Николай Гоголь - Письма 1836-1841 годов
Теперь я ваш; Москва моя родина. В начале осени я прижму вас к моей русской груди. Всё было дивно и мудро расположено высшею волею: и мой приезд в Москву, и мое нынешнее путешествие в Рим — всё было благо. Никому не говорите ничего ни о том, что буду к вам, ни о том, что я тружусь — словом, ничего. Но я чувствую какую-то робость возвращаться одному. Мне тягостно и почти невозможно теперь заняться дорожными мелочами и хлопотами. Мне нужно спокойствие и самое счастливое, самое веселое, сколько можно, расположение души; меня теперь нужно беречь и лелеять. Я придумал вот что: пусть за мною приедут Михаил Семенович и Константин Сергеевич: им же нужно — Михаилу Семеновичу для здоровья, Константину Сергеевичу для жатвы, за которую уже пора ему приняться. А милее душе моей этих двух, которые могли бы за мною приехать, не могло бы для меня найтиться никого. Я бы ехал тогда с тем же молодым чувством, как школьник в каникулярное время едет из надоевшей школы домой под родную крышу и вольный воздух. Меня теперь нужно лелеять не для меня, нет! Они сделают небесполезное дело. Они привезут с собой глиняную вазу. Конечно, эта ваза теперь вся в трещинах, довольно стара и еле держится; но в этой вазе теперь заключено сокровище; стало быть, ее нужно беречь. Жду вашего ответа; чем скорее, тем лучше. Если бы вы знали, как я теперь жажду обнять вас! До свиданья! Как прекрасно это слово!
Перецелуйте моим поцелуем всех ваших: Ольгу Семеновну, Веру Сергеевну, Ольгу Сергеевну, — всех! всех! Письма мне адресуйте на имя банкира Валентини; это будет вернее, чем poste restante. Адрес его: Piazza Apostoli, Palazzo Valentini.
С. Т. АКСАКОВУ
<13 марта ст. ст. 1841. Рим.>
Едва только я успел отправить письмо мое к вам, с приложеньями к Ревизору, как получил вслед за тем ваше. Оно было для меня тем приятнее, что мне казалось уже, будто я от вас бог знает когда не получал вести. Целую вас несколько раз, в задаток поцелуев личных. Ревизора, я полагаю, не отложить ли до осени? Время близится к лету; в это время книги сбываются плохо, и вообще торговля не движется. Отпечатать можно теперь, а выпуском повременить до осени. По крайней мере так говорит благоразумие и опытность.
Вы пишете, чтобы я прислал что-нибудь в журнал Погодину. Боже, если бы вы знали, как тягостно, как разрушительно для меня это требование, — какую вдруг нагнало оно на меня тоску и мучительное состояние! Теперь на один миг оторваться мыслью от святого своего труда — для меня уже беда. Никогда б не предложил мне в другой раз подобной просьбы тот, кто бы мог узнать на самом деле, чего он лишает меня. Если бы я имел деньги, клянусь, я бы отдал все деньги, сколько б у меня их ни было, вместо отдачи своей статьи! Но, так и быть, я отыщу какой-нибудь старый лоскуток и просижу над переправкой и окончательной отделкой его, боже! может быть, две-три недели, ибо теперь для меня всякая малая вещь почти такого же требует обдумыванья, как великая, и, может быть, еще большего и тягостно-томительнейшего труда, ибо он будет почти насильственный, и всякую минуту я буду помнить бесплодную великость своей жертвы — преступную свою жертву. Нет, клянусь, грех, сильный грех, тяжкий грех отвлекать меня! Только одному неверующему словам моим и недоступному мыслям высоким позволительно это сделать. Труд мой велик, мой подвиг спасителен. Я умер теперь для всего мелочного; и для презренного ли журнального пошлого занятья ежедневным дрязгом я должен совершать непрощаемые преступления? и что поможет журналу моя статья? Но статья будет готова и недели через три выслана. Жаль только, если она усилит мое болезненное расположение. Но, я думаю, нет. Бог милостив… Дорога, дорога! Я сильно надеюсь на дорогу. Она же так теперь будет для меня вдвойне прекрасна. Я увижу моих друзей, моих родных друзей. Не говорите о моем приезде никому, и Погодину скажите, чтоб он также не говорил; если же прежде об этом проговорились, то теперь говорите, что это не верно еще. Ничего также не сказывайте о моем труде. Обнимите Погодина и скажите ему, что я плачу, что не могу быть полезным ему со стороны журнала; но что он, если у него бьется русское чувство любви к отечеству, он должен требовать, чтоб я не давал ему ничего.
