Пирамида жива… - Юрий Сергеевич Аракчеев
Типичный ход мысли. Типичная история. Особенно страшная тем, что может произойти с каждым.
Письмо от этого человека я получил одним из первых, ответил ему, он прислал подробное описание происшедшего и неоднократно писал потом.
Письмо с его описанием события я и отнес в прокуратуру. Ведь действительно не были исследованы все обстоятельства дела. Он же уверяет в своей невиновности. А если это действительно было самоубийство в порыве, не связанное ни с насилием, ни с попыткой его? Так могло быть, но эта версия следствием, очевидно, не исследовалась. Кто же тогда преступник? Не следователь разве? Не ослепленный предвзятостью судья?
Несправедливость никогда не родит справедливости. Жестокостью не исправишь нравы.
Но Прокуратура – надзорный орган. Я надеялся на нее.
«Дело Массовера»
Наконец, перехожу еще к одному делу, очень похожему по сути на дело Клименкина из «Высшей меры», но, как и история Кентова, еще более страшному. Хотя если там наверняка были трупы, то здесь пока ни одного…
Да суть-то ведь все же не в трупах как таковых, и верно заметил автор одного из писем, которое я цитировал в начале повести (часть II, письмо № 14), что люди гибнут и в катастрофах, и от неизлечимых болезней, но то – Божий промысел, а не подлые убийства людей людьми. И «Дело Массовера», как «Дело Кентова», как «Дело Клименкина» когда-то, как, увы, многие из дел, упомянутых в этой повести (а еще больше неупомянутых…), наглядно и «достойно» представляет систему нашего правосудия. И гражданскую нашу общую беспомощность перед ней. То есть оно хорошо показывает атмосферу, в которой мы все обитали даже во времена «перестройки и гласности»… И просто удивительно, как при всей внешней несхожести, оно по существу прямо-таки копирует «Дело Клименкина».
Здесь тоже началось с телефонного звонка.
Еще на самом подъеме волны откликов на «Пирамиду» он, звонок, сумел пробиться в то «окошко», когда мой телефон был включен. Мужской несколько раздраженный голос осведомился, я ли являюсь автором опубликованной в журнале повести и, кажется, даже без привычных уже для меня комплиментов, заявил, что приехал из Киева по делу «аналогичному», но, может быть, еще более для меня интересному. Подробностей разговора я сейчас не помню, но чем-то, очевидно, звонивший сумел меня не то, что сильно заинтересовать – в тот момент я уже имел столько «материала» на подобные темы, что дай Бог до конца жизни его как-то использовать! – но заставил хотя бы категорически не отказаться от встречи с ним. Но не сию минуту: с кем-то встречи уже были намечены.
– Хорошо, скажите, когда Вам позвонить? – приблизительно так, помнится сказал он, и в голосе было нечто такое, отчего я назвал день достаточно близкий. Тем более, что человек вскоре должен был уехать обратно, в Киев.
И, наконец, мы встретились.
Дело было действительно чрезвычайно интересным, если можно таким «бессердечным» словом назвать ситуацию, когда человека обвиняли во взятках, осудили за это на девять лет, но человек категорически отрицает все доводы следствия и суда, считает себя осужденным несправедливо, то же самое утверждает адвокат в своей весьма аргументированной жалобе и – что самое для меня впечатляющее – многие сослуживцы этого человека, посылающие в разные инстанции письма, в том числе и коллективные, и все – в защиту осужденного человека! Ко всему прочему, осужденный человек – психиатр и достаточно высокопрофессиональный и высокопоставленный. И еще ко всему прочему, он принадлежит к той самой национальности, которую всегда модно было в нашей стране – да и не только в нашей – считать виновницей всех бед и именно среди ее представителей искать «козлов отпущения» и многочисленных жертв, приносимых на алтарь «чистоты расы», «духовного возрождения», «борьбы за независимость от скрытых врагов» и так далее.
Расстановка сил была тут просто классической – тем более, что советская психиатрия уже давно подвергалась нападкам (и справедливым!) за рубежом, наших психиатров не принимали во всемирную Ассоциацию, а тут вдруг начали наводить порядок и в этой «пикантной» области: вот они, извратители отечественной психиатрической науки, ату их! Да еще и взяточники… Очистим наше общество от всякой дряни! Доблестные правоохранительные органы наконец-то напали на след… Осужденный был лишь одним из целой преступной группы, следствие над которой на всех парах продолжалось, несколько его сообщников по преступлениям и по профессии еще сидели под следствием, а этого уже упекли! Доблестно работает группа следователей «по особо важным делам», несмотря на то, что работа эта весьма трудна, враги постоянно запутывают следы, но – работа идет! И вот – уже первые результаты…
Любопытно тут еще было вот что. Наша психиатрия ведь обвинялась зарубежными коллегами не просто в коррупции. Коррупция у нас везде, этому удивляться нечего. Наши психиатры обвинялись – и заслуженно (достаточно вспомнить Инструкцию хотя бы от 10 октября 1961 года, а она не единственная!) в том, что они стали «подручными» определенных ведомств, которые изо всех сил пытались бороться с инакомыслием. Психиатрия стала служанкой политики, но по этому поводу и наши инстанции, и наша пресса пока что молчали.
Да, конечно, на Западе политики тоже издавна интересовались психиатрией в своекорыстных целях – люди, они везде люди, – но там все же злоупотребления никогда не достигали таких масштабов. А потому тем более: честное признание своих прошлых грехов в период начавшейся перестройки могло бы дать нам немалый нравственный капитал. Но… Как и во многих других областях, мы так не любим – да и боимся – признать свои ошибки. Ведь признать это – значит, признать слишком многое, да еще и инструкции некоторые придется отменить с позором. А может… А может быть попробовать по-другому? Что если пару-тройку процессиков, ну, хотя бы, над взяточниками… Глядишь, и получится вроде как борьба за чистоту науки… А точнее – за чистоту Мундира Психиатрии, все тех же пресловутых «белых одежд»… Знакомые, как говорится, до боли методы. Но все еще идущие в ход.
Конечно, это нужно еще доказать. Но при первом же знакомстве с делом – при внимательном чтении приговора суда, кассационной жалобы адвоката, коллективных и личных писем в защиту осужденного, – картина начала проясняться. И картина, судя по
