Юрий Евич - В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии
Погибших закинули на броню, я сел тоже сверху и на ходу руками придерживал тела погибших ребят, чтобы они не попадали с брони. Ангел пересела на место командира и показывала дорогу мехводу. Следом за нами летел МТЛБ с ранеными.
Тягач с ранеными у нашей полевой медицинской точки я задерживать не стал — он понёсся сразу во вторую больницу. Ехать до неё было менее двадцати минут, умирающих среди раненых не было, — тяжелораненого вытаскивать из‑под брони на мороз только затем, чтоб спустя те же двадцать минут повезти в ту же больницу, но уже на другом транспорте, совершенно бессмысленно. С ними уехал и контуженный, но, к счастью, живой командир эвакуационного взвода. С нашего МТЛБ начали сгружать тела погибших ребят, аккуратно выкладывать на чистый снег вдоль обочины. Пару тяжёлых раненых аккуратно выгрузили из нашего МТЛБ, и доктора стабилизировали их состояние в «Скорых», перед тем как везти больницу. Потом поодиночке стали прибывать разные единицы транспорта из освобождённых нами Озеряновки и Михайловки — «Уралы», «КамАЗы», реже — бронетехника. Поскольку у нас на медпункте были доктора высшей квалификации, то получалось, что спустя несколько минут после ранения пациенты получали не просто «первую доврачебную», но и «первую врачебную», и даже «квалифицированную врачебную» помощь.
Выезд на боевые: Логвиново
Я кратко доложил обстановку начальнику штаба, и некоторое время «руководил работой полевого медицинского пункта», как обычно пишут в рапортах по результатам боя. На самом деле, — как сказал академик Капица, «руководить — это значит не мешать хорошим людям работать». Медпункт был развёрнут, врачи обеспечены всем необходимым и делали свою привычную работу, конвейер «Скорых» налажен — главное было не мешать.
Из того что ещё запомнилось в этот день — когда привезли очередного тяжёлого раненого, я сразу заметил, что он уже умер. Бывает такое — пока везли, душа оставила этот мир от ранений, несовместимых с жизнью. Однако, по канонам медицины, раненого надо хотя бы попытаться реанимировать. Стандарт для военного времени — две минуты качаем, если запустить сердце и дыхательную систему не удалось — занимаемся другими. Этого откачивали минут 10, скопились другие раненые, нуждавшиеся в помощи. Тогда я сказал доктору‑реаниматологу: «Ещё пять минут качаем — если не поможет, прекращаем». Тут, расталкивая раненых, ко мне с воплем «какие пять минут?!» прорвался ещё один боец. Стоя передо мной и гневно глядя прямо в глаза, он отрывисто бросил: «Какие пять минут — это мой брат!» Естественно, я скомандовал, и мы продолжали реанимационные мероприятия — так и загрузили его в «Скорую», продолжая оказывать помощь, и увезли, не переставая пытаться реанимировать — хотя я и видел, что это бесполезно…
Убедившись, что медицинский пункт работает как часы, и моё присутствие здесь не является необходимым, я махнул рукой экипажу — и опять блокпост с флагом ДНР проплыл мимо нас. Мы опять поехали туда, где «теплее» всего.
Не помню, сколько ходок мы сделали в тот раз. Запомнилось только, что когда эвакуировали всех раненых, то крайний раз, вместе с ещё одним МТЛБ, вытащили из населённого пункта наш подбитый БТР. Шёл он плохо, а на проезде через блокпост, на мосту среди бетонных плит заграждения, на самом уязвимом и издалека простреливаемом месте, вообще застрял. Егору пришлось проявить всё свое мастерство механика‑водителя, чтобы выдернуть застрявшую машину.
Когда эвакуация раненых закончилась, я по долгу службы поехал во вторую городскую больницу г. Горловки. Там было огромное количество пациентов, опытные хирурги скоро принимали их. Помимо раненых бойцов были их сослуживцы и родственники. Обстановка была тяжёлой — все скорбели о погибших товарищах. Помню, я тогда ещё подумал, что потери всё‑таки слишком велики. На тот момент я ещё не знал подробностей….
Если подводить итог происшедшему очень кратко, то получится примерно следующее: наша артиллерия не только не смогла раздолбать вражеский опорный пункт за Озеряновкой и Михайловкой — она толком даже не подавила его. Разведрота попала под плотнейший огонь с него — в итоге сразу погибли командир роты Шайтан, его зам и несколько наиболее решительных и толковых бойцов. Остальные, естественно, взять неподавленный опорный пункт не смогли и отошли. По‑нормальному, с пехотой должны были быть танки — и они должны были прямой наводкой разнести на хер этот опорный пункт по брёвнышку. Для этого при нашей бригаде существует целый танковый батальон. Однако в силу неизвестных мне причин мудрое командование бригады из своего батальона не прислало ни одного танка, а «нашло» танк где‑то у соседей. Экипаж танка мало того что был не из местных, горловчан (в отличие от танков нашего батальона), он ещё был сильно пьян, — не смог организовать огневую поддержку нашей пехоте, а потом и вовсе — в панике рванул назад, раздавил восемь человек наших пехотинцев и протаранил БТР, который вышел из строя, после чего удрал с поля боя.
