Грег Мортенсон - Школа на краю земли

Позже, когда мы с моим другом покидали Коридор и ехали по той же дороге, по которой только что прибыли сюда, меня поразила неприятная мысль. Я много раз пытался добраться до Памира, и каждый раз на пути возникали какие-либо непреодолимые препятствия. Мне стало казаться, что Бозаи-Гумбаз – это некий призрак, недостижимая мечта, нечто сродни вершине К2, которую так и не удалось покорить. А еще мне почудилось, что мое нынешнее бегство из Вахана очень похоже на блуждание в окрестностях базового лагеря и ледника Балторо в 1993 году – я тогда сбился в пути, вынужден был ночевать под открытым небом, а затем случайно забрел в Корфе.

В определенном смысле для меня та неудача и нынешняя слились в единое целое. В обоих случаях я чувствовал острый вкус поражения. Так бывает с человеком, в одночасье потерявшим цели и ориентиры в жизни. И тогда, и сейчас, как мне казалось, я подвел людей, с которыми был связан некими обязательствами. В случае с восхождением на К2 – я не выполнил обет, данный в память о сестре Кристе. Я должен был покорить вершину в ее честь и оставить там ее янтарное ожерелье. А сейчас я не сдержал слова, данного киргизам. Мы преуспели в строительстве стольких школ, возвели двадцать одно здание от Файзабада до Сархада (практически по одному учебному заведению на каждую деревню Вахана). Но для одного маленького селения у меня не хватило ресурсов. А ведь изначально мы именно ради этого пришли в Афганистан! Надвигалась уже одиннадцатая зима с тех пор, как я дал то роковое обещание. А ведь эта клятва была для меня столь значима! Из всех «людей в конце дорог», ради которых мы трудились, киргизы казались самыми обездоленными.

Но на поверку оказалось, что между той историей с К2 и нынешней ситуацией была большая разница. Тогда, шестнадцать лет назад, я был альпинистом-неудачником, свернувшим не на ту тропу в районе Балторо. И мне пришлось положиться на милость незнакомых, абсолютно чужих мне «аборигенов». Но сейчас я не заблудился и не находился среди чужаков. Мы с Сарфразом неслись по дороге в Кабул, а я и не знал, что, несмотря на все трудности и испытания, несмотря на мое бегство, киргизы уже совсем скоро обретут то, в чем так нуждаются.

Глава 17

Последняя из лучших школ

Мир отвернулся от Афганистана.

Первая снежная буря разразилась в восточном Вахане 5 сентября. На горные склоны, поля и дороги легли сугробы высотой двадцать сантиметров. Сарфраз к тому времени снова был в Бадахшане, совершая очередной рейд по северному Афганистану. После того как он посадил меня на самолет в Кабуле, ему пришлось снова лететь в Файзабад. Там он стал наводить справки, как шли дела у Вохид Хана, который на «КамАЗе» пересекал Таджикистан. Кроме того, Сарфраз снарядил еще один грузовик, отправив с ним сорок мешков цемента, а также дверные и оконные рамы для киргизской школы через Бахарак в Сархад. Сам он поехал впереди этой машины, чтобы прибыть в пункт назначения раньше ее и нанять десяток яков для перевозки материалов по бездорожью. Это была непростая задача: стада до сих пор паслись на высокогорных летних пастбищах и должны были вернуться вниз на зимовку не раньше, чем через три недели.

Пока Сарфраз занимался яками, Вохид Хан следовал по намеченному маршруту и уже приближался к восточной границе Вахана. По пути «КамАЗ» делал остановки, и его кузов пополнялся все новыми материалами.

Сначала в Файзабаде были куплены инструменты и материалы – мастерки, молоты, отвесы, проволока, шпагат и все прочее, необходимое для работы каменщиков. В Ишкашиме приобрели пару десятков лопат и несколько упаковок динамита, а также несколько тачек. Потом «КамАЗ» проехал по мосту и оказался в Таджикистане, направившись на север в город Хорог. Там в его кузов загрузили тридцать восемь мешков дешевого российского цемента, который предстояло использовать для возведения фундамента здания, а также несколько мешков известки. На следующий день «КамАЗ» прибыл в Мургаб, где Вохид Хан удостоверился, что древесина подготовлена. Сто девяносто тополей со стволами диаметром десять сантиметров были привезены с горных склонов, очищены от коры и оструганы. Из них предстояло сделать доски длиной 4,5 метра каждая, которые послужат для изготовления обрешетки. Из Мургаба водитель повернул на юг. Ему и Вохид Хану предстояло пересечь тщательно охраняемый, затянутый колючей проволокой участок границы Таджикистана, примыкающей к северным районам Вахана. Там по проложенной некогда советскими танками колее «КамАЗ» должен был двигаться в глубь Коридора, поближе к лугам и озерам киргизов.

