Николай Федоренко - Японские записи
Позже мы узнали, что ценнейшая древесина криптомерии идет не только на строительство храмов синтоизма. Этот прекрасный строительный материал пользуется огромным спросом на внутреннем рынке страны. Более всего в Японии ценятся широкие доски из криптомерии, получаемые при распиливании ствола по самому широкому сечению, по максимальному диаметру. Иногда такие доски достигают нескольких метров ширины. Они идут главным образом на обшивку потолка. Помещение, в котором потолок сделан из цельной доски криптомерии, считается наиболее изысканным и ценным. Торговля досками из криптомерии является серьезным источником доходов храма. Однако рубить живое дерево, считающееся священным и «ниспосланным с неба», не разрешается. Можно использовать лишь деревья, сваленные во время бурелома или грозы. Поэтому материальные доходы синтоистских храмов, расположенных в лесу криптомерии, в немалой степени зависят от разгула стихии и ненастья. Синтоистские жрецы не скрывают, что они не перестают уповать на появление грозных морских тайфунов, которые достигают здесь страшной разрушительной силы. «У бонзы всегда верный барыш», – говорят японцы. Рай раем, а деньги лучше. Ведь «деньги и позор смывают».
Все, кто приходит к главному храму синтоизма, соблюдают существующий здесь ритуал. Перед тем как подойти к главному входу храма, следует сполоснуть рот и омыть руки в воде или в протекающей неподалеку кристально чистой горной речке Исудзугава.
Сопровождавший нас синтоистский жрец поясняет, что это главное и, строго говоря, едва ли не единственное ритуальное требование синтоизма, если не считать денежных подношений духам. Смысл этого ритуала заключается в учении об очищении, связанном с положением о «скверне» – первоначально просто о нечистоте, а затем – о всем «нечистом» (смерть, кровь), в дальнейшем – о грехе и т. д.
Когда паломник приближается к входу храма, он должен сделать несколько хлопков в ладоши. Предполагается, что издаваемый звук возвещает духам о появлении живого человека, который вызывает интересующего его духа. Любопытство побуждает нас пройти во внутренние покои и своими глазами увидеть святая святых синтоистского храма. Но в помещение самого главного храма нас не допускают. Кто-то из нас лишь слегка намекнул на посещение… Но жрец не смог скрыть своих эмоций: у него тотчас «глаза, как тарелки, округлились». Видимо, чужестранцам вход в эту святыню императорского божества воспрещен. Мы, разумеется, отнюдь не настаивали, понимая, что «волки в монашеской рясе» имеют соответствующие инструкции. Мы также помним японскую поговорку: «Когда заросли тревожат, из них выползают змеи». Ведь недаром говорится, что «за спиной Будды черт живет». С согласия синтоистского жреца мною лишь делается, и то на почтительной дистанции, фотоснимок внешнего вида храма Найгу, который мы осматриваем только на значительном расстоянии, из-за храмовой ограды. Кругом загадочность и мистика. И пруд в лесной чаще с темно-оливковой хвойной водой скрыт от постороннего глаза, как таинственное, заколдованное озеро.
Следует, однако, отметить, что «великие императорские храмы» в действительности вовсе не являются грандиозными сооружениями, как это можно подумать, судя по их весьма громкому названию. Это отнюдь не такие величественные архитектурные творения, как, например, собор св. Петра или Парфенон… Великие храмы, в сущности, самые простые, небольшие постройки – из неокрашенного дерева, с двухскатной крышей, без всяких украшений… Лишь кое-где тускло поблескивают медные скрепления… Эти храмы представляют собой точное воспроизведение древней хижины. И внутри этого храма, по рассказам наших проводников, ничего нет, кроме завернутого в материю металлического зеркала – эмблемы богини солнца Аматэрасу, то есть никаких алтарей, изображений божеств и т. п. Вообще внутреннее устройство синтоистского храма крайне просто. Здесь не может не поражать скромное устройство, аскетически простое убранство. Никакой мебели, никаких предметов украшения, роскоши, являющихся непременными атрибутами храмов многих других религий. Именно в этом – резкое отличие синтоистских храмов от буддийских. Таковы все синтоистские храмы, а храмы в Исэ – наиболее простые по постройке. Небезынтересно, что этот исторический примитив стал эстетическим началом у японцев. Вся исконная эстетика японского дома – отсутствие украшений, игра одним пространством и линиями – в храме Исэ доведена до максимума.
Жрец не забывает нам напомнить, что храм построен в духе самого древнего японского национального зодчества из цельных досок «японского кипарисового дерева». Он рассказал нам также, что во время больших служб в зале храма исполняется синтоистская музыка и танцы, считающиеся наиболее старинными произведениями восточной сценической классики. Они являются выражением своеобразного храмового музыкального и хореографического искусства, характерного для Японии и стран Юго-Восточной Азии.