Вы, может быть, дивитесь, что я вызываю Константина Серг<еевича> и Михаила Семеновича, но я делал это в том предположении, что Конст<антину> Сергеевичу> нужно было и без того ехать, а Мих<аил> Сем<енович> тоже хотел ехать ж водам, что ему принесло бы значительную пользу. Я бы их ожидал хоть в самом первом за нашею границею немецком городке. Вы знаете этому причины из письма моего, которое вы уже получили. Насчет денег нужно будет распорядиться скорее.
В мае месяце я полагаю выехать из Рима, месяцы жаркие провесть где-нибудь в холодных углах Европы — может быть, в Швейцарии, и к началу сентября в Москву — обнять и прижать вас сильно…
Прощайте, жду с нетерпением ваших писем. Обнимаю крепко всё ваше семейство.
М. И. ГОГОЛЬ
Март 25 <н. ст. 1841>. Рим
Сегодня только попалось мне в руки письмо ваше, писанное вами четыре месяца назад в ответ на мое, которое я считал уже пропавшим. По ошибке на почте оно [Далее было: пролежало до сегод<ня>] попало в другой ящик и пролежало до сего дня. Ответ на ваше последнее письмо мною уже вам послан, а <это> [Край письма оторван. ] пишу по двум причинам: 1-е, чтобы приложить при нем кое-какие замечания и объясн<ения> [Край письма оторван. ] сестре Анет насчет моих сло<в, кото> [Край письма оторван. ] рых она совершенно не поняла, а с<амое> [Край письма оторван. ] главное, чтобы изъявить вам мою <радость?>, [Край письма оторван. ] по случаю вестей о моем племянн<ике>. [Край письма оторван. ] По словам Анет, это вы<ходит> [Край письма оторван. ] едва ли не чудо. Если она не увлекл<ась> [Край письма оторван. ] только родственною любовью к сво<ему> [Край письма оторван. ] племяннику, которого, кажется, люб<ит> [Край письма оторван. ] страстно, то в нем, точно, долж<ны быть> [Край письма оторван. ] дарованья. И сестра моя Мария, кото<рую> [Край письма оторван. ] целую и обнимаю, исполнила святой <и прекрасный?> [Край письма оторван. ] долг матери, напутствуя его на до<брое и> [Край письма оторван. ] не избаловав, как делают другие не<благоразум?> [Край письма оторван. ] ные матери. Я, признаюсь, до сих пор <ожидал?> [Край письма оторван. ] терпеливо, чтобы обнаружились его к<ачества> [Край письма оторван. ] и наклонности, чтобы знать, что <такое> [Край письма оторван. ] можно для него сделать и как устроить его воспитание. Но теперь, покаместь, пусть он продолжает так свое воспитание, как есть, которое, как я вижу, очень недурно, а через год или два, особенно, когда окажется в нем к чему-либо преимущественная наклонность, тогда подумаем об воспитании более сурьезном. Сестра Марья да не позабудет всей важности своего долга, а я буду помогать ей всеми силами. Я заступлю ему во всех отношениях отца. Нет, отец того не сделает, что сделаю для него я. Но до того времени целую вас всех. Прощайте.
<Адрес:> Poltava (en Russie méridionale)
Ее высокоблагородию Марии Ивановне Гоголь-Яновской.
