Валерий Чумаков - Сытин. Издательская империя
И действительно, после очередного своего дежурства радостный Ванька докладывал хозяину:
– Петр Николаевич, а я ведь ту книжку за полтину продал. Господин один зашел, из культурных, так я ему рассказал, какая книжка умная, он и купил.
– Ну, Ванька, молодец, – хвалил «мальчика» Шарапов. – Быть тебе большим купцом. Продавать ты умеешь, покупателя чуешь, и Господь тебе помогает.
А несколько дней спустя Ванька потихоньку относил полный многотомник знакомому букинисту на Никольский книжный рынок, где продавалась литература для богатых покупателей. Чистая прибыль от операции составляла от семи до десяти рублей.
Вот и подумайте, была ли эта небольшая операция обманом по отношению к хозяину? Наверное была, но на самой грани, какую установил для себя подрастающий Иван.
Конечно, к такой интересной схеме прибавки к жалованию Сытин пришел не сразу, а лишь через несколько лет упорного «ученья». Пока же Ванька терпеливо и жадно впитывал основы книжной торговли. Уже скоро после устройства на работу он столкнулся с первыми оптовыми покупателями.
До фени
Мелкий и крупный опт
В России второй половины XIX века в деревнях магазинов не было. В крупных селах лавки иногда встречались, но ассортимент их был крайне скуден. Да и смысла в лавках особого не было, крестьянские хозяйства старались быть максимально самодостаточными. Питание обеспечивали поле, огород и скотник, нехитрую одежду бабы шили сами, грубые повседневные холсты тоже ткали сами. У хорошего хозяина на дворе было целое производство. Несколько раз в год крестьяне ездили на ярмарку, где продавали излишки того, что сделали и вырастили сами, и покупали то, что сделать не могли принципиально. Но все это касалось, в основном, крупного товара. Что же касается мелочей, упомнить и спланировать необходимые закупки, чтобы не купить лишнего, но и не остаться без нужной вещи, было сложновато. Поэтому часто случалось, что крестьяне вдруг оставались без швейных игл, которые ломались или терялись, или без ниток, которые неожиданно кончались, или без нарядных лент, которые неизвестно куда пропадали. И вот тут им на помощь приходили бродячие торговцы – «офени». Хотя правильнее было бы писать «афени».
Можно с уверенностью утверждать, что никто из крестьян не смог бы сказать, почему этих, как трактовал термин Владимир Даль, «ходебщиков, кантюжников, разносчиков с извозом, коробейников, щепетильников, мелочных торгашей вразноску и вразвозку по малым городам, селам, деревням, с книгами, бумагой, шелком, иглами, с сыром и колбасой, с серьгами и колечками» называли именно так. Хотя, как не странно, слово «Афины» знали многие. Русские крестьяне не особенно вдавались в тонкости географии и называли «афинянами» почти всех греков. На Руси их было не так и мало. Еще в XV веке на Русь перебралось значительное число жителей этого древнего средиземноморского государства. Выходцы из колыбели европейской цивилизации в северной стране занимались тем, что умели делать лучше всего – торговлей. Греческие купцы во все времена славились своей оборотистостью и умением «поднять бабло» там, где его никто не замечал. Не будучи привязаны к земле или дому они колесили по стране в своих балаганах, переезжали с ярмарки на ярмарку и попутно торговали по деревням всякой мелочевкой. Было их так много, что простой народ вскоре стал называть всех подобных мелких торговцев сначала «афинями», потом «афенями», и, наконец, «офенями». В XVII веке по специальному царскому указу бродячие люди, а это были почти исключительно офени и скоморохи, были выселены в родовое гнездо князей Шуйских – Шую. Вскоре вокруг города возникло несколько чисто «офеньских» деревень, жители которых в конце лета и весной, когда все крестьяне работали – отдыхали, а когда в других деревнях прекращались полевые работы – выезжали со своими «коробами» на заработки.
Короба были отнюдь не простыми и вовсе не маленькими. Сейчас, когда мы слышим или даже сами за праздничным столом поем песню на слова Николая Некрасова нам представляется разухабистый парнишка с торчащей из-под фуражки белобрысой челкой и с круглым берестяным коробом на перекинутом через шею ремне. Что не совсем верно. Нет, сам офеня вполне мог быть молодым и вихрастым, хотя чаще он был, конечно, солидным и бородатым, но вот короб торговец через шею перекинуть никак не мог. Более того, он в нем фактически сам ездил. Коробом назывался большой кузов, устанавливавшийся на телегу или на сани и украшенный по бортам развеселыми привлекательными картинками. Весил короб около ста килограмм и стоил весьма недешево – от 70 до 120 рублей, в зависимости от красоты росписи.
Ой полным полна моя коробушка,Есть в ней ситец и парча.Пожалей, моя зазнобушка,Молодецкого плеча!
Работа у офеней была довольно опасной. Одинокий купец, хоть и с минимумом денег, зато груженый ходовым товаром, даже вооруженный мог стать легкой добычей для группы лихих людей. Поэтому торговцы «шифровались». Постепенно у них выработался для внутреннего общения особый язык. Совершенно непонятный окружающим, для мелких торговцев он был почти родным. С его помощью они могли вести бойкие переговоры и сводить планы торговли с коллегами даже в переполненном незнакомым народом придорожном трактире. Но и «лихие» старались не отставать. Постепенно они проникали в смысл незнакомых слов и к середине XIX века многие из них уже довольно шустро «ботали по фене», то есть «говорили на языке офеней».
Но с покупателями «коробейники» общались, разумеется, на доступном языке. Современники вспоминают, что приезжая в деревню офеня даже не стучал в дверь избы, а сразу кричал в окно:
– Иголки, нитки, кольца, книжки!
И его сразу зазывали в дом. Офеня был желанным гостем в крестьянской семье. Кроме дешевого и необходимого товара он привозил с собой кучу новостей о российской жизни. За рассказы о том, что происходит в стране, как по чугунным рельсам сама собой ходит железная машина, как баре по железной проволоке передают слова за тыщи верст, как турки пошли войной на германцев, деревенские расплачивались обильным угощением. После чего купец раскрывал свой короб и раскладывал товар. К коробу мигом сбегалась вся деревня и начиналась активная торговля, которая заканчивалась лишь глубокой ночью. В ходу были обычно не деньги, коих у крестьян было в обрез, а меновый товар: сушеные грибы, мед, домашние холсты и так далее.
Изначально большинство нагруженного в короб товара составляла галантерея и бижутерия. Иголки, нитки, колечки, бумага, чернила, серьги бусы, ленты, тесьма, наперстки, пяльцы, пуговицы и прочая мелочь. Отдельно шли долгоиграющие продукты: соленья, колбаса, восточные сладости, специи, сыр. И особой группой товара была полиграфическая и литографическая продукция: картинки и дешевые, в 16 страниц, брошюрки. Если в начале XIX века последние составляли лишь незначительную часть возимого офенями товара, то к концу их доля доходила почти до половины короба. Знаток жизни офеней В. Н. Маракуев оставил нам примерное описание стандартного книжного набора торговца: «Прежде всего отбираются для короба поминания заздравные и заупокойные, затем идут молитвенники, преимущественно почаевские, святцы простые и с приложением тропарей[7] и кондаков[8], жития святых (их вращается в торговле около сотни книжек); книги, так сказать, духовно-нравственные: «Смерть закоренелого грешника», «Толкование апокалипсиса» «Страшный суд», «Потерянный и возвращенный рай» и проч.; азбуки, прописи, басни, сказки. Кроме всем известного «Еруслана Лазаревича» и «Бовы» в большом ходу «Арабские сказки» и «Конек-Горбунок», русских народных сказок у московских издателей в торговле, к сожалению, нет. Затем идут романы: «Гуак», «Битва русских с кабарднцами», «Параша-сибирячка», «Юрий Милославский». Теперь[9] очень требуется «Князь Серебряный», истории в форме «Анекдотов Балакирева» о Суворове, о Петре и др. Заканчивается все песенниками, письмовниками, сонниками и «Гаданиями Царя Соломона», которого ежегодно расходится сотни тысяч. И это из года в год».
В Москву на книжную закупку офени приезжали в середине сентября. То-есть, как раз тогда, когда 15 летний Ванька Сытин поступил в услужение к купцу Шарапову. Поэтому он познакомился с ними уже в первые дни своей работы на книжном поприще. «Я хорошо помню, как вели торг офени, – писал он в воспоминаниях. – В лавку Шарапова приходили толпой мужики и начинали разговоры со старшим приказчиком.
– Здравствуйте, Василии Никитич! Ну как с товаром? По старой ли цене или по новой? Давайте нам книжек и картинок, а мы вам привезли сушеных грибов и холста домотканого.