Представители этого народа кочевали по территории площадью примерно 5000 квадратных километров вместе с лошадьми, овцами, верблюдами и яками. Всего племя киргизов насчитывало примерно две тысячи человек. Люди предпочитали в процессе перемещений делиться на небольшие группы, чтобы многочисленный скот не вытаптывал подчистую небольшие пастбища Малого Памира. Однако несколько раз в год все киргизы собирались в «насиженных» местах, распределяясь по трем поселениям, образующим треугольник, где каждый пункт отстоит от соседнего примерно на пятьдесят километров. Первая стоянка располагалась чуть южнее таджикской границы на восточном берегу неглубокого озера Чакмак с водой лазурной голубизны. Впервые его упомянул в своих записках буддийский паломник Сюань Цзан, который прошел весь Вахан, направляясь в Китай в 644 году. «Долина Памира, – писал путешественник, – расположена между двумя вечно занесенными снегами горными цепями. Тут бушуют пронизывающие ветра и свирепствуют морозы. Снег идет даже весной и летом. Вьюга воет ночью и днем. Здесь невозможно выращивать ни злаки, ни фрукты. Деревья встречаются крайне редко. Посреди долины, практически в самом центре мира, на небольшой ровной возвышенности находится большое озеро».

Водитель и Вохид быстро поняли, в каком ужасном состоянии находится танковая колея – ведь по ней не ездили почти двадцать лет. Целый день у «КамАЗа» ушел на то, чтобы преодолеть расстояние в несколько километров до первой стоянки киргизов – в «центре мира». Это место на киргизском называлось Кара-Джилга. Следов цивилизации здесь практически не было. Рядом с тремя полуразрушенными постройками из крошащихся цементных блоков стояло штук двадцать юрт, а на окраине поселения был возведен огромный загон для скота величиной с футбольное поле, окруженный невысокой земляной стеной. Это заграждение должно было хоть как-то защищать животных от ветра и от нападения волков. В общем, место довольно унылое, но у него было одно важное преимущество, которое и заставляло многие киргизские семьи возвращаться сюда каждое лето. В окрестностях находилось несколько отличных пастбищ, густо поросших сочной травой, настолько питательной, что даже самые тощие животные отъедались и нагуливали жирок всего за десять дней.

В Кара-Джилге танковая колея заканчивалась. Следующие двадцать пять километров «КамАЗ» тащился по лугам и каменистым пустошам, пока не оказался в совсем непроходимой местности. Там он разгрузился и отправился в далекий обратный путь через Таджикистан в Ишкашим. Строительные материалы впоследствии будут водружены на спины яков, караван которых преодолеет последний отрезок пути в четверть сотни километров до Бозаи-Гумбаза.

Пока все эти перемещения происходили в дальнем углу Вахана, Сарфраз со своей стороны собрал двенадцать яков в Сархаде. На них он навьючил груз, привезенный вторым грузовиком – дверные и оконные рамы и мешки с цементом, – и пустился в тяжелый трехдневный путь, продвигаясь к Бозаи-Гумбазу с запада. С третьей стороны двигался еще один караван, тоже сформированный моим неутомимым другом. В нем было всего шесть яков, и он вез материалы для кровли из Пакистана через Иршадский перевал.

А я тем временем снова разъезжал по Соединенным Штатам и выступал в разных университетах. В редких перерывах между лекциями и перелетами я звонил Сарфразу и узнавал, как идут дела. Десятого сентября он доложил, что сархадский караван благополучно добрался до цели. Сарфразу надо было поднанять еще несколько яков и двинуться в Кара-Джилгу, чтобы забрать груз нашего «КамАЗа». Он надеялся вернуться как раз к прибытию материалов из Пакистана. Тогда все необходимое для строительства будет наконец собрано в одном месте, и бригада рабочих оперативно возьмется за дело.

Все складывалось как нельзя лучше. Когда мой телефон зазвонил 15 сентября, я думал, что сейчас Сарфраз гордо сообщит, что доставка завершена и работы начались. Но новости были печальными: Сарфраз находился в Кара-Джилге и сказал, что сидит у постели опасно заболевшего и, вероятно, умирающего Абдул Рашид Хана.

Даже по меркам Афганистана, где люди без конца страдают от войн, нищеты, болезней и прочих несчастий, выпавшие на долю Абдул Рашид Хана испытания кажутся очень тяжкими. Будущий вождь киргизов родился осенью 1937 года в небольшой юрте, которую его мать и тетки поставили недалеко от озера Чакмак. Ему суждено было стать свидетелем одной из самых мрачных эпох в истории малого народа – периода трагического раскола и экономического упадка.