В Полтаве, оттуда в д. Василевку
(en Russie)
А. В. ГОГОЛЬ
Март 25 <н. ст. 1841>. Рим
Мне теперь только сегодня попалось в руки твое письмо, писанное тобою 3-го ноября в ответ на мое о хозяйстве. Оно валялось на почте, тогда как я наведывался и спрашивал беспрестанно, нет ли ко мне писем, и наконец это письмо уже попало в кучу, назначенную в обратное отправление. Случайно один из моих знакомых, разгребая эту кучу, дал знать мне, и я сегодня только получил его ровно четыре месяца с половиною после того, как оно было писано ко мне. Не стыдно ли тебе? Или ты меня так мало знаешь? Неужели ты думаешь, что я стал бы принуждать тебя к тому, к чему у тебя нет склонности. Почему я тебе советовал заняться хозяйством? Потому что я боялся, чтобы тебе не показалась слишком скучна жизнь в деревне, я хотел, чтобы заботы и хлопоты невольно унесли у тебя время, показавшееся бы тебе без того длинным. Но ты всё поняла превратно в письме моем. Я тебе сделал упрек, что ты слушаешь и даешь значение пустым мнениям простолюдина насчет праздников, а ты приняла это за желание мое, чтобы ты много трудилась. Я принимал и полагал для тебя время определенное труда для того только, чтобы ты могла лучше и приятнее веселиться в остальное время, а ты приняла напротив, что долгий труд цель, [Далее было: и главное] а прочее всё только должно служить для небольшого отдохновенья. А главное, зачем ты так огорчилась? разве в письме моем скользнула где-нибудь нелюбовь к тебе? Не совестно ли тебе так мало знать меня. Упреки, ласки, всё должно тебе быть от меня приятно, потому что они от меня. Ты должна всё, что ни есть на душе, говорить, оправдываться, извиняться и помнить, что ведь я же извиню тебя первый, если оправданья твои основаны на соображении и правде: зачем же ты огорчаешься? Но я тебе благодарен за письмо, благодарен именно за <то>, что оно написано так, а не иначе, что ты написала его прямо, в первом движении души, и сказала всё, что чувствовала в то время. И по этому одному оно для меня дороже всех других твоих писем. Никогда и никак не удерживайся в письмах твоих от тех выражений и мыслей, которые почему-нибудь тебе покажутся, что огорчат меня или не понравятся. Их-то именно скорее на бумагу, их я желаю знать. Как духовнику мы желаем прежде всего объявить то, что тягостнее лежит на душе нашей, так и мне прежде всего ты должна сказать то, что почему-либо тебе покажется тягостно говорить мне. Ты должна помнить, что сердечное излияние ты передаешь другу, который придумает средство, как поправить, а не станет расточать суровые и жестокие упреки. И вот тебе доказательство письмо твое! им ты больше выиграла в глазах моих, чем была доселе, хотя извиняешься в нем же, что неумеренно завралась. Итак дело тебе отныне, надеюсь, всё ясно. Ты описала мне день своих занятий. Им я не совершенно доволен. Я вижу, и тут ты меня не поняла. Разберем дело: 1-е: перевожу я до тех пор покамест достанет терпения. Это не хорошо. Именно до этих пор ничего не нужно дело делать, покамест устанешь. Я не хочу, чтобы ты переводила более часу в день. Лучше оставлять работу тогда, когда еще хочется немного заняться, а не тогда, когда уже вовсе не хочется. Потом ты принимаешься сейчас же за работу, за вышивание. Это тоже и решительно не хорошо. Я желал бы напротив, чтоб ты по крайней мере час делала движение и была беспрестанно на ногах, если даже не целых два. Вот для чего еще я хотел вселить в тебя расположение к домашнему хозяйству. Я знал, что трудно для тебя придумать какое-нибудь движение, особенно зимою, что ты непременно будешь сидеть на одном месте, а насильно трудно заставить себя бегать по комнате. Я думал, что хлопоты и заботы заставят тебя перейти из комнаты в кладовую, из кладовой в какое-нибудь другое место, словом, что ты невольно таким образом будешь делать движение, которое бы тягостно было тебе делать нарочно. А ты так мало поняла мои намерения и мысли, что объявляешь, [говоришь мне] как что-то приятное мне, что ты не гуляешь ни одной минуты. Тогда как именно неприятней этого ты ничего не могла сказать мне. Итак ты видишь, что всё, что ни требовал я когда-либо от тебя, всё это обдумывалось к добру твоему. Я даже немножко далее вижу в душу твою, чем ты думаешь, но не хочу иногда показать тебе этого. Я хочу, чтоб ты сама обнаружила все движения ее простодушно, с чистосердечьем ребенка, и в этом есть тоже цель моя, которую ты узнаешь, может, и сама после, и возблагодаришь того, который думал о тебе и почти невидимо устроивал и действовал для тебя. Я желаю также, чтобы и письма твои писались ко мне только тогда, когда тебе слишком захочется писать ко мне, а не тогда, когда тебе придется придумывать, о чем бы писать ко мне. Кажется, я уже сказал тебе всё. Прощай! целую тебя. Береги свое здоровье и смотри, чтобы ты была непременно лучше, светлее, живее и полнее к тому времени, как я тебя увижу, а это, бог знает, может быть и не так далеко, как думаешь. Теперь наступает весна. Смотри, бегай побольше, придумывай сама себе занятия, требующие движения, и не оставайся ни на минуту в положеньи ленивом. Болезнь твоя может возвратиться, движение и веселое расположение духа лучшее против нее [В оригинале: него] лекарство. Письмо пиши ко мне скорее, чтобы застало меня в Риме. На лето я уезжаю в Швейцарию.
