Владимир Куценко - Тревожные будни
— Ага, — подтверждает Чебаков. — И вас, инспектор, интересует, как же можно существовать на такую зарплату? Так вот я поделюсь с вами секретом: бережливость, экономия и еще раз бережливость...
— Эх, Чебаков, Чебаков, — с легкой укоризной говорит Тихонов, — сдается мне, что в работе с вами наши исправительные учреждения не оказались на должной высоте. А?
— Ну это вы напрасно, инспектор! — смеется тот. — Я человек безобидный. Как бабочка махаон. Практической пользы от меня, может, и нет... Но и вреда никакого...
И он погладил по белобрысой головке пробегавшего мимо мальца...
Зазвенел звонок. Дети с шумом усаживаются за свои мольберты, а Чебаков, поднявшись на возвышение, принял позу дискобола...
Сидя у стола на коммунальной кухне, плачет Пелагея Федюнина.
— Кащей парши-и-вай... — всхлипывает она. — Мужа-то маво... Петра Федюнина... кормильца... На два года-а-а!..
— И правильно! И мало! — в кухню неожиданно врывается соседка. — Вы ее не слушайте, товарищ, — обращается она к Тихонову, — сам виноват, поделом и мука!.. А на суде-то Поздняков не сказал, что Петька Федюнин на него с ножом бросался... Ее же самое и пожалел — трое ведь у них...
На балконе первого этажа стоит девушка и пускает мыльные пузыри. Маленькая девочка, как видно, ее сестренка, хлопает в ладоши и смеется...
Став под балконом, Тихонов обращается к девушке:
— Ваша соседка жалуется, что участковый Поздняков ее мальчонке руку вывихнул?
— Было, — отвечает девушка. — Было такое дело. Они с приятелем в подъезде женщину раздевать стали. В мальчонке-то два метра росту...
Благостный старичок пенсионер Фимотин подстерег Тихонова на лестничной клетке, заговорил вполголоса, озираясь:
— Извините, пожалуйста, но наслышан я, что вы интересуетесь личностью нашего участкового. Вот, почел долгом своим внести лепту... Разрешите представиться, Фимотин... Значица, так! Достойнейший человек Андрей Филиппович... Мужчина он правда суровый, без всяких там улыбочек, и кое-кому это не нравится... Но меня лично не это беспокоит...
— Да-а?
— Пьет он...
Тихонов ошарашен, но следующий вопрос задает как можно небрежнее:
— Так и монахи пьют... Важно, как, где и с кем?..
— Вот именно, как и где, — соглашается Фимотин. — Кабы он дома да в выходной — на здоровье и пожалуйста... Только вот как раз дома обстановка у него самая неподходящая. Не для выпивки неподходящая, а вообще...
— Что значит «вообще»?
— С женой у них нелады, — доверительно говорит Фимотин, — не мое это, конечно, собачье дело, извините за выражение, но... но...
— Это очень важно, все что вы говорите...
— Так ведь потому и сообщаю... Не ровен час, наберется наш Андрей Филиппович, заснет где... А в кобуре-то оружие...
— Жена у меня хороший человек, — говорит Поздняков, — женщина самостоятельная, строгая...
Они с Тихоновым снова идут по участку.
— Так отчего же у вас семейная жизнь не ладится? — осторожно спрашивает Тихонов.
— Да нет у нас никакой семьи. Давным-давно живем как соседи... как чужие...
— А что случилось?
— Да ничего! — в голосе Позднякова привычная горечь. — Стесняется она меня, наверно... Ведь она теперь кто — научный сотрудник, а муж — простой милиционер... Когда познакомились мы с ней, работала аппаратчицей на химзаводе... Уставала ужасно, а все равно ходила в вечернюю школу. За партой, случалось, засыпала, но школу окончила и поступила в институт. Работала и училась все время... И вдруг стало ясно: она человек, а я так... Только какое это имеет отношение?.. Я ведь и сам кое в чем кумекаю — не первый год в милиции...
— Я не сомневаюсь в вашем опыте, — говорит Тихонов, — но ни один врач сам себя лечить не может...
— Это верно, — Поздняков качает головой. — Особенно если врачу тому веры нет: действительно больно ему или он прикидывается?..
— Давайте договоримся, Андрей Филиппович, — предлагает Тихонов, — не возвращаться больше к вопросу о доверии. Вы ведь не барышня в парке, чтобы я вам каждые десять минут повторял насчет своей любви и дружбы. Скажу, не лукавя: история с вами произошла просто фантастическая. Я понял, что я ошибся. Но это надо теперь доказать начальству, а для этого факты нужны, факты...
Тихонов в лаборатории профессора Лыжина. В лаборатории длинные столы, вытяжные шкафы, грандиозные приборы, десятки колб, пробирок, ламп, датчиков... За приборами работают люди в белых халатах.
