Питер Бискинд - Беспечные ездоки, бешеные быки
В качестве монтажёра Эре порекомендовал своего приятеля Боба Джоунса. Его отец монтировал «Джентльменское соглашение», «Панику на улицах» и некоторые другие ленты Элиа Казана, а сам Джоунс — «Пик Сиско». Правда, поначалу он отказывался от предложения: «Я слышал о его методах — он работал по 25 часов в сутки и даже дома продолжал заниматься своим делом». В конце концов, Джоунса уговорили.
Чем ближе был конец съёмок, тем меньше Эшби и Малвехилл общались между собой. «Чаку приходилось многое терпеть от Хала, — рассказывает Джоунс. — Он первым принимал на себя удар его безумных выходок, а в самом конце сказал: «Всё, с ним я завязал работать». На людях Эшби редко выходил из себя, другое дело, когда его никто не видел. «Он закипал постепенно и, доходя до ручки, забирался куда-нибудь в укромный уголок или машину, и взрывался, матерясь, на чём свет стоит. В такие моменты он был особенно злобен и язвителен», — продолжает Малвехилл, сам слишком зависимый от режиссёра человек. Дело в том, что даже став, благодаря ему, продюсером картины «Гарольд и Мод», Чарльз не являлся членом Гильдии продюсеров. Так что Эшби мог в любой момент забрать у него то, что когда-то подарил. «Других завязок у меня не было, значит, и деваться больше было некуда. Всё, чем я занимался, полностью зависело от Хала и он это понимал. По-моему, он так и не смог забыть самоубийство отца, — продолжает Малвехилл. — Наверное, поэтому и старался избегать ситуаций, когда его могли бросить или отвергнуть. Он нашёл простейший способ — сам прекращал отношения с людьми. Можно было точно предсказать, когда новые подружки появятся и когда исчезнут из его жизни. Точно так и в кино: завершая доводку картины, он рвал и отношения с коллективом. Старый друг или подружка были вынуждены уходить, а он заводил новое знакомство. Хал всегда оставался пассивно-агрессивным. Он никогда не начинал открыто выяснять отношения, потому что терпеть не мог конфронтации. Вот так и мне не хотелось начинать «войну».
Уже по привычке, Эшби занимался монтажом в своём доме. Он сидел за пультом, полностью концентрируясь на работе, то и дело закуривая новый косяк, иногда не замечая, что старый окурок прилип к нижней губе. Гоняя туда-сюда плёнку, Хал не вынимал изо рта жвачку без сахара, питался сушёными фигами и орешками, иногда мог съесть плошку риса. С 1968 года Эшби стал вегетарианцем. Ещё мальчишкой он был свидетелем повседневной жестокости, с которой фермеры обращаются с домашними животными. Воспоминания о муках коров и свиней, отправлявшихся на живодёрню, терзали его и в зрелом возрасте.
Монтаж, как и всегда у Хала, шёл туго. Студия постоянно напоминала о себе телефонными звонками, но он закрывался в спальне, предпочитая не реагировать. А как-то вообще улетел в Лондон. Буквально на следующий день Джоунсу позвонил начальник отдела монтажа студии:
— Мы сейчас придём и заберём плёнку.
— Что значит — придём и заберём? — скептически переспросил Джоунс.
— Это решение руководства компании.
— Вы не сможете этого сделать.
Вскоре ему перезвонили все чиновники «Коламбии», начиная снизу доверху, пока очередь, как в «пищеварительной системе» студии, не дошла до Джона Витча, начальника отдела материально-технической службы:
— У вас нет другого выхода, мы забираем картину.
— У меня есть выход — я закрою помещения и распущу всех по домам. Так что, если надумаете прийти, вам придётся взламывать двери.
Угроза сработала. Джоунс перезвонил Халу в Лондон, а тот добился, чтобы «Коламбия» отозвала свои стервятников.
Пока Эшби и Джоунс занимались монтажом, время от времени к ним заходил Таун. Результат его не радовал, а темп не удовлетворял. «Подкупало в Хале то, что он не мог допустить бесчестного поступка в отношениях с людьми, — рассказывает Таун. — Но по доброте душевной взял себе за правило никогда не вмешиваться в действия актёров. Никогда не давил на них, не провоцировал ради дела, конечно, стычек на площадке. Накал и драматизм сюжета он пытался выразить средствами монтажа, но эффект заметно уступал задуманному, выхолащивался».
Эре продолжал дружить с Тауном. Продюсер оставил жену Энн, двоих детей и дом, созданный по проекту Фрэнка Ллойда Райта [90], и переехал в новое жильё вместе с другом по имени Ник Кудла. «Таун всегда был сдержан в общении, слыл мастером определения направления ветра в политике, и вообще — очень осторожным человеком, — рассказывает Эре. — А я по натуре порывистый, импульсивный. Так вот он любил мне нотации читать: «Джерри, никогда не высовывай головы, пока это не сделает кто-нибудь другой». Естественно, я всегда высовывался первым, а он — последним». Однажды Таун пришёл проведать Эрса вместе со своей любимой собакой Хирой. «Я представил его Нику, провёл по квартире, показал рабочий кабинет. Я сразу отметил, как он удивился, увидев, что в квартире только одна кровать, причём — двуспальная. Через неделю Боб не выдержал и подкатил: «Джерри, только на одно слово. Я о том, чему стал невольным свидетелем, — ты знаешь, окружающие тебя не поймут, это испортит твою репутацию». Я ответил, что не собираюсь стыдиться. Я был вне себя от ярости: он и Уоррен были так близки, что водой не разольёшь, а он мне мозги вправляет, и я сказал: «Послушай, вы с Уорреном дни напролёт треплетесь по телефону, не хуже влюблённой парочки, мотаетесь по свету и спите с одними и теми же женщинами в одной комнате. Если вы, ребята, ещё не любовники, то точно вот-вот ими станете!». Таун разозлился так, что мы не встречались многие годы».
В 1973 году вручение премий «Оскар» состоялось 27 марта. «Крёстный отец», номинированный по 10 категориям, получил всего три статуэтки: как «Лучший фильм», «Лучший адаптированный сценарий» (Коппола и Пьюзо) и за исполнение «Лучшей мужской роли» (Брандо). В номинации «Лучший режиссёр» Коппола уступил Бобу Фоссу и его «Кабаре». Брандо учинил в зале скандал, послав на церемонию вместо себя индейского вождя «Малое Перо», представлявшего некий «Национальный комитет коренных американцев за право на само-индефикацию». Индеец объявил публике о решении актёра не участвовать в мероприятии в знак солидарности с индейцами Вундед-Ни [91]. (Все сошлись во мнении, что Брандо сам выдумал этот комитет.)
Щеголяя в смокинге из голубого бархата, Коппола со сцены рассыпался в благодарности всем, кто был причастен к его успеху. Он не преминул поблагодарить даже Тауна, а вот Эванса — «забыл». После завершения церемонии награждения в бальном зале отеля «Беверли-Хиллз» был устроен торжественный обед. Фрэнк Уэллс, Дик Ледерер и другие руководители компании занимали места за специальным столиком компании «Уорнер».
— Давайте поздравим Фрэнсиса, — обратился Уэллс к коллегам, вставая из-за стола.
— Не стоит, Фрэнк, не стоит, — начал было отговаривать его Ледерер. — Он же сицилиец, он не подаст тебе руки.
Уэллс, тем не менее, направился в сторону Копполы. Тот, увидев его ещё издали, в знак приветствия кивнул, но заметил:
— Нет-нет, пожалуйста, без рук.
Подобное оскорбительное отношение, конечно, возмутило Эванса, но его занимали дела и поважнее. Наркотики стали играть в его жизни всё более серьёзную роль. По словам Николсона, кокаин по-настоящему стал распространяться именно в 1972 году, проникая в киносообщество Америки с тусовок музыкантов. Одной из причин актёр называл его свойство стимулировать сексуальную жизнь. У Николсона были проблемы с преждевременным семяизвержением, о чём он во всеуслышание заявлял своим фанатам со страниц «Плейбоя». «Кокаин сейчас в ходу, потому что девчонки раскусили его возможности применительно к сексу, — рассказывал Николсон. — На некоторые участки он действует так, что снижает их восприимчивость к внешнему воздействию, а вот слизистую женских половых органов, наоборот, возбуждает. Допустим, если разместить совсем небольшое количество порошка на головку члена, его чувствительность заметно снижается, и он не торопиться «нажать на спусковой крючок». Думаю, в данной ситуации мы можем говорить о лечебном свойстве кокаина. А кроме того, порошок действует как возбуждающий наркотик, значит, добавляет и сексуальной мощи».
Кокаин, как никакой другой наркотик, соответствовал образу жизни Голливуда с его одержимостью, повальной манией величия и культом мужской потенции. Потому что «травка» обеспечивала только расслабление и безмятежное существование, а психоделики побуждали к самопознанию. «После кокаина ваши мозги приобретают пуленепробиваемые свойства, — делится впечатлениями Дик Сильберт. — Вы можете писать, ставить кино, играть. Всего две понюшки и вы — всемогущи!».
Но, как говорится, что Николсону — пикантная приправа, Эвансу — яд. «То, что начиналось как секс-наркотик, разрушило саму сексуальную жизнь, — писал Эванс в своей книге «Малыш остаётся в картине». — Одна порция кокаина блокирует кровоток от мозга к вашему «инструменту», значит, больше времени для диалога и поддержания энергии». Пристрастие Эванса не сразу распознали на студии. Но во время заседаний руководство «Парамаунт» стало обращать внимание на то, что он постоянно держал одну руку в кармане, а указательным пальцем частенько водил по дёснам. В конце концов, Эванс перестал появляться в офисе и начал руководить лёжа в кровати, облачённый в свою знаменитую пижаму.
