Дэвид Уайз - Охота на «кротов»
«Но Голицын привел и другие подробности, — продолжал Майлер. — Он сказал, «Саша» работал сначала в Берлине, но также и в Западной Германии, и в других местах Западной Европы. Он не знал, был ли «Саша» вольнонаемным сотрудником ЦРУ или кадровым офицером. Он также заявил, что внедренный агент был русского или славянского происхождения[24]. Он привел данные об операциях, которые были провалены. Поэтому мы начали с изучения досье, с того, кто, чем и когда занимался, подбирая отдельные части головоломки».
Но Голицын, по словам Майлера, не ограничивался намеками на неуловимого «Сашу». Он также представил другие данные в подтверждение того, что ЦРУ, возможно, пригрело «крота». Голицын рассказал ЦРУ о поездке в 1957 году в Соединенные Штаты В. М. Ковшука, начальника отдела КГБ, работавшего по американскому посольству[25].
Голицын заявил, что Ковшук мог приехать только для встречи с высокопоставленным агентом, внедренным в правительство Соединенных Штатов, возможно, в ЦРУ. Голицын смог бы узнать Ковшука на фотографии. Проверив по своим архивам, ФБР подтвердило, что Владислав Михайлович Ковшук под именем Владимира Михайловича Комарова действительно работал в советском посольстве в Вашингтоне в течение десяти месяцев до осени 1957 года[26]. Более того, Голицын предупреждал, что КГБ, зная, что он перешел на сторону Запада и что ему известно о задании Ковшука в Америке, попытается отвлечь внимание ЦРУ от истинной цели его визита.
Могла показаться вероятной возможность существования каких-то других причин для объяснения этой поездки в Америку загадочного В. М. Ковшука. Как специалист по руководству операциями против американцев, он, возможно, хотел, например, просто поездить по Соединенным Штатам, чтобы расширить свои знания об этой стране, которая была объектом его деятельности. Назначение в Вашингтон было привлекательным и по другим очевидным причинам. Даже для должностного лица КГБ высокого ранга поездка на Запад была своего рода встряской, шансом вырваться из давящей атмосферы Москвы и посмотреть мир и приобрести предметы роскоши, которых не было в Советском Союзе.
Но для сотрудников контрразведки ЦРУ, подогреваемых Голицыным, эта поездка Ковшука приобрела намного более подозрительный характер. В конце концов она могла означать наличие «крота». Эту возможность нельзя было игнорировать. Для тренированного контрразведывательного ума каждый фрагмент, каждая деталь, неважно, насколько она мала и тривиальна, может иметь потенциальное значение при распутывании более крупного трюка, предпринятого противником. Иногда, несомненно, сотрудники контрразведки оказываются правы. Иногда нет. Но чаще всего они не знают ответа.
Именно на такой шаткой основе контрразведка постепенно ткала полностью дутые теории об агенте проникновения или, еще хуже, агентах проникновения в ЦРУ, и этим теориям предстояло сотрясать управление на протяжении двух десятилетий.
И никто не мог превзойти Джеймса Джезуса Энглтона, самого начальника контрразведки, в раскручивании и создании наиболее замысловатых узоров, раскрытии запутанных заговоров умного и неутомимого коммунистического врага, в вытягивании этих тонких нитей и угадывании связей, которые могли быть незаметны для менее опытного глаза.
ГЛАВА 4
Охотник на «кротов»
В начале 50-х годов Том Брэйден был молодым помощником Аллена Даллеса, заместителя директора ЦРУ по планированию, главы тайного орудия ведомства. Как вспоминает Брэйден, однажды вечером, когда они с женой уже были в спальне, он поведал ей кое-какие служебные сплетни.
«Беделл не любит Аллена», — сказал он жене. Миссис Брэйден поняла, что он хотел сказать: эти слова означали, что генерал Уолтер Беделл Смит, грозный директор ЦРУ, не питал любви к Даллесу, прославленному мастеру шпионажа второй мировой войны, которому в конечном счете суждено было сменить его на посту директора. Брэйден думает, что он даже добавил кое-какие замечания относительно того, как внушавший ужас Смит, которого Уинстон Черчилль сравнил с бульдогом, третировал Даллеса.
«На следующий день, — сказал Брэйден, — Даллес вызвал меня к себе. Он спросил: «Что там такое насчет Беделла и меня?»»
Сделав невинное лицо, Брэйден притворился, что не понимает, о чем говорит Даллес. «Возможно, я дал ему отнюдь не искренний ответ, — признал Брэйден. — Он повторил разговор слово в слово, и я не стал отрицать его снова. Все было точно».
«Вы бы лучше поостереглись, — предупредил его Даллес. — Джимми взял вас под наблюдение». Брэйден сделал очевидный вывод: Джеймс Энглтон установил подслушивающее устройство в его спальне и фиксировал его разговоры в постели с женой Джоан[27]. Но его это особенно не удивило, поскольку у Энглтона, как было известно, подслушивающие устройства имелись по всему городу.
Утром Энглтон первым делом приходил в кабинет Аллена и докладывал о том, что зафиксировали его «жучки» за ночь. Он забавлял Аллена рассказами о том, что происходило у кого-то на званом обеде. Один из домов, которые он прослушивал, был дом миссис Дуайт Дэвис. Ее муж был военным министром в правительстве президента Кулиджа[28]. В начале 50-х годов эта вдовствующая леди была хозяйкой дома в Вашингтоне и пользовалась всеобщей любовью; у нее обедали сенаторы и члены правительства. Джим приходил в кабинет к Аллену, и тот спрашивал: «Как рыбалка?» А Джим отвечал: «Ну, прошлой ночью у меня клевало несколько раз». Все происходило под видом разговора о рыбалке.
Брэйден говорил, что лично знал об этих разговорах в кабинете Даллеса, поскольку «бывал там и все это слышал, и не единожды. Энглтон докладывал, что люди говорили то-то и то-то. Некоторые высказывания представляли собой пренебрежительные замечания в адрес Аллена, которые забавляли последнего. Я полагал, что они получены с помощью подслушивающего устройства».
«Это представлялось мне скандальным. Все считали, что он подслушивает также штатных сотрудников ЦРУ, а не только вдовствующих леди. Думаю, большинство полагало, что он занимается этим. На подслушиваемом званом обеде, — говорил Брэйден, — какой-нибудь сенатор или член палаты представителей мог сказать что-то такое, что могло бы пригодиться ведомству. Я считал, что это неправильно. Думаю, Джим поступал безнравственно»[29].
Роберт Кроули, бывший сотрудник ЦРУ, работавший с Энглтоном, утверждал, что шеф контрразведки не организовывал прослушивания по собственной инициативе. «Джим не располагал средствами, чтобы предпринять что-либо подобное, — сказал он. — Если бы директор одобрил, управление безопасности организовало бы это, Джим воспользовался бы аппаратурой. Он забрал бы улов. Но у него самого не было собственного технического обеспечения».
Тем не менее истории, подобные случившейся с Брэйденом — а их великое множество, — помогли сделать Энглтона зловещей и таинственной фигурой в ЦРУ и в тех узких социальных кругах Вашингтона, в которых он вращался.
Это отражали его прозвища. В ЦРУ его ведомственным псевдонимом (используемым в телеграммах) было имя «Хью Ашмед». Но его коллеги называли его по-разному: «Серый призрак», «Черный рыцарь», «Человек-орхидея», «Рыбак», «Иисус», «Стройный Джим» или, менее лестно, «Тощий Джим» либо «Пугало»[30]. Среди занудной государственной бюрократии Вашингтона и даже в среде чиновников секретной разведки немногие имели столь колоритные прозвища.
Но это еще не все. Хобби Джеймса Энглтона, его прошлое, стиль, вся его жизнь вписывались в представление о том, что собой обязан представлять начальник контрразведки ЦРУ. Имидж и человек были созданы друг для друга; Джеймс Энглтон как бы сошел с экрана из какого-нибудь голливудского фильма.
Например, его легендарное умение удить рыбу на блесну, его диплом специалиста по выращиванию орхидей, его увлечение коллекционированием полудрагоценных камней. Для его многочисленных обожателей эти интересы были не случайны, скорее, они являлись продолжением его блестящих способностей как сотрудника контрразведки. То же терпение, необходимое, чтобы поймать гольца в горном потоке, требуется и для того, чтобы «расколоть» советского шпиона, «липового» перебежчика или двойного агента КГБ. Нужны годы и великое терпение, чтобы вырастить орхидею, и в этом тоже весь Энглтон. Его не увидишь в черной фетровой шляпе отдыхающим с ребятами за игрой в кегли. Точно так же и камни, которые он находил в пещерах и расщелинах на юго-западе страны, — отполированные до совершенства и принявшие форму запонок для манжет или других подарков для друзей, — они тоже были сродни самородкам контрразведывательной информации, которую он умел извлекать из потока телеграмм, донесений и материалов опросов, проходивших через его рабочий стол. Ключевой факт, помещенный в контекст, засверкал бы так же ярко, как какой-нибудь топаз. Или так это представлялось его поклонникам.