Жемчужная ферма
Еще находясь под свежим впечатлением от виденного во время нашего путешествия, мы вновь не можем не восхититься красотой картины, возникшей перед нашими глазами. Как-то внезапно в непосредственной близости перед нами возникает будто только что законченное художником полотно с еще не просохшими красками, естественная морская гавань, почти со всех сторон окаймленная цепью невысоких гор. Здесь, на небольшом острове Татокудзима, в бухте Агован, находится жемчужная ферма японского короля жемчуга Кокити Микимото.
На самой живописной возвышенности острова Касикодзима, господствующей над всеми окрестными горами, высится небольшой, но очень уютный отель смешанной японо-европейской архитектуры.
С веранды отеля, сделанной в виде бревенчатого сруба с нарочито грубо обтесанными стропилами и корявыми бревнами, открывается изумляющая своей картинностью панорама. Столетние ели печально и тревожно шумят над крышей отеля. В лесной чаще подальше от берега слышатся стенания.
Обращает на себя внимание архитектурное своеобразие веранды, и один из владельцев отеля поясняет нам, что в Японии любят простоту, безыскусную натуральность в постройке и отделке. В дальнейшем мы имели много случаев убедиться в том, что японцы действительно стремятся сохранить своего рода «примитивизм», царствующий буквально во всем… эстетический примитивизм.
Перед нами раскинулась ровная зеркальная гладь почти круглой бухты и вечнозеленый тропический покров острова. Особым, неизъяснимым зрелищем любуемся мы во время заката солнца и ранней утренней зарей, когда бирюзовая поверхность залива покрывается золотыми брызгами режущих глаз лучей. Иногда нам кажется, что перед нами не земная природа с ее игрой света и теней, а какое-то кажущееся видение – мираж, который вот-вот исчезнет у нас на глазах. В памяти невольно промелькнули слышанные когда-то легенды о сказочном подводном мире, о волшебном происхождении жемчуга. Известна легенда о том, будто свыше четырех тысяч лет тому назад прекрасную индийскую принцессу морские пираты силою вырвали из объятий ее страстно любящего, но бессильного против разбойников супруга и увезли в заморскую страну. Сохраняя верность своему возлюбленному, принцесса, неутешно переживая разлуку, не в силах была справиться со слезами любви, которые, падая в бирюзовую морскую воду, превращались в жемчужины… И вот теперь люди стремятся собрать ее слезы.
Позже мне стало известно, что запись этой сказочной истории содержится в древнейшем китайском энциклопедическом словаре «Эръя», составление которого приписывается одному из древних мудрецов – знаменитому Чжоу-гуну, жившему в одиннадцатом столетии до нашей эры. Но и теперь в японском языке, вместе с образным выражением «плакать жемчугом», бытует множество слов и понятий, связанных с природой и загадочными свойствами жемчужных перлов. В китайских письменных памятниках сохранилось предание о том, будто жемчуг таится в подбородке мифического существа – дракона, олицетворяющего дух морей и рек, или во рту змеи, в коже акулы, в ногах черепахи. Древние утверждали также, будто поглощение человеком одной из разновидностей жемчуга дарует ему долголетие, будто жемчуг избавляет от пожаров. В одном старинном китайском письменном памятнике встречается упоминание о том, что существовала чудесная жемчужина, которая исполняла любое желание ее обладателя и охраняла его от всех несчастий. В представлении японцев жемчуг нередко служит символом совершенства, проницательности, блеска. О человеке большого дарования иногда говорят, что в его власти жемчужина ума. В качестве высокой похвалы в адрес художественного произведения можно услышать выражение, что округлость его формы подобна жемчужине, а гладкость – нефриту.
К этому надо добавить, что в Японии с древнейших времен из уст в уста в народе передаются многочисленные легенды и предания относительно магических свойств жемчужин. В некоторых из них жемчужины изображаются как «слезы луны», в других говорится о существовании «светящегося ночью перла», о жемчужине, «превратившей ночь в день», о «ярком сиянии и излучении жемчужиной тепла, достаточного для приготовления риса» и т. д. и т. д. Ловцы жемчуга в заливе Исэ рассказали нам свою легенду о том, будто однажды в месяц жемчужницы поднимаются из воды и вступают в царство лунного света. Эта легенда японских ловцов жемчуга перекликается с преданием, бытующим в Восточной Индии, о том, что во время полнолуния устрицы-фавориты поднимаются на поверхность моря, чтобы получить падающие капельки тумана, превращающиеся в жемчужины. Так воображение человека создало легенду о простейших устрицах, пьющих по ночам лунный свет.
