Василий Журавлёв - Повседневная жизнь Французского Иностранного легиона: «Ко мне, Легион!»
С двух часов пополудни — снова работы. После пяти — общение арестованных. И так до отбоя. Отбой — в произвольное время, но подъем точно по расписанию. Такое наказание длилось до шести месяцев. Как сообщают в своих воспоминаниях легионеры той далекой эпохи, ни разу ни над кем в лагере не издевались и никогда не унижали личного достоинства легионера.
С 1930-х годов в легион приходят совсем другие люди, а с их появлением происходит и ужесточение наказаний: дисциплинарные роты делятся на три категории. В первой — те, кто отбывает наказание от десяти до двенадцати месяцев. Во второй — те, чей срок подходит к концу, и они хорошо себя зарекомендовали. Там более мягкий «режим». А вот в третью лучше не попадать — она специально для тех, кто не подчиняется правилам дисциплинарной роты. Это — злостные нарушители. Наглецы. Рецидивисты. С момента перевода в эту «штрафную» роту срок наказания арестантов исчисляется снова, как с первого дня. И нет никакой гарантии, что к концу срока все не повторится сначала…
Арестантам запрещалось носить белые кепи — только армейские кепки цвета хаки. Для легионера — это уже унижение. Они не получали жалованья — его перечисляли на специальный счет, которым можно воспользоваться только после освобождения. Им не давали бесплатно ни вина, ни табака, ни сигарет. Зато кормили отлично. Не из человеколюбия, а чтобы осужденные солдаты сохраняли физическую форму для выполнения тяжелой работы под палящим солнцем. Менялся и распорядок дня. Подъем в 6.00. С 7.30 до 11.30 — работа. До 13–30 — отдых и обед. Снова работа. Ужин — в 18.30. В 19–00 всех отправляли по камерам… После отбытия наказания в свое подразделение возвращалось не более 15 процентов осужденных, остальные прерывали контракт и покидали легион навсегда. Легионер не выносит несвободы…
Вот как вспоминает свое пребывание в «призоне» в 1921 году Николай Матин: «…сажают в одиночную камеру размером 1,2 х 2,6 метра. В камере стоит бетонная кровать. Это — вся обстановка. На ночь выдается половина простого солдатского материала. Утром получаешь кару (четверть литра) темной жидкости кофе с сахаром. После кофе выстраивают всех арестованных и гонят на работы. Правда, работы попадаются иногда легкие, но при 70-градусной жаре вынести любую очень трудно. Обед, если его можно так назвать, состоит из бульона, куска мяса и какого-нибудь легюма (овощи или макароны). Все это смешивается вместе и засыпается на три четверти литра содержимого 3–4 столовыми ложками соли. Таким образом, вся эта бурда становится несъедобной. Приходится выливать весь бульон, затем промывать холодной водой (которая дается раз в день) и есть остаток. После «сытного обеда» опять выстраивают на так называемую «гимнастику». Дают вещевой мешок, который наполняется камнями и надевается на плечи. С этим мешком приходится сначала маршировать, потом бегать, потом опять маршировать. Команда «Стой!» и сразу же — «Ложись», следом — «Вставай!». И так без перерыва раз 20–40 (зависит от дежурного надзирателя). Большинство изнемогают мгновенно и уже после четвертого-пятого раза не могут подняться. Тяжесть камней — около 35 килограммов. Безусловно, от такой «полезной гимнастики» спины почти у всех разбиты до крови. Экзекуция продолжается 1,5–2 часа, а после — опять работа до ужина, по качеству такого же, как обед».
Сегодня трудно понять, где правда: в архивных документах или в воспоминаниях строптивого казака.
ПеребежчикиУшли в романтическое прошлое, стали частью «мифа о легионе» времена, когда сержант-шеф на плацу маленького форта под палящим солнцем Сахары стращал новобранцев: «Если вздумаете бежать, то вас настигнет пустыня. Если не пустыня, то туареги. А если не пустыня и не кочевники, то вас найду я». И действительно, находили. В первую очередь арабы, служившие Франции в роли «полевой жандармерии» в пустыне.
И все же даже им это не всегда удавалось.
Самый знаменитый дезертир легиона — это сержант Йозеф Клеме. Немец из Дюссельдорфа. Как и большинство его соотечественников той поры, он вступил в легион в 1920 году. Служил в Марокко во Втором пехотном полку. Был он человеком тщеславным, энергичным и безжалостным. Через два года службы из рядовых дорос до сержанта, но насладиться лычками толком не успел — вскоре его снова разжаловали в рядовые за нарушение этики легионера. В то время ничего необычного в таком быстром повышении и потери звания не было. Многие, даже унтер-офицеры, лишались звания за проступок, но затем быстро снова зарабатывали свои погоны: в легионе всегда ценили преданность службе и наличие характера, пусть и не самого приятного.
Клеме своего возвращения в строй к рядовым не стерпел: в 1923 году он бежал из части. В то время в Северной Африке легионеру-дезертиру, чтобы выжить после побега, нужно было либо иметь сообщников вне стен форта или казармы, чтобы за крупную сумму франков вернуться в Европу и затеряться, либо принять «бюджетный» вариант — сразу податься к мятежникам. Но шансов не быть убитым на месте арабами было очень мало…
У Клемса не было ни денег, ни сообщников. Похоже, его решение было спонтанным, как поступок эмира Трарзы, который описывает Сент-Экзюпери. Французы так и не поняли мотивов того эмира, так же как и Клемса: «…вдоволь было видимых благ, казалось бы — чего еще желать?» Он был обласкан правительством и одарен губернаторами. У него было много овса и воды. Его чтили племена, а французы защищали его от врагов. Но однажды, во время похода в пустыне, ни с того ни с сего эмир вдруг приказал перерезать во сне всех французских солдат и офицеров, захватил верблюдов и ружья и снова ушел к непокоренным племенам. «Внезапный бунт, героическое и отчаянное бегство, которое разом превращает вождя в изгнанника, мятежная вспышка гордости, что скоро угаснет, точно ракета, ибо ей неминуемо прекратит путь легкая кавалерия… Это обычно называют изменой. И диву даешься — откуда такое безумие?» Но летчик Сент-Экзюпери знает, чем объяснить такое неожиданное помутнение рассудка: «Когда-то он знал вкус вольных просторов — а его, однажды изведав, уже не забыть».
Путь беглому сержанту легкая кавалерия не преградила: его так и не нашли. Вскоре он объявился сам как начальник штаба лидера повстанцев Абд Аль-Керима. После побега он сразу же отправился в горы Рифа и представился как «немецкий путешественник», который принял истинную веру, и зовут его теперь хаджи Алиман. Абд Аль-Керима все же больше заинтересовали познания этого «каида» в тактике ведения боя, а не его духовные искания. Дезертир становится советником Абд Аль-Керима, его правой рукой. Он руководит штабом повстанцев и разрабатывает боевые операции. Выступает как эксперт по вооружению. Участвует в боях. За его поимку назначена высокая награда, но его никто не выдает. И все же, когда лидер восставших племен сдался, хаджи Алимана выдала французам одна из его наложниц… не за деньги — из ревности.
Военно-полевой суд приговаривает пленника к расстрелу, но командование почему-то не спешит привести его в исполнение. А тем временем Йозеф Клеме становится всемирно известной фигурой: о его приключениях сочиняют оперетту «Песнь пустыни», британский писатель Персиваль Кристофер Врен пишет серию приключенческих романов, где выводит Клемса в образе Одо Клеменса, а немецкие дипломаты при поддержке французских коммунистов добиваются замены смертной казни пожизненным заключением. И им это удается: Клемса отправляют на каторгу в Гвиану. В 1934 году Клемса репатриируют в Германию, но вскоре он снова оказывается в тюрьме, куда попадает из-за мелкого и непредумышленного преступления. Клеме больше не может выносить неволю, а надежды на очередной побег нет: в 1939 году он кончает с собой в камере.
Дезертирство русских казаков — из-за невозможности смириться с иными правилами жизни. Побег Кремса — из-за уязвленного самолюбия. Но со временем мотивы дезертирства из легиона изменились… Во время войны в Индокитае появились и те, кто переходил на сторону противника по идейным соображениям.
Москвич Платон Скрижинский — поляк. В результате похода Красной армии в 1940 году оказался на «освобожденной» территории в чужом ему государстве — СССР. Год спустя забрали в Красную армию, как всех. Неважно, что поляк. Вскоре попал в плен. Всю войну провел в лагере, как и миллионы тех, кого необязательно было кормить на каторжных работах: Женевскую конвенцию Сталин не подписывал… Освободили американцы. Менять немецкий лагерь на родной советский Скрижинскому почему-то не захотелось, но в Европе он был никому не нужен. Вместе с теми, кто недавно охранял его на вышках концлагеря, подался в Иностранный легион. С его богатырским ростом сразу взяли в парашютисты. После нескольких лет войны в Индокитае понял, что совсем ему это не по душе: стрелять в маленьких вьетнамцев. И тогда он перешел невидимую линию фронта… Вместе с ним — к «хошиминовцам» ушел и его соотечественник — Федор с заговоренной фамилией Бессмертный.
