Дмитрий Жвания - ПУТЬ ХУНВЕЙБИНА
Я не хочу сказать, что ушли все, кого я нашел. Мы численно тогда выросли втрое. В наше отделение вступили отличные молодые ребята, которые не вникали в конфликт, а просто занимались партийной работой, которой я их обеспечил: разрисовывали стены эмблемой НБП, продавали «Лимонку», участвовали в летучих митингах. Я не помню каждого их них. Назову лишь молодого рабочего Женю Павленко, его никто не вербовал, он пришел в партию сам: прочел в «Лимонке» адрес штаба, пришел сам и привел друга, который отдал партии несколько лет. Именно тогда в НБП появился Сергей Аксенов, сейчас он - партийная легенда. Его арестовали вместе с Лимоновым, и он отсидел несколько лет. Спокойный и рассудительный, Серега стал нашим «начальником штаба», он вел бухгалтерию, занимался перепиской с другими региональными организациями. Я готов был отказаться от лидерства, от руководства питерским отделением НБП, но только не в пользу расиста Гребнева. Я хотел, чтобы меня заменил Аксенов, но и его невзлюбили «старые партийцы» и гопники. Он был сыном армянки… Если я, говорят, похож на индейца, то Серега – типичное «лицо кавказской национальности». Аксенов вел себя мудро: на конфликт не нарывался, но и обижать себя не давал.
Но ближе к весне ситуация, как говорится, назрела.
- На х..й нужны эти интеллигенты! На х..й нужен этот твой университет! Нужно работать вместе со скинами, пи…еть черных, которые прогоняют с рынков русских бабушек! – вещал Андрей Гребнев на собраниях. Его почти никто не поддерживал, даже один бывший член РНЕ, бородатый такой, лысоватый, полный парень, похожий на былинного русича, и тот недоовльно мотал головой, слушая Гребнева. Но Гребнев был очень активен, и на собраниях постоянно ругался со мной. Нужно было что-то предпринимать, чтобы не потерять людей, чтобы спасти национал-большевизм в Петербурге.
Что было делать? Лимонов дал мне самые широкие полномочия: выгоняй кого хочешь. Но я не мог исключить Гребнева из партии только за то, что он – расист. Все же я возглавлял питерское отделение НБП, куда людей сгребали, а не секцию какого-нибудь троцкистского интернационала. Нужен был повод, и чтобы его получить, я возложил на Гребнева решение задач, с которыми он не справился, или не думал выполнять, не знаю… Нужно было избавиться и от «гангренозных» «старых партийцев». Я знал, что они продолжают устраивать в штабе пьянки, правда, не так часто, как раньше, об этом мне сообщал Саня, хозяин «чайханы». Я попросил Саню, чтобы он тут же сообщил мне, когда начнется очередная пьянка. Он сообщил. Я явился в штаб и застал разгул в самом разгаре.
- Почему вы нарушаете мой приказ, который запрещает пьянствовать и даже курить в штабе? - спросил я.
- Это наш штаб! Что хотим, то и делаем! – ответил один глистообразный субъект в очках, волосы жиденькие, русые.
Я прогнал пьяниц, а на следующий день в двери штаба вывесил приказ об исключении из партии братьев Гребневых и группы «старых партийцев»: за грубые нарушения партийной дисциплины, саботаж важных поручений председателя ленинградского отделения НБП и за поведение, «несовместимое со славным званием национал-большевика».
Жалею теперь, что исключил Сергея Гребнева, исключать его было не за что, нужно было его оставить, а так я его сам бросил в братские объятия. Обиженные «ветераны» почти все были трусоватыми, и рассчитывали отомстить мне с помощью уличного бойца Гребнева. Глистообразный позвонил мне и сказал, что люди, исключенные мною из партии, попросили меня о встрече. Я согласился встретиться и сказал об этом Володе Григорьеву.
- Я поеду с тобой и набью им всем еб…ща! – заявил Володя.
Я его остановил. И поехал на «стрелку» один, в то время как «оппозиция» делегировала человек 5-6. Я сейчас даже не помню, кого именно. Помню, только что был Андрей Гребнев и глистообразный. Встретились мы на станции метро «Площадь Восстания», а потом пошли разбираться в ближайший двор.
Больше всех выделывался глистообразный «ветеран». Он был длинном черном пальто.
- Я, бля, бизнесмен, давал партии деньги, а ты меня исключил! Да мы сами тебя исключим!
Худой в пальто хамил, по всей видимости, рассчитывая, что разборка закончится тем, они все вместе изобьют меня. Но ударить меня первым не решался, надеялся на Гребнева. А тот, надо отдать ему должное, будучи хулиганом с окраины, уличным бойцом, наверное, считал, что нападать вшестером на одного – западло. Гребнев стоял и улыбался.
