Кэсси Харти - Я смогла все рассказать
Мама пришла, и мне даже сначала показалось, что она и правда хочет мне помочь. Но помощи я не дождалась: мама резко ухватилась за ручку катка и провернула, прежде чем я успела отдернуть руку.
– Стой! Стой! – закричала я, а рука моя попала между огромными валиками катка.
Мама остановилась и с силой выдернула мою руку. Боль в пальцах была невыносимая, я не могла сдержать слезы, плакала навзрыд, прижимая сдавленную руку к груди. И вдруг мама дала мне пощечину.
– Глупая девчонка! Смотри, что ты опять натворила! – Она кивнула на застрявшую простыню. – Как я теперь буду ее вытаскивать?
Она отправила меня в дом, и я побежала к себе в комнату, чтобы там выплакаться.
Я была не против выполнять всю тяжелую работу, пока Том сидел и играл, хотя иногда и представляла себя Золушкой. С той лишь разницей, что на бал я не попала, принца не встретила и никто меня никуда не увез.
В свободное время мы с Томом часто играли вместе. Я просто увязывалась за ним, куда бы он ни шел, но Том, казалось, не возражал. Ему нравилось мной командовать, а я была только рада прислуживать ему, лишь бы он меня любил. Я подчинялась ему практически во всем, хоть и была всего на два года младше.
Помню однажды, когда мне было пять лет и мы ходили в детский сад, Том подошел ко мне в столовой и сказал, что можно идти домой. Я удивилась: остальные дети в это время готовились к обеду. Том же утверждал, что занятий уже не будет, поэтому можно спокойно идти домой.
Я поверила. Я поверила бы любому его слову. Он был моим кумиром. Так что мы пошли домой. Когда мы уже бежали вприпрыжку по тротуару, Том сказал, что на самом деле нужно было идти на обед, но ему просто надоело сидеть на уроках, а раз он со мной, то его не будут ругать. Я снова поверила. Раз он так сказал, значит, так и будет.
Мы забрели в чей-то сад, и Том заявил, что никому не запрещено срывать фрукты в садах. И опять я поверила своему старшему брату. Мы трясли яблони и обрывали сливы, жадно поедая свою «добычу» прямо на месте. Было весело, мне очень понравилось лазить по деревьям и кидаться яблоками. Настоящее приключение. Возможность забыть об ужасной жизни и о матери.
Ближе к вечеру, когда мы наконец ушли из того сада, я почувствовала себя нехорошо. Сильно болел живот, и мы присели на бордюр передохнуть. К несчастью, мимо проходила одна из маминых подруг. Естественно, она спросила, почему мы не на занятиях. Я даже не успела ничего сообразить, как Том выпалил, что мы опаздываем к зубному, и мы убежали.
Может, нам и удалось бы все скрыть от мамы, но только та женщина как раз шла к ней. Когда мы вернулись, мать уже поджидала нас на пороге, скрестив руки на груди.
– Где вы шлялись? – вскричала она, схватив меня за ухо. – Марш в комнату! Живо!
– У меня живо-о-от боли-и-ит, – заныл Том, согнувшись пополам.
– Видишь, что ты натворила! До чего довела брата! Вон с глаз моих!
«Он сказал, что никто не будет ругаться, – мысленно возмутилась я. – Он сказал, что так можно делать. Это нечестно. Мой животик тоже болит». Но вслух, конечно, ничего не сказала. Том сильно подвел меня, но я по-прежнему любила его и не желала ему вреда.
Не помню, чтобы мать когда-нибудь била его. Зато мне от нее доставалось частенько. Она была крупная женщина, и от ее оплеух я чуть не падала. Однажды она схватила меня за волосы и стала возить лицом по стене с такой силой, что выдрала целый локон.
Физическая боль меня не угнетала. Хуже всего была боль душевная. Я отчаянно пыталась понравиться матери, завоевать ее любовь. Едва научившись писать, я стала сочинять для нее стишки и маленькие записочки про то, как сильно ее люблю. Я прятала их в ящике комода, вместе с остальными письмами, надеясь, что она их найдет и растрогается. Мама ни разу не обмолвилась, что хотя бы видела их. Иногда мне было страшно отдавать свои послания ей, поэтому я хранила их в специальном альбомчике, который прятала под кроватью. Я мечтала, что когда-нибудь мама изменится, полюбит меня, и тогда я подарю ей все. Я мастерила для нее всякие поделки, рисовала картинки, но, когда решалась что-нибудь показать, она просто выбрасывала это, едва взглянув. Я из кожи вон лезла, чтобы ей понравиться, но все было напрасно.
Я никогда не могла понять, почему мама меня так ненавидит, но постоянно искала причину, и однажды, когда мне было шесть лет, случайно подслушала ее разговор с подругой, тетей Прю. Обычно мать, когда к ней приходили гости, просто выгоняла меня в сад («Вон с глаз моих! Не путайся под ногами!»), но в тот день послала в кухню за чаем и печеньем. Я уже возвращалась с подносом в гостиную, как вдруг тетя Прю произнесла мое имя. Я замерла.
– Это была ошибка. Самая большая ошибка в моей жизни. Эта девчонка мне всю жизнь испортила, – сказала мама в сердцах.
Наверное, я слишком громко вздохнула, потому что мама поняла, что я подслушиваю. Она вскочила, выхватила поднос и поставила его на стол, затем схватила меня за волосы.
– Все беды в нашей семье из-за тебя, – кричала она. – Из-за тебя! Ты поняла?
Одновременно она подтащила меня к двери в сад и вытолкала на улицу. Я сжалась в комок и, всхлипывая, стала думать, что она хотела сказать. Почему я ошибка? Мама не хотела меня рожать? Я не знала, откуда берутся дети, но мне казалось, их где-то покупают или заказывают – не могут же они просто появляться из ниоткуда!
«Бабушка номер два» работала ассистенткой акушера и часто рассказывала, как помогала «деткам появляться на свет». Ребенком я представляла, что существует специальная дверь, а моя бабушка открывает ее и берет за ней младенцев. Вот какой я была наивной. Мне казалось, что во время родов акушерка по ошибке подсунула матери меня, в этом и заключалась «ошибка». Это мама имела в виду? Когда родилась Анна, мать была довольна, она до сих пор довольна. Анна ее устраивает. Видимо, все прошло, как она хотела. А меня подсунули по ошибке. Вся проблема во мне.
Потом я услышала, как мать уходит куда-то, и украдкой вернулась в дом; я заперлась в ванной на втором этаже и просто сидела там, трясясь от испуга. Я просидела уже довольно долго, когда вдруг услышала, что кто-то поднимается по лестнице; это был дядя Билл. Он стал звать меня и заглядывать в комнаты. Дверь ванной не поддалась, и дядя Билл, поняв, что я там, присел поговорить со мной.
– Мама меня не любит, – всхлипнула я. – Говорит, что я – ошибка, что я ей всю жизнь испортила.
Он стал утешать меня:
– Не волнуйся. Она вовсе так не думает. И потом, у тебя есть я. Я так тебя люблю! Я о тебе позабочусь.
Никто раньше не говорил, что любит меня – ни папа, ни Том, ни сестры и уж тем более ни мама. Только дядя Билл был со мной нежным, и, несмотря на то что он напугал меня в тот день в саду своими «играми», я отчаянно нуждалась в его любви. В конце концов я вышла из ванной, он обнял меня, но я расплакалась еще сильней.
Тут вернулась мать.
– Она все еще скулит? – крикнула она из прихожей. – Может, покатаешь ее на машине, чтобы она успокоилась и не надоедала мне своим нытьем?
Я была на все согласна, лишь бы не оставаться дома с матерью; захватив теплую кофту, я доверчиво взяла дядю Билла за руку, и мы пошли к машине.
Билл очень гордился своим автомобилем, черным «остином». Купив машину раньше всех в округе, он любил в ней покрасоваться. Сидеть на переднем сиденье, смотреть на дорогу сквозь лобовое стекло, вдыхая запахи кожаного салона и бензина, – все это было ново для меня.
Мы выехали за город и остановились на моем любимом холме; дядя Билл знал, что мне это место нравится: оттуда весь город был как на ладони. Стоял ясный солнечный день, к тому же Билл взял с собой корзинку для пикника, наполненную печеньем, фруктами и апельсиновым соком. Про мои любимые сладости – шоколадные сигареты – он тоже не забыл. Мы разложили плед и поели, а потом стали играть в мячик, гоняться за бабочками и собирать полевые цветы. Я чувствовала, что он меня любит, что я особенная, что меня никто не обидит. После всех переживаний я была наконец-то счастлива и искренне сожалела, что все так быстро закончилось и нужно снова ехать домой.
Дядя Билл обнял меня и сказал:
– Полезли на заднее сиденье, поваляемся. Это будет отличное завершение чудесного дня.
После такого хорошего вечера я ничего не боялась, поэтому забралась на заднее сиденье, а дядя Билл крепко обнял меня и прижал к себе. Внезапно он стал покрывать мое лицо поцелуями, совсем не так как раньше, а когда я попыталась отвернуться, силой удержал мою голову. Потом принялся трогать меня везде, даже между ног, и я, хоть и не знала, что именно у него на уме, уже понимала, что это неправильно.
– Мне больно! – закричала я. – Пожалуйста, не надо! Пожалуйста!
Он как будто не слышал. Сильный взрослый мужчина, он был намного крупнее меня, так что при всем желании мне не удалось бы его отпихнуть. Он все твердил, что любит меня, но делал мне больно, огромные ладони тискали мое хрупкое тело, лезли мне в трусики. До ужаса испугавшись, я взмолилась:
