Алексей Иванов - Вилы
Пётр терпеть не мог свою жену. Она была любовницей артиллерийского капитана Григория Орлова. Пётр публично назвал её дурой и намекнул на развод. Екатерина поняла, что роль вдовы – для неё самая безопасная. И Григорий Орлов устроил всё, как надо. В июне 1762 года два гвардейских полка присягнули Екатерине, а Екатерина дерзко предъявила супругу ультиматум: отрекайся от престола. Упавший духом Пётр III сдался гвардейцам Орлова и подписал отречение. Низложенного императора перевезли во дворец в Ропшу, а через неделю он скоропостижно умер. Петра III похоронили не в Петропавловском соборе, как должно было сделать с прахом государя, а в Александро-Невской лавре. «Неправильное» место погребения словно бы намекало на то, что здесь погребён не царь.
Официально было объявлено, что Пётр III скончался «от прежестоких колик». Конечно, этому никто не поверил. Смерть Петра породила разные слухи. Говорили, что по приказу Алексея Орлова царя отравил врач, что царя на пиру убил офицер Барятинский, что царя задушил поручик Шванвич. Но ещё говорили, что царь сбежал, подсунув убийцам своего двойника.
Всё было странно с этим императором. Он странно царствовал и странно умер. И эта странность произвела великое множество самозванцев, которые сыграли Петра III самым добрым русским государем, погубленным злодеями. Даже царевич Димитрий не породил столько Лжедмитриев, сколько призраков породил Пётр III. Их у Петра III оказалось человек сорок.
Кем были самозванцы? Разорившимися купцами, беглыми солдатами, жуликами, сумасшедшими, проигравшимися офицерами, сектантами и пьяницами. Они затевали мелкие смуты и заканчивали, в основном, каторгой в Нерчинске. Были Петры в Курске, Чернигове, Брянске, Астрахани и Оренбурге. По три Петра шныряли вокруг Царицына и Воронежа. Петры появились в Албании, Италии и Голландии, а в Черногории фальшивый Пётр III процарствовал пять лет. Но удивительнее всего было то, что после казни на Болотной площади по России пошли самозванцы Емельяны Пугачёвы.
Волга-Яик-Кубань
Осенью 1772 года все мысли Пугачёва заняла идея повторить подвиг Игната Некрасова: поднять яицких казаков на бунт, а потом увести на Кубань. Зачем это надо было Емельяну? Царские следователи потом об этом у него не спрашивали, а сам он не сказал. Но, видимо, в душе любого казака сидел бес молодечества: а вот нарушу все правила и вырвусь на простор, где никто мне не господин!.. Жизнь у Пугачёва сложилась так, что, кроме беса, другого руководства у него не сыскалось.
Емельян упросил игумена Филарета послать его на Яик с каким-нибудь делом. Филарет отправил его купить рыбы в Яицком городке, а в попутчики дал крестьянина Семёна Филиппова. Пугачёв соврал Филиппову, что он купец. По пути Филиппов предложил Пугачёву остановиться ночевать на Таловом умёте – постоялом дворе. Хозяином умёта был «пахотный солдат» Степан Оболяев по прозвищу Ерёмина Курица. С Курицей Пугачёв и разговорился об уходе яицких казаков на Кубань. Курица заверил: дело доброе, казачки будут согласные. Он подсказал, что в Яицком городке обо всех этих делах Пугачёву надо советоваться с казаком Денисом Пьяновым – участником только что подавленного бунта. Крестьянин Филиппов услышал эти пересуды и подумал: ежели два дурака треплют языками, значит, это господь посылает ему заработок. Филиппов написал донос и с оказией отправил в Малыковку. За это ему заплатят 200 рублей.
А Пугачёв добрался до Яицкого городка и остановился в доме казака Дениса Пьянова, раскольника. Емельян умел разбалтывать собеседника, и ночью Пьянов и Пугачёв уже обсуждали побег на Кубань. Пьянов пояснял: казаки Яика и рады бы уйти, да нет денег на обустройство на новом месте. А Пугачёв ответил: денег даст «турский султан». «С какой стати?» – удивился Пьянов. «А с такой, что я – царь Пётр Фёдорыч», – брякнул Пугачёв. Это был его решающий шаг к бунту.
После гибели императора прошло десять лет, но умершие не старятся, и Пугачёв оказался ровесником Петра III. Он уговорился с Пьяновым, что призывать казаков он придёт на багренье в Рождество. А Пьянов пусть готовит новую смуту: распускает слух, что у него был царь Пётр Фёдорыч.
Князь Вяземский был чем-то вроде прикрытия для малыковских купцов-раскольников. Они превратили слободу в бойкое торжище, где ковали капиталы, продавая хлеб и рыбу с Иргиза. После пугачёвщины Малыковка стала городом Вольском, а в XIX веке застроилась прекрасными храмами и особняками. Вольск и сейчас – городок без шумихи, но с толстым кошелём. Богатство и скрытность завещали Вольску отцы-старообрядцы
Пугачёв доставил игумену Филарету воз с рыбой, за которой ездил на Яик, и вернулся в Малыковку. Эта слобода принадлежала князю Александру Вяземскому – будущему председателю особого суда, который станет судить изловленного бунтовщика Пугачёва. Умножая богатства князя, генерал-прокурора Сената, власть селила в Малыковке раскольников, выведенных из Польши. В контору по делам этих переселенцев и прилетел донос Семёна Филиппова. Пугачёва сцапали. Управитель «щол» его «подозрительным человеком» и отправил в Симбирск. Оттуда Пугачёва переслали в Казань.