На этом несчастья дня не закончились. На теле погибшего командира разведроты была радиостанция «Арахис» с блоком шифровки‑дешифровки, а также портативный компьютер со всей информацией разведки бригады. Уже этого должно было быть достаточно, чтобы срочно поднять по тревоге танковый батальон, и прямой наводкой снести опорный пункт, быстрее занять его пехотой. (Это не учитывая того, что по‑хорошему, командир бригады должен был заранее подготовить резервы, в том числе танки, на случай неблагоприятного развития обстоятельств.) Однако ничего подобного сделано не было — тела наших ребят пролежали там почти неделю, и укры спокойно разжились всей этой совершенно секретной техникой. Через неделю наши всё‑таки собрались и разнесли этот опорный пункт, но по большому счёту, взводный опорный пункт для бригады в наступлении — это задача часа боя, а не недели. Тем более, при таких форс‑мажорных обстоятельствах, как упомянутые. Так «славно» началась боевая деятельность нового комбрига — Соколова, позывной «Брест», по командованию нашей бригадой. Я тогда ещё подумал, что всякое может случиться, тем более человек в новой должности совсем недавно — однако это было только начало…
…Результаты этого первого большого наступательного боя были разнообразны, некоторые — весьма существенными. Например, разведрота нашей бригады понесла тяжёлые потери убитыми и ранеными, — прежде всего, в командном составе и наиболее толковых и решительных бойцах. Это вывело её из строя, и в дальнейших действиях она практически не участвовала. Таким образом, наша бригада осталась почти без разведки, что не могло не сказаться самым непосредственным образом на ходе последующих наступательных боёв за Углегорск и Логвиново.
Как сказалось всё случившееся на судьбе всех наших «источников», — всех сочувствующих нам людей, имена и телефоны которых находились в этом планшете, и то, что он попал в лапы СБУ, — легко можете представить себе сами. Учитывая, что нам противостоят самые настоящие фашисты. Вспомните кадры из Одессы, представьте себе, как пытали и зверски убивали по застенкам всех этих русских людей, которые искренне сочувствовали нам и пытались помочь. Вся эта кровь — на грязной совести нашего комбрига, Бреста, который, будучи «целым генерал‑майором», не мог организовать пустяковую операцию по уничтожению вражеского взводного опорного пункта.
В ходе боевых действий было захвачено немало вражеской бронетехники, противник тоже понёс потери. Но в ходе этих боёв выявилось почти полное отсутствие связи, отвратительное планирование боевых действий командованием, недостаточная координация боевых действий. Было ли что‑либо сделано для максимально скорого исправления ситуации? Очень скоро бои за Углегорск и Логвиново дадут ответ на этот вопрос.
Глава 13.1. Смысл жизни
У каждого человека в жизни — свои ценности. Недвижимость и путешествия, яхты и острые впечатления, океанские круизы и богемная тусовка, да мало ли? Что из всего этого действительно важно, а что — тлен, лёгкая пыльца, которую ветер развеет раньше, нежели тот, кто посвятил всю свою жизнь стяжанию её, успеет покинуть этот мир?
Последним писком моды среди патрициев Римской империи когда‑то были одноразовые золотые украшения. Истёртый в драгоценную, в самом буквальном смысле слова, тончайшую пыльцу, самый известный металл всех времён и народов — золото, наносился тонкой кистью на изнеженную, умащённую благовониями кожу тогдашних олигархов. Превращался в изысканный, утончённый рисунок. Его оригинальность и красота служили предметом законной гордости владельца, знаком его отличия от других, таких же влиятельных и высокопоставленных. Символом превосходства над ними — такими же, но с устаревшими, многоразовыми, а не новомодными «нанотехнологическими» украшениями. Смысл украшений был именно в их одноразовости — тончайшую пыльцу собрать с тела было уже невозможно, её смывали после сиятельного приёма, тем же вечером, вместе с потом и пылью, и огромные трубы римских акведуков уносили её вместе со зловонными отходами огромного города в величественные воды древнего Тибра. Труд, кровь, пот, увечья и мучительная гибель тысяч людей, в том числе и рабов, которых за людей‑то не считали, потраченные на добычу каждого самородка в рудниках и транспортировку их за тридевять земель — всё это в канализацию…
