Сергей Кремлев - Россия за Сталина! Вождь народа против жуликов и воров
Конечно, то, о чем Сталин говорил в начале 1931 года как о факте, в то время и даже через год-два фактом не было.
Однако нельзя сказать, что Сталин обманывал себя и страну, что он выдавал желаемое за действительное… Он просто заглянул в то очень близкое будущее, которое мало кто тогда мог разглядеть.
В 1931 году заглянул в будущий СССР, ну, этак 1939 года.
Ведь Сталин это умел — видеть будущее!
Выступая 3 июля 1941 года по радио, он сказал:
«Товарищи! Наши силы неисчислимы. Зазнавшийся враг должен будет скоро убедиться в этом…»
6 ноября 1941 года он закончил свое выступление на торжественном заседании Московского Совета по поводу 24-й годовщины Октября знаменитыми словами:
«Наше дело правое — победа будет за нами!»
Да, и на этот раз то, что Сталин говорил летом и осенью 1941 года, даже через год, фактом не стало.
Но ведь оно стало фактом!
Пусть и лишь через три с лишним года…
Вот так и в 1931 году Сталин шагнул немного дальше реальности.
Но шагнул он не в химеру, не в утопию, в будущую реальность! Тем он всегда и был силен.
Кризисный 1933 год остался позади, и уже с 1934 года общественная температура стала быстро падать, Россия переболела отсталостью и теперь набирала темпы.
Представим себе стройку…
Строится грандиозное здание — котлован, грязь, леса, строительные материалы, все еще неопределенно, серо и продуваемо ветрами.
Но вот сняты леса, уложены плитки тротуара, высажен молодой парк, и весь замысел открывается во всей силе реального его воплощения.
И все радуются и восхищаются, забыв о былых проблемах, о неудобствах, о строительной грязи и мусоре…
Но радуется ли сам архитектор, если он ранее слышал так много невеселого, злобного и в свой адрес, и в адрес его замысла, верность которого у него не вызывала сомнений с самого начала'?
Он-то, вне сомнений, удовлетворен…
Но рад ли?
Что ж, радость, оказывается, давно съела борьба.
Ведь бывает и так…
Вот и у Сталина, как я понимаю, на фоне нарастающих успехов 30-х годов с годами возрастало чувство законного удовлетворения сделанным, но чувство радости от сделанного он испытывал все реже…
Очень уж тяжелой и утомительной оказалась его борьба за Дело против тех, кто ему мешал.
ПОСЛЕ смерти Ленина Сталин сравнивал его с горным орлом, Думаю, это сравнение пришло ему на ум в том числе и потому, что Сталин сам, скорее всего, внутренне отождествлял себя с орлом — птицей не просто большого полета, а — одинокого полета.
При этом Сталин не был индивидуалистом, Он мог быть, особенно в молодые годы, когда положение «не обязывало», даже душой компании!
Даже в зрелости был отличным собеседником…
Но крупная личность всегда готова к одиночеству уже потому, что далеко не всегда, с одной стороны, она сталкивается с пониманием (а тогда есть ли нужда в общении?).
С другой же стороны, незаурядному человеку не скучно и наедине с самим собой.
К тому же готовность к духовному одиночеству не могла дополнительно не развиться и окрепнуть у Сталина как во время нескольких одиночных заключений, так и в период туруханской ссылки, где способность к постоянному внутреннему общению и согласию с самим собой оказывалась залогом сохранения духовного здоровья.
Впрочем, готовность и склонность — вещи разные, Готовность была воспитана обстоятельствами, склонности же не было.
При всем при том в жизни зрелого Сталина-политика, то есть после 1917 года, уже, казалось бы, не было места для большой дружбы, зарождающейся в юные годы.
Но друг, и друг большой, искренний, понимающий, у Сталина долгие годы был — Киров.
Только над Кировым Сталин мог беззлобно подтрунивать, получая в ответ такую же товарищескую ироничную, но беззлобную ответную реакцию.
Дружил Сталин с «Артемом» — Федором Андреевичем Сергеевым (1883–1921).