А в Яицком городке Денис Пьянов будет рассказывать, что в его доме гостил царь Пётр Фёдорович. Кроме Пьянова, никто не будет знать, что царь и Пугачёв – один и тот же человек. Едва до Пьянова дойдёт весть об аресте Пугачёва, казак поймёт, что начальство ухватило за хвост новую крамолу, и тотчас даст дёру. Он укроется на Узенях и просидит там в скитах целый год: не выйдет к Пугачёву, когда тот окружит Оренбург, и не выйдет к властям, когда те разгромят Пугачёва. Он попадётся карателям лишь весной 1774 года, когда армия Пугачёва будет прорубаться через горные заводы к Волге, и умрёт в оренбургской тюрьме ещё до разгрома бунта.
Дело казака Пугачёва в Казани разобрали в январе 1773 года. Склонение к побегу на Кубань считалось государственной изменой, и такие грехи рассматривал сам губернатор Яков фон Брант. Сначала он решил, что Пугачёв – лютый злодей. Губернатора смутила спина Пугачёва, покрытая рубцами. Если рубцы оставил кнут, значит, Пугачёв – государственный преступник. Правда, сам Пугачёв клялся, что спину ему украсил командир, у которого Емельян упустил лошадь. Фон Бранту пришлось вызывать консультанта – палача. Палач осмотрел спину узника и как эксперт подтвердил: рубцы не от кнута, а от казачьей плети. Выходит, Пугачёв не рецидивист. То есть, казнить сразу его не следует, а надо ждать указа сверху.
Губернатор расслабился. Донесение о Пугачёве он послал в Сенат в марте. 3 июня 1773 года пришёл ответ от государыни: казака Емельку «как бродягу и привыкшего к продёрской жизни» сослать навечно в острог Пелым на северный Урал. Эта кара была даже почётной: в Пелыме полгода сидел Бирон и двадцать лет – Миних. Но Пугачёва в казанской тюрьме уже не было. Губернатор проворонил бурю.
Мертвец Общего Сырта
В тюрьме Пугачёв заболел, оковами ему «обломило руки и ноги». Емельяну заменили тяжёлые кандалы на лёгкие. С ними можно было ходить. Весной 1773 года в паре с другим заключённым – с купцом Дружининым – Пугачёва начали посылать на улицы Казани христарадничать: так держава кормила своих арестантов. Охраняли попрошаек два солдата. Неугомонный Пугачёв сразу организовал заговор.
Дружинина в тюрьме подкармливал сын. Емельян поручил парню купить для побега кибитку, а деньги на покупку Пугачёв вытряс из тюремной кружки для милостыни. В заговор Емельян втянул и одного из солдат конвоя: служивый оказался не прочь свинтить с опостылевшей службы домой.
31 мая 1773 года в Казани два кандальника и два охранника припёрлись в гости к попу пропивать милостыню. Всё было подстроено, чтобы накачать второго конвоира: батюшка был кумом Дружинину. Сын Дружинина подогнал к дому попа кибитку и влез на козлы. Заговорщики вытащили пьяного солдата из-за стола, запихали в повозку и полетели прочь из Казани. За городской заставой пьяный солдат очухался и удивился, что колымага едет до тюрьмы так долго. «Кривой дорогой везут», – засмеялся Пугачёв, блестя в темноте зубами, и турнул солдата из кибитки. Солдат упал в канаву, а кибитка растаяла в ночи.
Беглецы отъехали подальше и поскорей расстались. Солдат, помогавший в побеге, ушёл домой в Малороссию. Отец и сын Дружинины в кибитке укатили в родное село Алат, а Пугачёва они направили в село Сарсаз, где жил старообрядец Кандалинцов – хранитель тайной дороги раскольников.
Былой Таловый умёт, о котором писали Пушкин и Есенин, – ныне самое обычное степное село Таловое в Казахстане, на границе с Россией. Провинциальная бедность и привычная разруха. Здесь нет никакого напоминания о начале великого бунта, и никто уже не помнит ни о Пугачёве, ни о Пушкине с Есениным
Недоверчивый Кандалинцов три недели держал Емельяна в овине: наводил справки и пережидал суматоху, вызванную побегом. А потом запряг коня и по татарским урманам повёз Пугачёва с Камы в Яицкий городок к Денису Пьянову. Но Пьянова дома уже не было – он с зимы прятался на Узенях. Тогда Пугачёв упросил вожатого доставить его к Ерёминой Курице на Таловый умёт. Кандалинцов и тут не бросил Пугачёва: доставил на умёт. Через год власти найдут раскольника Кандалинцова и за помощь беглому каторжнику повесят.