— Вот здесь мы и колдуем... — говорит Лыжин, и, указывая на сложную систему, состоящую из крупных трехгорлых колб, нагревателя, охладителя, змеевиков и массы других вещей непонятного назначения, поясняет: — Это так называемая реакция Гриньяра. Но главная наша надежда там... — И он махнул рукой в сторону установки у окна.
Около установки сидит красивая женщина. Она что-то пишет мелом на небольшой коричневой доске. А у системы, где идет реакция Гриньяра, спорят двое, и до Тихонова доносится:
— Да вы у Поздняковой спросите!..
К красивой женщине у окна подходит сотрудница:
— Анна Петровна, сначала через молекулярные сита пропускать или?..
Тихонов с удивлением смотрит на женщину, пока до него не доходит, что, по всей вероятности, она и есть жена инспектора Позднякова.
— Так чем же могу быть полезен? — прерывает его размышления Лыжин.
Тихонов молча протягивает ему заключение экспертизы. Лыжин углубляется в записи. Лицо его постепенно принимает выражение недоумения и тревоги.
— А у вас что, есть такое вещество?! — говорит, он взволнованно.
— У меня нет, — отвечает сидящий перед ним Тихонов.
Лыжин с видимым облегчением произносит:
— Ваши эксперты ошиблись. Это артефакт. Искусственный факт, научная ошибка...
— Вы хотите сказать, — спрашивает Тихонов, — что науке неизвестно это вещество?
— Почему же? Уже известно. Но в общем-то, пока что о нем правильнее говорить в будущем времени. Это будет лекарство против депрессии, неврозов, шизофрении, наконец! Его так ждут, что даже название заранее придумали — метапроптизол... И всех нас оно волнует. Вот и вашим экспертам, должно быть, померещилось... Кстати, если не секрет, почему вы этим интересуетесь?
— Дело в том, что им был отравлен человек.
— А на каком основании ваши эксперты пришли к этому заключению? Труп исследовали? — не верит Лыжин.
— Нет, до этого не дошло, слава богу. Человек-то выжил...
— Так что же они исследовали, черт возьми?!
— Пробку, — поясняет Тихонов. — Пробку от бутылки с хлебным квасом. В нем преступники растворили препарат...
— Пробку? Артефакт. Ошибка... Быть этого не может!.. А преступник задержан?
— Мы как раз с этим разбираемся, — отвечает Тихонов уклончиво.
— А кого отравили?
— Работника милиции...
— Милиции? — с еще большим удивлением переспрашивает Лыжин. И вдруг решительно возвращает заключение Тихонову: — Не верю. Бумажке этой не верю. Экспертам вашим не верю. Привезите мне эту пробку. Я сам ее исследую! — категорически требует он.
— Ты сегодня сводку читал? — спрашивает Шарапов.
— Читал, — отвечает ему Тихонов, садясь к приставному столику.
— У гражданки Пачкалиной два афериста произвели дома самочинный обыск. Изъяли все ценности и деньги...
— А какое это имеет... — начал было Тихонов.
— Имеет, имеет, — полковник кивнул. — Они предъявили наше удостоверение, и было там написано: «Старшина милиции Поздняков...»
— Значит... — задумчиво начал Тихонов.
Продолжил Шарапов:
— Это значит, что вопросов у нас с тобой не убавляется, а, наоборот, только прибавляется. Мы еще до конца не разобрались со всей этой историей с отравлением, а уже получили вводную с удостоверением.
— Притом удостоверение уже задействовано!.. — заметил Тихонов.
— Я бы хотел, — отозвался полковник, — получить гарантию, что они не пустят в ход и другой похищенный предмет...
— Пока что я вам этого не гарантирую, — говорит Тихонов.
— Жаль. Однако что же мы в результате всего этого имеем? — рассуждает Шарапов. — А имеем мы человека, у которого в руках неизвестное и мощное лекарство, который хорошо знает при этом, что Поздняков носил под штатским пиджаком пистолет, а у гражданки Пачкалиной Екатерины Федоровны хранятся дома немалые ценности...
— А может, это не один человек? — спрашивает Тихонов.
— Может, — задумчиво соглашается Шарапов. — Вот я и говорю, что вопросов у нас прибавляется.
— В таком случае разрешите мне немедленно выехать к пострадавшей? — встает из-за стола Тихонов.
— Поезжай...
— Это вы ко мне... Значит, ко мне... Заходите, гостем будете... — говорит Пачкалина, открывая Тихонову дверь своей квартиры.
На вид потерпевшей лет тридцать, одета она довольно крикливо, у нее пергидрольные волосы и густо намазанное круглое лицо.
Посреди комнаты, куда она вводит Тихонова, пиршественный стол: сардины, салат, копченая колбаса, селедка, искромсанная курица, пластмассовый бидон с пивом и несколько бутылок. Пир этот предназначается мордастому парню с широченными, затянутыми в териленовый пиджак плечами.