Артем был человеком не только выдающейся, но и бурной судьбы… Родом крестьянин, в 1901 году он одновременно стал членом РСДРП и студентом Московского Высшего технического училища. Потом — арест, тюрьма, эмиграция в Париж, возвращение в Россию, руководство декабрьским восстанием 1905 года в Харькове…
После поражения восстания — харьковская тюрьма, побег… Партийная работа на Урале… Пермская тюрьма, пожизненная ссылка в Сибирь, побег в Корею…
С 1910 года — Китай, Австралия, работа грузчиком в порту, батраком, революционная работа…
В 1917 году возвращение в Россию, в Харьков, и руководящая работа на Украине — партийная, советская, военная…
Сталин и Артем познакомились еще в 1906 году — на IV съезде партии, но начали сближаться лишь с июля 1917 года — развитию дружбы до революции помешали аресты, тюрьмы, ссылки… Зато на фронтах Гражданской войны они подружились крепко — это была классическая фронтовая дружба двух могучих духом (Артем был могуч и физически) мужчин.
Вместе были в Царицыне, жили в одном вагоне.
24 июля 1921 года Артем, председатель ЦК Всероссийского союза горнорабочих, погиб во время испытания аэровагона. Когда знавший Артема тоже по Гражданской войне Буденный вздохнул — мол, какая нелепая случайность, Сталин заметил, что, если у «случайности» имеются политические последствия, к ней не мешает присмотреться внимательнее…
Сталин был, конечно, прав.
А его отношение к Артему лучше всего проявилось в том, что он взял в семью сына Артема — тоже Артема.
Генерал-майор артиллерии Артем Федорович Сергеев, родившийся 5 марта 1921 года (ровно за 32 года до смерти Сталина), прожил жизнь достойно, но для истории ценен прежде всего тем, что сказал о Сталине то, что, кроме него, в нынешние антисталинские времена не смог сказать никто.
В том числе и так:
«С самого начала, как я себя помню осознанно, я помню и его, и к нему самое высокое уважение. Казалось, это самый умный, самый справедливый, самый интересный и даже самый добрый, хотя в каких-то вопросах строгий, но добрый и ласковый человек…»
Свидетельства Артема Федоровича Сергеева исторически бесценны — оценивать иначе их невозможно. Вот, например, он вспоминает, как он и сын Сталина Василий посмотрели спектакль по пьесе Булгакова «Дни Турбиных» и не смогли толком объяснить Сталину, о чем пьеса — мол, «там война, а красных нет, одни белые, но почему-то они воюют», а с кем — не ясно
То, как Сергеев передает разъяснение Сталина, вне сомнений, точно. А при этом имеет важнейшее значение для верного понимания Сталина.
«Ведь красные и белые, — сказал тогда Сталин, — это только самые крайности. А между красными и белыми большая полоса от почти красного до почти белого. Так вот, люди, которые там воюют, одни очень белые, другие чуть-чуть розоватые, но не красные. А сойтись друг с другом не могут, потому и воюют. Никогда не думай, что можно разделить людей на чисто красных и чисто белых. Это только руководители, наиболее грамотные, сознательные люди. А масса идет за теми или за другими, часто путается и идет не туда, куда нужно идти…»
Подобные слова невозможны из уст тирана, диктатора… Это — мысли и чувства великого вождя-гуманиста!
31 августа 1929 года Сталин, будучи в «отпуску», пишет с Кавказа Председателю Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) Валериану Куйбышеву письмо, где поминает проблемы Днепростроя, «Царицынского» (хотя с 1925 года Царицын стал Сталинградом) тракторного завода, и спрашивает:
«Как твои дела? Слышал, что Томский (тогда — председатель ВЦСПС. — С.К.) собирается обидеть тебя. Злой он человек и не всегда чистоплотный. Мне кажется, что он не прав. Читал твой доклад о рационализации. Доклад подходящий. Чего еще требует от тебя Томский?..»
Интонации этого письма, как, впрочем, и любого другого сталинского письма, и личного, и «лично-делового», показывают нам человека большой души. И это при том, что отношения Сталина с Куйбышевым не были такими уж теплыми — они не очень тесно пересекались на путях революционной работы и Гражданской войны.
А вот письма Сталина Молотову — теплы и товарищески. Хотя и тут видна чертовски привлекательная душевная динамика!
Еще в 1925 году Сталин начинает письма с официального «т. (или — тов.) Молотов».
С 1926 года начинается «Здравствуй, Молотов!», «Молотову, Рыкову, Бухарину и другим друзьям», «Молотову (для друзей)…».
А письмо от 4 сентября 1926 года начато вовсе неожиданно: «Молотович! На днях у меня был Серго…» и т. д.
Позднее пошло: «Здравствуй, Вячеслав!», «Дор(огой) Вячеслав!», «Дорогие Вячеслав и Николай (Бухарин, — С.К.)!»— «Привет Вячеславу»…
Случаются и прежние «т. Молотов!», но вот 5 декабря 1929 года Сталин пишет Молотову, уехавшему отдыхать:
