Сергей Романовский - Наука под гнетом российской истории
Раз наука государственная, извольте платить! Подобная позиция, как мы убедимся, стала для научной номенклатуры традиционно удобной. Ведь советские ученые привыкли, по словам Л.А. Арцимовича, “жить на ладони государства и согревать-ся его дыханием”.
Наглядно таким образом просматривается еще один парадокс сегодняшнего дня. Суть его в следующем. Когда шла отечественная война, всем в равной мере было плохо. Оттого роптать было не только бессмысленно, но и аморально. Когда же Россия, оставив социалистический распределитель, свернула на тропу рыночных реформ, то общество мгновенно расслоилось на две группы: предпринимателей и государственных иждивенцев, живущих за счет бюджета. Впервые за всю свою историю в России стали считать деньги. Наполнять же доходную часть бюджета порушенная экономика еще не в состоянии.
Поэтому многие социальные группы населения оказались обиженными реформами – их жизнь перестала соответствовать их статусу. Когда продавец коммерческого ларька стал зарабатывать на порядок больше, чем профессор, у последнего слезы незаслуженной обиды напрочь застлали разум. Профессор уже не в состоянии был что-либо анализировать, он, как капризный ребенок, лишь требовал: дай! Хотя прекрасно понимал, что дать нечего.
“Растолковать…, что без науки сейчас и в будущем нельзя создать доходную экономику, некому: вокруг временщики, от которых эти мысли отскакивают, как от стены горох” [520]. Это слова академика Б.С. Соколова, видимо, забывшего от обиды, что государственная наука, никогда прежде не влиявшая на российскую экономику, а тем более не делавшая ее доходной, не в состоянии сделать это и сегодня.
Когда становится плохо, все вдруг обращаются к “миро-вому опыту”, с охотой кивают на Запад, говорят о реальных проблемах сегодняшнего дня с общих позиций и сознательно за-крывают глаза на свои родимые «особости». Подобные же абстрактные упования не в состоянии высечь ни одной конструктивной мысли. Все в них верно и все вхолостую. Вот и президент Академии наук Ю.С. Осипов возглашает, что “без науки, культуры и образования у России нет будущего” [521]. А профессор А.Ф. Зотов еще более сгущает мрак: “… стоило бы задуматься нашим властям – даже не о нашем «завтрашнем дне», а о их собственном «сегодняшнем вечере»!” [522].
Все так. Правда, об этом же почти 200 лет тому назад писал Н.М. Карамзин. Обидно, видимо, признать очевидное: уже три столетия история России и история науки в России идут как бы параллельными курсами: российская экономика никогда не нуждалась в научных инновациях, а советская власть, давая ученым вполне сносное «содержание», вынуждала их работать под таким идеологическим давлением, что привольно могли себя чувствовать только анаэробные организмы. Все прочие задыхались.
Ученые сегодня обнищали все. Все в равной степени социально унижены. И тем не менее «за всю науку» страдать не надо. Ибо существует еще один парадокс сегодняшнего дня. Состоит он в том, что еще в конце перестройки, когда стала интенсивно нищать наука (1989 г.), произошла своеобразная интеллектуальная рокировка с доперестроечными временами. Если в советские годы гуманитарные науки находились под мощным идеологическим прессом, который выжимал из них любую свежую мысль, то сейчас он снят, и философия, история, филология, социология стали бурно развиваться; зато произошло крушение естественных наук (физики, химии, биологии, геологии) – они попали под пресс стихийного рынка и он выдавил из науки всех, кто не согласился получать нищенскую зарплату за сам факт присутствия на рабочем месте. Ведь этим наукам нужны средства – и немалые – на собственно исследовательский процесс. Сейчас же правительство в состоянии подкармливать только ученых, но не науку, да и то не из-за избытка гуманизма, а из-за боязни социального взрыва.
На самом деле, 27 апреля 1992 г. президент России Б.Н. Ельцин подписал Указ «О неотложных мерах по сохранению научно – технического потенциала Российской Федерации». Его итог – создание Российского фонда фундаментальных исследований. А еще через полтора года появляется новый Указ от 16 сентября 1993 г. «О мерах по материальной поддержке ученых России». (с 1 января 1994 г. учредили 5000 ежемесячных государственных научных стипендий для ”выдающихся ученых России” и 1000 стипендий для “талантливых молодых ученых”).
Все это напоминало пайки ЦеКУБУ времен гражданской войны. Конечно, это помощь. Многие ученые смогли, наконец, реализовать свои планы: стали выезжать на международные конференции, публиковать монографии, выполнять конкретные и не очень дорогостоящие прокты. Но главную задачу сохранения российской науки, т.е. стимулирование работы молодых ученых, что и означает поддержку ее потенциала, эти меры не достигли. Сейчас нарушено главное условие притока в науку творческой молодежи – мотивация научного творчества, к тому же недопустимо низко упал престиж занятий наукой. С середины 1993 года начался интенсивный отток научных кадров. Если в 1989 г. в науке трудились 2 215,6 тыс. человек, то в начале 1993 г. уже 1315 тыс. Причем доля эмигрировавших за рубеж невелика, всего 2000 человек за год [523]. Следовательно основная масса «изменивших» науке – это еще активные молодые кадры, не побоявшиеся резко развернуть свою жизнь и заняться более прибыльным, чем наука, делом.
Как относиться к процессу резкого сокращения армии научных работников? Если вспомнить, что эту армию ставила под ружье еще советская наука, развивавшаяся «по всему фронту» да еще отчетливо экстенсивным путем, то арифметически процесс идет в нужном направлении. Но дело в том, что за арифметикой прячутся люди, а они разные – и по таланту и по возрасту. Про талант говорить не будем, это материя тонкая. А что касается возраста, то вопрос предельно ясен: самыми преданными науке оказываются наиболее «возрастные» ученые, которым уже поздно проявлять какую-либо инициативу.
В этом – главная беда, ибо утрачиваются научные школы, оголяются целые научные направления, воссоздать которые и хотя бы довести до прежнего уровня – труд многих лет.
Что можно делать в ситуации неуправляемого усыхания российской науки? Альтернатив две: можно выделить ключевые (приоритетные) направления, в которых наша национальная на-ука занимает ведущие позиции в мире и основное внимание уделить им, а можно не вмешиваться в этот достаточно стихийный процесс и проявлять равную заботу о всей науке, распыляя тонким слоем скудные государственные средства по сотням академических институтов.
Эти две альтернативы оказались ключевыми в программах двух кандидатов на пост президента Академии наук, перевыборы которого состоялись в ноябре 1996 года. Первая позиция явилась стержнем программы академика Е.П. Велихова, вто-рая – академика Ю.С. Осипова. Как известно, с большим преимуществом выборы выиграл Ю.С. Осипов. Его программа “не-вмешательства” и “целостности” Академии оказалась для нашей ученой элиты более близкой.
Ю.С. Осипов остался президентом на второй срок. Впервые его избрали при организации Российской Академии наук и при нем же началось “обвальное обнищание” российской науки. Выступая 22 декабря 1992 года на общем собрании, Ю.С. Осипов жаловался на процесс катастрофического сокращения научного потенциала: мрут и бегут. Мрут старые, бегут молодые. Одним словом, куда ни кинь, всюду клин. И что же? Оказывается, несмотря на все эти страсти мы остаемся “самой большой научной силой в мире”. Более того: “за последние годы… усилилось влияние российских ученых на мировую науку” [524]. Математик Ю.С. Осипов виртуозно доказал новую теорему: чем интенсивнее нищает наука, тем более сильной она становится. Что тут скажешь? Лучше помолчать [525].
В советские годы наука, как мы знаем, развивалась «по всему фронту». Это в наименьшей мере означает, что уделялось равное внимание всем наукам. Главное – в том, что наука у нас оказалась непременным атрибутом любого ведомства. Она стала своеобразным аргументом его «серьезных намерений», непременной деталью чиновничьего туалета, нечто вроде парадного костюма. А потому стало нормой делить науку по сортам: на академическую (якобы фундаментальную), отраслевую (якобы прикладную) и вузовскую (якобы и ту и другую). “Якобы” я написал не зря, ибо доля прикладных работ в Академии наук стала столь весомой, что ученые начали забывать о существовании еще и чистого поиска без оглядок на практическую пользу.
Таким образом, былое развитие советской науки «по всему фронту» легло в основу еще одного парадокса сегодняшнего дня, ибо, с одной стороны, ученые прекрасно понимают, что по-добное удовольствие ныне России не по карману, но, с другой стороны, выделить некие приоритетные направления – это означает все прочие вывести на задворки науки. Кто это будет решать? И кто осмелится сказать, что надо поддерживать работы в области ядерной физики в ущерб, к примеру, исследованиям по фундаментальным проблемам генетики? Думаю, никто.
