Наталья Беспалова - Британская империя
Оставшийся без столицы президент Крюгер отправился в Европу просить мировую общественность вступиться за маленький, но гордый народ, подвергшийся агрессии со стороны ненасытной Британской империи. Видимо, в Трансваале все же рассчитывали, что когда во всем мире увидят, как лихо буры взялись за дело и как англичане дают слабину, кто-нибудь из крупных колониальных хищников не выдержит и вмешается. Большого толку Крюгер не добился, но встречали его восторженно. Эдмон Ростан, восходящая звезда французской литературы, посвятил ему гимн:
Когда ты в городе моем сошел на берег, Все знали, что ты побежден, – никто не верил. И я как все затрепетал – Старик! Воитель! Ты в моем сердце встречен был как победитель.
Официальной помощи не было, но из всех стран Европы ехали добровольцы, чтобы сражаться на стороне буров. Общее их число достигло 2825 человек. Лев Толстой, сторонник непротивления злу насилием, только что основавший религию своего имени, признавался: «Знаю, не следовало бы мне радоваться победам буров и огорчаться их поражениям, они ведь как раз с оружием в руках убивают английских солдат, но ничего с собой поделать не могу. Радуюсь, когда читаю о поражениях англичан, даже как-то на душе веселее становится». Между тем другой проповедник непротивления – Махатма Ганди – служил во вспомогательных английских войсках и помогал выносить раненых с поля боя.
Во Франции ставили посвященную англо-бурской войне драму Ромена Ролана «Наступит время», Россия увлеченно разучивала новую песню, быстро ставшую народной:
Трансвааль, Трансвааль, страна моя, Ты вся горишь в огне.
И Трансвааль действительно горел. Партизанское движение приобрело такой размах, что потребовалось придумывать что-нибудь эдакое, прежде невиданное, чтобы бороться с партизанами. И придумали. Надо лишить бурские вооруженные отряды поддержки населения. Для этого в особо беспокойных районах всех еще оставшихся на своих фермах буров с ферм выгоняли, дома сжигали, а людей собирали (концентрировали) в одном месте под бдительной охраной. Так были изобретены концентрационные лагеря. Как следует снабдить этих несчастных продовольствием, никто не озаботился, медицинская помощь вовремя не оказывалась. По разным оценкам, в английских концлагерях погибло от 20 до 30 тысяч гражданских лиц. В основном это были старики, женщины и дети, мужчины призывного возраста были поставлены под ружье практически все.
Английская пресса не дремала. Постепенно сквозь патриотический хор стали прорываться голоса, которые говорили очень неприятные вещи. Лондонцы теперь внимательно читали корреспонденции Эмилии Хобхаус, антивоенной активистки, побывавшей на месте событий. Война в Южной Африке разонравилась англичанам.
Вместе с популярностью войны упал и престиж Родса. Во французском журнале «Рир» появились карикатуры, где Родс с торжествующим видом разгуливает среди гор трупов английских солдат. Ладно, это французы. Если и не враги, то соперники. Но и в родной Англии к нему относились без прежнего пиетета. Оставались, правда, и приверженцы. Артур Конан Дойл защищал действия Родса в своих книгах, но вслед за этим тотчас вышла антиродсовская брошюра, озаглавленная «Кровь и золото в Южной Африке. Ответ д-ру Конан Дойлу». И теперь подобную литературу читали с вниманием, не то что полгода назад. Даже в кейптаунские газеты то и дело приходили письма, в которых Родса сравнивали с Нероном, провозглашали главным виновником кровопролития и называли войну его «ужасным триумфом».
Некий сэр Харкурт, весьма уважаемый парламентский деятель, которого называли последним гигантом либерализма восьмидесятых, так отозвался о текущем политическом моменте: «Крымская война была ошибкой, а эта – уже преступление». А о Родсе сэр Харкурт сказал следующее: «По-моему, так лучше всего дать ему треуголку, пару простых штанов и отправить на остров Святой Елены».
На политическом небосклоне стремительно восходила звезда Ллойд Джорджа, но даже для тех, кто продолжал считать, что война в Южной Африке отвечает интересам Британии и все жертвы оправданны, Родс уже не был главным героем событий. Героями были фельдмаршал Робертс, генерал Баден-Поуэлл, даже лейтенант Черчилль.