Худой в пальто, не чувствуя поддержки со стороны Гребнева, стух и попытался выйти из положения, как говорится, с помощью гнилого базара. Я отвел его в сторону.
- Хочешь драться – давай. Я готов. Ну! А на понты брать меня не надо, - бросил я глистообразному. Тот стух окончательно.
- Что вы мне хотели сказать? – спросил я уже Гребнева.
- Пусть скажет тот, кто назначал тебе встречу, - ответил тот.
Один из обиженных заявил, что они требует, чтобы я восстановил их в партии, а потом сложил с себя полномочия председателя местного отделения.
Я ответил, что Лимонов наделил меня неограниченными полномочиями для того, чтобы я вывел отделение из кризиса, в который его вогнали они – пьяницы, бездельники и бестолочи, поэтому решение об их исключении – окончательное, только Лимонов может их восстановить. Они заявили, что напишут «вождю» письмо. Я сказал – пожалуйста, пишите. На том и разошлись.
Гребнев оказался талантливым интриганом: зная, что Лимонов пуще всего боится раскола партии, он написал ему письмо от имени «национал-большевистского фронта», куда помимо Гребневых и их друзей с Гражданки, вошли гангренозные «старые партийцы». Я точно не знаю, что было написано в письме, что-то вроде того, что я превратил питерское отделение НБП в троцкистское сборище, и поэтому истинным питерским отделением НБП являются они – «фронтовики». Решением общего собрания «национал-большевистского фронта» я был исключен из НБП.
Лимонов не заставил себя долго ждать. В начале апреля он приехал в Петербург, чтобы разобраться. На вокзале его встретила группа «фронтовиков» во главе с Гребневым. Они передали ему петицию от имени «истинных нацболов». Потом уже Лимонова встретил я и Маша Забродина, которая в этой ситуации заняла позицию, как говорится, и вашим, и нашим.
Мы пошли в гостиницу «Октябрьская», где у Лимонова был зарезервирован номер. Я описал вкратце суть конфликта. Лимонов слушал, кивая головой.
- Плохо то, что теперь все будут говорить о расколе НБП, очень плохо, - сказал он, когда я закончил.
Затем он с Машей и охранником отправился гулять по городу, а я – в редакцию «Смены». Вечером Лимонов прочил лекцию в педагогическом университете, о которой я договорился с начальством своего родного исторического факультета. По дороге на лекцию я заметил, что стены университета исписаны граффити: «НБП, убей горца!» Полагаю, что это сделали ребята Гребнева, а под горцем подразумевался я. «Как я мог вляпаться в это дерьмо! - подумал я тогда. – И стоило ради этого порывать с Дейвом, моими друзьями – московскими анархистами?!»
На следующий день вечером Лимонов созвал собрание, на которое пригласил и «фронтовиков». «На собрании я говорил три часа, - вспоминает Лимонов. - Среди прочего я сообщил, что не имею личных предпочтений в данном случае. Что мне важнее здоровье питерской региональной организации, её процветание, её успех, её рост. А кто сделает организацию успешной: Жвания или Гребнев - сути дела не меняет. Ясно, что у Дмитрия Жвании есть опыт, а Гребнев имеет поддержку части организации НБП и пользуется поддержкой молодёжи в том районе Питера, где проживает, и эта значительная поддержка может быть полезна партии. Каждые 15 минут они пытались сцепиться в словесной потасовке, но, слава Богу, я пользовался у обоих достаточным авторитетом, чтобы останавливать их каждый раз».
Все верно. Лимонов говорил долго, я понял, что угроза раскола испугала его. Меня активно поддерживал Володя Григорьев.
- Если вы отмените приказ Жвания и восстановите в партии исключенных им, партия вскоре перестанет быть национал-большевистской, а превратится в партию жлобов! – буквально кричал он.
И здесь Лимонов предложил Соломоново решение. «Я предложил им, в конце концов, прекратить выхвалять свои достоинства и обратиться к делу. Конкретно провести большую акцию, решительную и оригинальную, в которой могут отличиться и люди Гребнева и люди Жвании. В ходе собрания было выдвинуто предложение мирной акции на крейсере «Аврора», - вспоминает Лимонов, путая детали. Акцию на «Авроре» предложил он сам, экскурсия на крейсер состоялась не после собрания, а за день до него. Лимонов побывал на «Авроре» вместе с Машей и своим телохранителем, после чего сказал мне:
- Дмитрий, вы не должны ехать в Казахстан. Казаки собираются поднять восстание в начале мая, а вам надо провести здесь акцию солидарности с ними. Ясно? Лучшего варианта, чем мирная оккупация «Авроры», я не нахожу.
