Джордж Mapтелли - Тайный фронт

Я в знак согласия кивнул. Сведения Ван дер Аа совпадали с уже имевшейся у меня информацией. Тогда я сказал:

— Вас, перебежчиков, сегодня утром набралось около сорока. Среди них, наверное, есть люди из вашего района. Скажите, вы знаете кого-нибудь из них?

— Нет, сэр, — не раздумывая, ответил он. — Одного или двух мог видеть когда-нибудь, но среди них нет не только друзей, но даже знакомых. Вы представляете, сэр, обстановку в движении Сопротивления? Чем меньше знает человек, тем меньше смогут узнать немцы, если схватят его. Была у меня пара близких друзей из Ээмнеса, которые состояли в одной группе со мной, а кто еще оказывал сопротивление врагу в нашем районе, я не знаю.

Ответ Ван дер Аа удовлетворил меня. Я похвалил его и предложил сигарету. Затем, разыграв смущение, добавил:

— Простите, Ван дер Аа, но мне начинает изменять память. Раньше я отлично помнил факты, о которых мне рассказывали один раз, а сейчас… — Я замолк и медленно провел рукой по лбу. — Видимо, нужно сделать передышку в работе. Память стала как решето. Вот вы уже два или три раза называли фамилии известных вам участников движения Сопротивления, а я уже успел забыть их. Вас не затруднит снова повторить их?

— Конечно нет, сэр, — сказал он с сочувствием. — Я представляю себе ваше положение. Вам нужен хороший отдых, сэр.

— Вы правы. Но ведь война не будет продолжаться вечно.

— Так вот, сэр… — И он снова повторил фамилии. Нет нужды говорить, что память у меня была далеко не такой дырявой, как я старался внушить Ван дер Аа. Он повторил те же фамилии, но снова опустил фамилию Флекс.

— Благодарю вас, — проговорил я. — Это пока все, что требуется. А теперь попрошу вас посидеть в приемной.

— Мне не придется ждать очень долго, сэр? Хочется как можно скорее вступить в бригаду принцессы Ирены.

— Я не задержу вас ни секундой больше того, чем необходимо. Нужно исполнить несколько формальностей.

Я улыбнулся и пожал ему руку.

После того как Ван дер Аа вместе с конвоиром ушел, я сидел и курил добрых пять минут. В голове созревал план. Я был уже почти уверен в том, что Ван дер Аа и Бакуис-Флинт — немецкие агенты, знающие друг друга, но нужно было найти доказательства этому, заманить их в ловушку и заставить признаться. Прикинув в уме детали плана, я послал за помощником, рассказал ему о своих подозрениях и познакомил с той ролью, которую ему предстояло играть. После ухода помощника я снова вызвал Ван дер Аа.

Он вошел и сел. Его поведение говорило о том, что он насторожен. Видимо, ему показался странным столь быстрый вторичный вызов. Чтобы заставить его отбросить настороженность, я сказал:

— Не согласитесь ли вы помочь мне? Вы, очевидно, настоящий патриот, но у меня есть сильные подозрения в отношении одного парня, который прибыл в одной группе с вами. Вы должны помочь мне разоблачить его.

— Я был бы рад помочь вам, сэр, но, как я говорил, я не знаю никого из тех, кто прибыл в одно время со мной. И все же скажите, что я должен сделать. Я постараюсь вам помочь.

— Ну и прекрасно. Я был уверен, что вы согласитесь. Неприятно обвинять друга, но ведь вы только что снова напомнили мне, что среди прибывших у вас нет друзей. К тому же даже среди друзей долг остается долгом. Оказаться немецким агентом куда неприятнее.

— Вы чертовски правы, сэр, — согласился Ван дер Аа. — Что же мне предстоит сделать?

— О, это очень просто. Прежде всего, посмотрите в смотровую щель в этой стене. Вы увидите человека, сидящего в соседней комнате, но он вас не увидит. Скажите, вы его не знаете?

Ван дер Аа хорошо играл свою роль. Очевидно, и для него было неожиданностью увидеть Бакуис-Флинта, но он ничем не выдал себя.

— Можете положиться на меня, сэр.

Я провел Ван дер Аа в соседнюю комнату, охраняемую снаружи часовым. Бакуис-Флинт вскочил. Наблюдая за выражением их лиц, я произнес:

— Вы оба прибыли из одного района, и, пожалуй, настало время вам познакомиться. Бакуис-Флинт, разрешите представить вам господина Ван дер Аа.

Они пожали друг другу руки, и мне оставалось только восхищаться их самообладанием.

В душе я лелеял надежду, что менее сообразительный Бакуис-Флинт выдаст себя при неожиданной очной ставке, но он проявил лишь умеренный интерес к Ван дер Аа. Я предложил обоим сесть и снова задал Бакуис-Флинту несколько обычных вопросов, касающихся возраста, вероисповедания, образования и политических взглядов. Ван дер Аа внешне казался спокойным, но взгляд его умных глаз то и дело перескакивал с моего лица на Бакуис-Флинта.

Через несколько минут я прекратил вопросы. Найдя в кармане сигареты, я довольно громко спросил, обращаясь к обоим:

— Не хотите ли закурить?

Это был условный сигнал для моего помощника, который все это время стоял за дверью. Он широко распахнул дверь и крикнул:

— Господин Флекс!

Бакуис-Флинт резко вскочил со словами: «Да, сэр!» Комедии пришел конец. Я громко рассмеялся и повернулся к Ван дер Аа, который, несмотря на все свое самообладание, вздрогнул.

— Так, — заметил я, — появляется недостающий Флекс — человек, фамилию которого вы сначала упомянули, а потом почему-то опускали в перечне знакомых.

— Глупая свинья! — злобно прошипел Ван дер Аа. Он понял, что игра окончена.

— Нет, — перебил я, — глупцом оказались вы. Нельзя недооценивать противника. Если уж вы упомянули Флекса один раз, то должны были повторять эту фамилию. Не сделав этого, вы только возбудили у меня подозрение. Во всяком случае, вам нужно было хотя бы ради любопытства сравнить свое снаряжение до прибытия сюда. Вы поделили деньги, полученные у ваших немецких хозяев, и было в высшей степени неостроумным и неосторожным хранить их в бумажниках, тем более что серии банкнот совпадают. Ну-с, джентльмены, кто первый готов сделать полное признание?

Ван дер Аа и Бакуис-Флинт, или, если называть его настоящей фамилией, Флекс, были направлены в штаб и вскоре предстали перед судом. Я не знаю их дальнейшей судьбы, но надеюсь, что они получили по заслугам. Человек недорого стоит, если он готов продаться сам и продать свою родину за пятьдесят английских фунтов или того меньше, даже если они выдаются новенькими, хрустящими банкнотами.

ОТЕЦ И СЫН

Часто говорят, что мы живем в век специализации. Считается, что человек много не достигнет, если в молодые годы не наметит какого-то определенного пути и не сконцентрирует всех своих способностей в соответствующей области. Покойный К. Б. Фрай может служить образцом всесторонне развитого человека. Он сделал карьеру в Оксфордском университете, выступал в соревнованиях по крикету в составе национальной команды Англии, являлся мировым рекордсменом по прыжкам в длину, видным футболистом, и однажды ему даже предложили занять трон правителей Албании. Такой тип человека вымер, как доисторический мамонт. Древние греки считали, что человек развивается во всех направлениях по мере роста его способностей и возможностей, но их идеал, как и язык Древней Греции, принадлежит прошлому. Так, по крайней мере, учили нас в школе.

Может быть, я представляю собой реликвию прошлой, менее торопливой эпохи. Я не хотел бы прослыть тщеславным, но, обладая врожденной способностью к изучению иностранных языков, в возрасте тридцати лет свободно владел шестью языками и имел достаточное для работы представление еще о семи. По счастливой случайности и опять же благодаря таким унаследованным качествам, как хорошее зрение и отличная координация органов чувств, я смог достичь международного класса в боксе и стрельбе. Мои старания позволили мне успешно играть в бридж с любым партнером и не опасаться проиграть. Оглядываясь назад, я чувствую, что жизнь моя была бы ограниченнее и беднее, если бы я специализировался в какой-то одной области. Может быть, я добился бы большего в этой области, но зато упустил бы многое в других.

Но каковы бы ни были идеалы людей, во время войны человек вынужден специализироваться в какой-то определенной области.

Война стала очень сложной, и в ней нет места всезнайкам. Когда человек вступает в армию, его готовят как пехотинца, артиллериста, сапера, танкиста или специалиста одной из вспомогательных служб. Во время службы в армии военнослужащего могут переводить из одного рода войск в другой. Он даже может оказаться перед необходимостью освоить новую специальность, но принцип выполнения заданий какого-то одного профиля сохраняется прочно. В последней войне было много случаев, когда человек садился не в свои сани. И далеко не всегда это оставалось без отрицательных последствий.

Я знаю, однако, человека лет сорока, у которого отец — англичанин, а мать — француженка. Сам он женился на француженке и жил в Париже вплоть до 1939 года. Со временем он стал помощником управляющего крупной фирмой, производившей автомашины и моторы. Он не только в совершенстве владел французским и английским языками, но и хорошо знал техническую терминологию. В начале войны он бросил работу, продал дом и, воодушевленный стремлением выполнить долг перед своей древней родиной — Англией, переехал с семьей в Лондон. При поступлении добровольцем в английскую армию он перечислил все свои качества и попросил в случае назначения на офицерскую должность снова направить его во Францию вместе с британской экспедиционной армией и сделать офицером связи между британскими и французскими соединениями.