Георгий Свиридов - Охотники за алмазами
— Приказывать тебе не могу, — видит аллах, ты уже вырос. Паспорт получил, в голосовании участвуешь как гражданин равноправный. Самостоятельным стал! А вот совет дать обязан.
Отец положил ладонь на плечо сына.
— Насчет футбола ничего не скажу. Сам выбрал себе. Только запомни, сын, что это совсем не специальность для серьезного мужчины. Она кормить всю жизнь не будет. А вот то, что надумал поступать в институт, одобряю. Правильно надумал.
Фарман облегченно вздохнул. Радостно улыбнулся и положил свои ладони на руку отца, прижался к ней щекою. Руки отца пахли солнцем и нефтью.
4А примерно через полмесяца состоялась вторая встреча, которая действительно и решила судьбу Фармана Далманова, хотя он об этом и не подозревал. А если бы кто-нибудь тогда предсказал ему будущее геолога-разведчика, то Фарман весело рассмеялся бы и ни за что не поверил… Причем здесь геология, какие-то далекие таежные экспедиции, когда его ждет захлестывающий азарт футбольных матчей на переполненных стадионах в лучших городах страны, слава и почет, бурная и напряженная жизнь, насыщенная тренировками и состязаниями? Тут даже сравнивать нечего. А что касается института, то ему почти все равно, куда поступать, лишь бы где-нибудь учиться. Экзамены его не страшат, у Фармана Далманова серебряная медаль да плюс ходатайство спорткомитета, как обещал тренер команды… Именно так думал Фарман, когда на буровой беседовал с профессором Ардашевичем.
Ардашевич был известным ученым, доктором геолого-минералогических наук, возглавлял кафедру в Бакинском индустриальном институте. Фарман слышал не раз от рабочих, что профессор присутствовал при закладке буровой и обещал приехать, чтобы лично познакомиться с вынутыми пробами грунта.
Когда Ардашевич появился на буровой, то Фарман, если говорить откровенно, не обратил на него особого внимания. На буровую часто приезжало всякое начальство. Ардашевич внешне тоже смахивал на какого-нибудь инженера из главка. Невысокий, кряжистый, с объемистым желтым портфелем, в который, по мнению Фармана, свободно можно уложить всю форму футболиста, включая бутсы и щитки. Лицо как лицо, слегка полноватое, в меру загорелое. Было видно, что человек интеллигентный, что он уже достиг того возраста, когда ни лишний десяток морщин у глаз, ни лишняя складка на подбородке не вносили особых изменений в его внешность. А если и появлялась седина в усах и клинышке бородки, если спина становилась чуть более сутулой, так это скорее всего от сидячего образа жизни…
— Смотри, наш профессор приехал! — помощник бурильщика Ильгам показал на Ардашевича.
Фарман оживился. Вон он какой, профессор!
— А я думал, что из главка инженер.
— Ишак тоже думал.
Ардашевич о чем-то беседовал с мастером, потом к ним подбежал геолог, на ходу поправляя сбившийся галстук. О чем они там разговаривали, Фарман не слышал. Гудели дизеля, да еще неподалеку от буровой вдруг стал кричать ишак. Бывает же такое! Ишак кричал надрывно, и в его голосе, высоком и сильном, сквозила такая глубокая грусть, словно он остался на свете круглым сиротой и сейчас выплакивает свою неутешную печаль… Фарман швырнул в него подвернувшийся комок глины, и ишак, обиженно махнув хвостом, отошел от буровой, продолжая выводить с придыхом свои тоскливые «и-а!».
Профессор обошел буровую, здороваясь с рабочими; многих он знал по именам. Обратил внимание и на молодого коллектора Фармана Далманова. Фарман еще издали услышал, как о нем с похвалой отозвался мастер.
— Парень классно играет в футбол, Владимир Константинович, его от нас забирают в команду «Нефтяник». Растим кадры и по этой линии.
Профессор поинтересовался, какое образование у будущей звезды футбола. Узнав, что парень окончил десятилетку с серебряной медалью, удивился:
— Почему же он не поступает в институт?
— Футболом, говорю, увлекся.
— Одно другому не мешает. Для геолога даже очень хорошо, когда он дружит со спортом. Как фамилия парня? На лицо вроде знакомый.
— В отца он. Сын бурового мастера Далманова.
— Да, да, похож… Отца я давно знаю, хотя видимся редко. И деда помню. Отличные нефтяники!