Мы не хотим сказать, что падение политического престижа Родса было катастрофическим, у него оставались горячие приверженцы, и среди них такие авторитетные, как Киплинг и Конан Дойль, но некоронованный король Кейптауна и основатель Родезии так привык к восторгам прессы…
Из Кимберли Родс отправился в Кейптаун, а оттуда почти сразу же в Англию. Видимо, там он принял решение хотя бы на время оставить большую политическую сцену, потому что следующим пунктом его назначения стала Родезия, далекая и от театра военных действий, и от главной политической игры. И что особенно примечательно, он частенько оказывался там вдали от телеграфа, не интересовался текущими политическими новостями и не давал советов своим ставленникам. Правда, в это время его здоровье, всегда внушавшее опасения, было уже окончательно подорвано. Трудно сказать, было ли это следствием политических неудач, или политические неудачи стали следствием расстроенного здоровья.
Но Родс все-таки не выдержал долго в своей африканской глуши и в октябре 1900 года вернулся в Кейптаун. Он выступил там с речью, главный смысл которой, очевидно, следует понимать так, что он, Родс, не считает, что вся ответственность за развязывание войны лежит на нем. Весь следующий год он провел в разъездах, цель которых не очень понятна его биографам. Из Кейптауна он отправляется в Кимберли, потом в Булавайо, оттуда в Мафекинг и снова в Кимберли. Потом он покидает Южную Африку, едет в Англию, оттуда в Италию, Египет и опять в Англию. В феврале 1902-го он снова в Кейптауне. Это была его последняя поездка. Еще на пароходе Родс почувствовал себя совсем плохо.
Февраль – март в Южной Африке – конец лета. В Кейптауне стояла удушающая жара. Родс перебрался в коттедж на берегу океана, но и там ему не хватало воздуха, и он велел сломать стену в своей спальне. Он хотел вернуться в Англию и назначил дату – 26 марта. Это оказался день его смерти. Родса похоронили там, где он просил – в горах Матапос, рядом со старым королем матабеле.
Англо-бурская война завершилась два месяца спустя подписанием мирного договора в местечке Феринихинг под Преторией. На тот момент размеры британского экспедиционного корпуса значительно превышали белое население Трансвааля или Оранжевой республики вместе взятых. В войне погибло 22 000 англичан, точное число погибших голландских поселенцев неизвестно. По договору буры признавали аннексию Трансвааля и Оранжевой Республики Англией, а британское правительство объявляло амнистию участникам боевых действий, обещало предоставить бурам в будущем самоуправление, давало разрешение на использование голландского языка в школьном преподавании и в судах, обязалось возместить убытки, нанесенные фермерам действиями английских войск.
И Богу покаясь в своих грехах,Судить мы не будем, по чьей винеКровь близких моих на его руках,Кровь рода его на мне,Во имя страданий пустых полейИ стонов несжатых нив:«Предайте забвению гнет смертей,Служите тому, кто жив».
Редьярд Киплинг, 1902 г.Эпитафии
У Родса не было недостатка в некрологах. Старый союзник, журналист Уильям Стед, писал, что «англосаксонскую расу покинула самая крупная личность, оставшаяся после смерти Виктории» (королева умерла в январе 1901 года).
Киплинг проводил своего кумира стихами:
Послушник мечты, что его вела,Которой нам не понять,Он в муках духа рождал дела —Городам вместо слов стоять.
Откликнулась и пресса далеких и далеко не дружественно настроенных стран. Петербургский журнал «Нива» писал следующее: «Теперь, когда Сесил Родс стал прошлым, когда роль его сыграна, можно откровенно сказать, что это была редкая по силе и энергии фигура, редкая даже среди закаленных борцов за идею, созданных и создаваемых Великобританией. Враги Родса, а их было очень много, – не признавали в нем ничего, кроме порока, корыстолюбия и эгоизма, но они были не правы… Это был горячий патриот, а патриотизм вещь обоюдоострая. Принося добро своей стране, приходится невольно творить зло иноземцам.
…Все свое колоссальное состояние в 150 миллионов рублей он завещал на английские школы и университеты, или, как он выразился, на «поднятие уровня умственного развития Британской империи». Вот с чем пожелал Родс перед смертью связать свое имя, и в светлом ореоле этого неслыханного пожертвования на истинно добрые дела должны померкнуть все черные тени прошлого».
Тут, конечно, без труда просматривается известный принцип: «О мертвых либо ничего, либо хорошее». Но вот оценка деятельности Родса, сделанная при его жизни, в 1899 году русским генеральным консулом в Великобритании. Сухая, деловитая, без лишней лирики. Направляя в Петербург донесение об итогах работы «Привилегированной компании» за десять лет, он назвал их «быстрыми и, с экономической точки зрения, несомненно, блестящими результатами». Далее консул сообщает конкретные данные: сооружено более трехсот миль железнодорожных путей, создано семь городов, построена обширная сеть телеграфных линий, привлечены поселенцы. Это тоже, по сути, эпитафия Киплинга, только в прозе и без посмертных сантиментов.
