Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - Балинт Мадьяр

государство [♦ 2.6.2]. В Китае оба эти типа коррупции были широко распространены. Так, Себастьян Хайльманн описывает, с одной стороны, специфическую форму коррупции, которую он называет «сбором дивидендов» и которую в наших терминах можно описать как подтип клептократического режима. Он пишет, что партийные кадры «регулярно требуют доли прибыли компаний в обмен на административные услуги, способствующие росту этих компаний и укрепляющие их стабильность. Нередко эти компании демонстрируют стремительный рост в сравнительно короткие сроки»[480]. В этом смысле дивиденды можно рассматривать как разновидность платы за крышу [♦ 5.3.3.1], которая связана с плановыми показателями. Такая схема порождает симбиоз интересов членов партии и руководителей (частных) компаний, поскольку обе эти группы заинтересованы в росте компании. Соответственно, для ее роста партийные функционеры стремятся применять государственное вмешательство и регуляционные средства в целях получения более высоких дивидендов. Затем эти средства, как правило, вывозятся из страны в ходе бегства капитала, а после реинвестируются под другим названием, обогащая партийных функционеров и их семьи[481]. С другой стороны, Хайльманн описывает также «хищническую» коррупцию в Китае, которую он определяет как «систематическое хищение государственных и частных активов; потребление или экспорт незаконно присвоенных активов (бегство капитала)»[482]. Хотя это определение хищничества более широкое, чем наше [♦ 2.4.4], оно включает в себя то, что мы понимаем под «хищничеством» при рассмотрении хищнических практик, а также субсуверенных мафиозных государств Китая.

Так или иначе, патрональные сети коррумпированных субсуверенных государств подчиняют себе конкурентные рынки и на патрональной основе проводят реляционное перераспределение рынка. Как пишет Чжу, в этой схеме государственного захвата сверху вниз «группы чиновников работают сообща, как мафия ‹…›. Хотя в некоторых случаях, например в коллективном хищении, участвуют только государственные чиновники, коллективная коррупция по большей части предполагает наличие сложных коррумпированных сетей, задача которых состоит в координации интересов должностных лиц из различных бюрократических структур и акторов, не входящих в правительство ‹…›. В этих случаях основными участниками криминальных сетей [могут быть] частные предприниматели, руководители государственных предприятий, бандиты, губернаторы, партийные лидеры, чиновники и сотрудники правоохранительных органов»[483].

Коррупция, возникшая в Китае после начала реформ, привела к такому результату не сразу. Поначалу это были различные формы добровольной коррупции, такие как коррупция на свободном рынке и протекция для корешей, которые сохраняются в Китае по сей день. Затем, после установления частной экономики коррупция внутри сети партии-государства расширилась и стала принимать новые формы[484]. По утверждению Хайльманна, «китайское государство превратилось в гигантскую площадку для незаконной торговли: директора компаний, секретари партии и руководители органов власти переориентировали средства производства и работу государственного сектора экономики на снабжение вновь созданных рынков; ключевые политические позиции и официальные разрешения стали обмениваться на доли прибыли в высокодоходных частных сделках ‹…›. Высокопоставленные и более мелкие носители власти на всех уровнях партийной бюрократии ‹…› обогатились, воспользовавшись возможностями, которые предоставлял пока еще несовершенный рынок и такой же правовой режим»[485]. Однако с того момента, как конкурентные рынки были окончательно установлены, а размер частного сектора экономики стал сопоставим с размером сети партии-государства, захват государства сверху вниз стал типичной и наиболее серьезной формой коррупции в стране[486]. Все это, а также изложенная выше теория предполагают, что диктатуры с использованием рынка идеального типа располагают к появлению случаев захвата государства сверху вниз, что делает реляционное перераспределение рынков важным элементом экономики наряду с регулируемой рыночной координацией и бюрократическим перераспределением ресурсов.

Возникновение субсуверенных мафиозных государств и неформальных патрональных сетей является проблемой для высшего партийного руководства не только потому, что государственные средства используются не по назначению. Скорее, члены номенклатуры высокого уровня, принимая во внимание более широкую картину, опасаются «мафизации» партии-государства. Даже если неформальные патрональные сети берут начало на уровне субсуверенного правительства, они могут расти и захватывать все больше сегментов партии-государства, если верховный патрон получает доступ к новым позициям в государственной иерархии. В таких случаях главный патрон патронализирует каждый политический институт, находящийся в его подчинении, превращая свою патрональную сеть в приемную политическую семью национального уровня[487]. Конечно, неформальные патрональные сети создавались и более высокопоставленными членами номенклатуры, которые в китайской литературе именуются «партией кронпринцев» (princelings). Хайльманн пишет, что эти люди являются «[детьми] и другими родственниками бывших или настоящих партийных функционеров и военнослужащих [и] играют важнейшую роль в политике, вооруженных силах и экономике ‹…›. „Кронпринцы“ Коммунистической партии Китая могут выступать в качестве глав политически и экономически активных „кланов“, которые объединяют правящие позиции в государственном аппарате с предпринимательским стремлением к получению личной выгоды. ‹…› В связи с этим их часто считают причастными к организованной коррупции и бегству капитала, и для этого действительно находится предостаточно свидетельств» (выделено нами. – Б. М., Б. М.)[488].

Далее Хайльманн отмечает, что «поразительное число кронпринцев было избрано в руководящие органы Коммунистической партии Китая во время партийных съездов 2007 и 2012 годов; результаты голосования показывают, что с этого момента не было никакого противодействия их приходу к власти». В нашей треугольной структуре режимов эта тенденция мафизации предполагает движение вниз от диктатуры с использованием рынка к патрональной автократии: у формальных сетей партии-государства становится все меньше власти, поскольку она переходит в руки неформальных сетей, что в конечном счете чревато превращением партии-государства в партию – «приводной ремень». Возможность такого исхода является прямой угрозой для партии-государства, которая, как напоминает Ведеман, не организовывает коррупцию сверху и не желает перерасти в организованную преступную группу (см. Текстовую вставку 5.13). Неудивительно, что китайские ученые утверждают, что руководство партии рассматривает сдерживание коррупции в Китае как «борьбу не на жизнь, а на смерть», которую ведет Коммунистическая партия[489]. Таким образом, мафизация представляет собой вызов самоподдерживающемуся равновесию в диктатурах с использованием рынка [♦ 4.4], которые, в свою очередь, должны создавать эффективные защитные механизмы, чтобы противостоять этому вызову.

Текстовая вставка 5.13: Коррупция в немафиозном режиме Китая

Коррупция в Китае имеет признаки организованной деятельности. Антикоррупционная кампания Си Цзиньпина выявила обширные сети коррумпированных чиновников, связанных с двумя ключевыми фигурами, которые были впоследствии приговорены к пожизненному заключению: Чжоу Юнканом […] и Лин Цзихуа. […] Власти […] раскрыли ряд локальных синдикатов, во главе которых стояли региональные секретари партии, связанные с сетями Чжоу и Лин. […] Однако организация этих коррумпированных сетей, вероятно, не достигла того уровня, которого можно было бы ожидать от [мафиозного государства]. Во-первых, коррупцию никто не координировал сверху: хотя и Чжоу, и Лин были влиятельными людьми, ни один из них не был верховным лидером страны, а достоверных доказательств того, что они действовали