Ардашевич подошел к Фарману. И здесь состоялся тот памятный короткий разговор. Профессор предложил ему подавать документы на геологический факультет.
— Геологии нужны люди, сильные духом и телом.
— Можно и на геологический, — согласился Фарман, удивляясь своей развязности. — Почему бы и не поступить?
— Вот именно, почему и не поступить, — повторил профессор, словно бы не замечая мальчишеской бравады.
Ардашевич вынул записную книжку, написал в ней адрес института и номер своего служебного телефона, вырвал листок и подал Фарману:
— Как прибудешь в Баку, сразу заходи. Только не опаздывай, последний срок приема документов в нашем институте — первое августа.
5В конце июля Фарман вместе с Гафуром прибыл в столицу республики. Его одного родители просто не пустили в такую важную поездку. Мать настояла, чтобы с Фарманом отправился старший брат, который уже второй год учился в консерватории и снимал комнату у дальних родственников.
В индустриальный институт Фарман поступил легко, без вступительных экзаменов, пройдя лишь собеседование. Сыграли свою роль серебряная медаль и характеристика с работы. Будущий студент уже имел производственную практику по избранной специальности.
А вот с футболом дело оказалось значительно сложнее. В центральном совете спортивного общества «Нефтяник» Фарман был буквально ошарашен, когда встретил там еще троих парней, прибывших из разных городов поступать в дублирующий состав команды мастеров, как и Фарман, по «личному приглашению тренера». Здесь же выяснилось, что они не единственные приглашенные. Уже живут в гостиницах и у родственников полтора десятка молодых футболистов, а кроме них еще примерно столько же, если не больше, жаждущих поступить в дублирующий молодежный состав, претендентов из местных бакинских клубов и различных команд. И все они оспаривают одно-единственное вакантное место…
Фарман мысленно сравнивал себя, тощего и жилистого, с атлетическими фигурами других соискателей футбольного счастья, и это сравнение было явно не в его пользу. Тем более, что на рубашках и костюмах у большинства из соискателей поблескивал значок первого спортивного разряда, а у Далманова имелся лишь второй…
До позднего вечера Фарман проторчал на столичном стадионе, горестно сознавая, что ему никогда не выйти на это зеленое поле в те минуты, когда трибуны переполнены зрителями. Он злился на себя, на свою доверчивость, на тренера, который даже не обмолвился, что право на зачисление в команду надо оспаривать в жесткой конкуренции…
К себе в комнату вернулся поздно и был рад, что не застал старшего брата. Гафур оставил на столе записку, в которой сообщал, что он ждал Фармана, чтобы вместе сходить в театр и посмотреть балет «Лебединое озеро», что у него две контрамарки, однако не дождался и вынужден отправиться в одиночестве. «Да, мне только балета еще не хватает», — подумал футболист.
Фарман быстро разделся и, выключив свет, улегся на раскладушку. Его душили обида и злость. На себя, на всех… Жизнь поворачивалась к нему оборотной стороной, явно не привлекательной и безжалостно суровой. По своей наивности и житейской неопытности Фарман даже не предполагал, что в мире всегда идет борьба за место под солнцем, даже если это солнце представляется в виде футбольного мяча. То было его первое столкновение с прозой действительности, и отнюдь не последнее. Борьба за существование, о которой он знал по книгам своего любимого писателя Джека Лондона, из школьных учебников, оказывается, думал он, подстерегает и его на первых же самостоятельных шагах. А он, выросший в дружной рабочей семье, в небольшом районном городке, был по натуре робким, впечатлительным и стеснительным, не умел еще постоять за себя, отстоять свое право и показать себя с лучшей, более выгодной стороны. Своеволие он проявлял лишь дома, да и то с младшими, и был резок с матерью.
До сегодняшнего дня все ему давалось легко и просто. Учился прилежно, хотя нельзя сказать, чтобы он проводил дни и ночи за учебниками. Просто у него от природы были цепкая память и ясный ум. И на футбольном поле не знал себе равных, хотя каждый мальчишка в их городке был заядлым футболистом. Но среди сверстников, да и не только сверстников, Далманов выделялся. Потому и приглашение в бакинскую команду он скорее принял как должное, как само собой разумеющееся, а не как билет на конкурсный экзамен, где соберутся равные ему и не менее достойные.
Утром принесли телеграмму. Родители поздравляли Фармана с поступлением в институт.
«Хорошо хоть туда приняли», — невесело подумал Фарман, отправляясь на стадион.
