Борис Подопригора - Запомните нас живыми

Впрочем, время еще есть. 21.40. До Нового года больше двух часов… Быстрее бы со списками… Главный воздушный эвакуатор из штаба 40-й армии подполковник Яковлев бойко направляется к ооновской машине: «Готово, всего – 85, из них офицеров… итого за сутки – 154… проверьте, подпишите…»

– Погодите, подполковник, – степенный австриец с блокнотом выбирается из уазика, – во-первых, не 154, а 145, во-вторых…

– Я и докладываю: 145 – рядового состава и 9 – врачей…

Местное время – 22 часа без минут…

– Позвольте, господин подполковник, с врачами – 145, а те 9 – корреспонденты, вне списка…

– Начнем сначала… утром: рядового состава – 67, офицеров… еще 17, которых мы провели как вчерашних…

Двадцать два часа двадцать минут. До Нового года…

– Майор, переведите господину Яковлеву… Я буду докладывать в Кабул… Женева…

– А у меня начальник – генерал Громов…

– …а господин Шеварднадзе генеральному секретарю Пересу де Куэльяру…

Двадцать два тридцать пять…

– Это вы задерживаете вылет… я могу и без подписи… через 30 минут коридор закрывается… все равно ведь выходим… Все. 154. И с Новым годом…

Самолетный прожектор уныло освещает нестрогий строй. Кто-то долго надевает бушлат. Кто-то перебирает свой фирменный чешский дипломат: парфюмерный набор, мельхиоровый перстень, дембельский альбом с наклеенным на обложку благодарственным напутствием Наджибуллы… Ну, сколько еще ждать? Двадцать три часа ноль пять минут… Военно-политический кризис местного значения вступает в стадию развязки: «Боря, спроси у ооновцев, как они насчет жареной картошки? У меня в батальоне еще и солененькие лисички, знаешь, как по-английски “лисички”»? – дипломатично намекает на большее начмед дивизии майор Антонов… Педантичный австриец обдумывает предложение: «Вообще, конечно… надо бы с коллегой посоветоваться». Мнение «коллеги» читается в глазах: явное «за».

Подполковник в голубом берете медленно – уже для проформы – достает ручку, отвинчивает колпачок… что-то еще пытается объяснить, но его заглушает гул самолетной турбины… «У кого – вспышка? Давай, сфотографируемся на память. А теперь, Степа, жми за “санитаркой”»…

Грохочущая магнитофоном палата – самая вместительная в медсанбате: последних раненых эвакуировали с госпиталем. Полчаса назад. На каждом квадратном метре стены – нарисованные елки. Ох, как хотелось видеть ее живую! Несколько сдвинутых буквой «П» парт, накрытых застиранными, но накрахмаленными простынями. Посередине, на тумбочке – «кремлевская елка». Так написано на листке, приколотом к высохшему букету. В нем подобие верблюжьей колючки, окаймляющей «бывшие» цветы. Их – свой свадебный букет – принесла бойкая Маринка Саид – медсестричка, недавно вышедшая замуж за афганского гэбэшника. В Афганистане нет цветов. Эти привезли из Кушки. «Главная елка» украшена ватой, нитками мулине и чертиками, сплетенными из трубок от капельниц. Зато стол – слава Аллаху! – воистину православный: и с жареной картошкой, и с лисичками. Блюдо от шеф-повара – полуманты-полупельмени. А уж чего налить… «Маринка, дай “сиську”! (лимонад SiSi в диковинной тогда для нас банке из алюминиевой фольги). Командир, выруби на фиг Горбача, пора считать!» – «Восемьдесят, восемьдесят один, восемьдесят два… восемьдесят восемь… И под нарастающий гул – все хором: ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ!!! А потом…

С Новым годом! Где бы вы сегодня ни находились: полковник в отставке Яковлев, генерал-майор медицинской службы Антонов, бывший военный наблюдатель ООН Рейнтхофер и ты, водитель рядовой запаса Степанов… Может, в наступающем году отыщется и сгинувшая в талибское лихолетье украинская афганка Маринка Саид, в ту новогоднюю ночь так задорно спывавшая «Ты ж мэнэ пидманула»…

Девять дней февраля

Знамя в тубусе.Дежурный БТР перед штабом.Забеленные стенды с призывами.

Резкие порывы ветраразносят по опустевшим дорожкамразорванные картонные коробки.Прощайте.

Пустой аэродром.Использованные гильзы ракет-ловушек.…сегодня на Кабул что-нибудь будет?Смена ооновцев. Мэйджер Борис. Лиэйзн офисер.…один «горбатый» на Ташкент. 200 человек всего.

Пронзительные сирены КамАЗов.Колонной выруливают со стоянки.Автобат провожает раненых. Домой.…уже эхо.

Когда я вернусь и Ташкент мне объявит о рейсе,Пускай на узбекском, но все же родном языке,Растают, затихнут разрывы душманских эрэсов,Я вспомню о строчках на этом тетрадном листке.

«Мы уходим, уходим, уходим, уходим…»В последний раз.Завтра будет: вышли.

На трезвую голову не придет.Пристрелят завтра, а пока высплюсь.

6 февраля. 7.03. Последний восход.Единственная в Шинданде аллея.Посажена нами. Девять лет назад.Колючие ветки.Остается.

Память выталкивает на поверхность самое-самое.15 декабря.Грозная толпа.Идущая, направляемая, устремленная.Белые чалмы, черные повязки, рваные бушлаты, поношенные пиджаки.Долго расставляли охрану у оружия.Сандалии и кроссовки на босу ногу.Останавливались в кустах. И снова шли.Сели.Под торжественными портретами Маркса и Ленинащуплый мулла зычным простуженным голосомраспевал выворачивающие душу аяты.Траурная месса по погибшим от землетрясения в Армении.Мурашки по спине.

Жалобная песня двигателя.Зато погода бодрит.

Афганская колонна с продовольствием и горючим.Заночевавший в грузовике водитель-пуштунсосредоточенно совершает утренний намаз.На раскрашенном под лубок кузовевитиеватая надпись: «Аллах даст все!»Пришло на память:– Что везешь? –  Рис.– Откуда? –  Из Кушки.– Так кто его дал? –   (улыбается) Аллах.

– Скажите, майор, а что вы делаете со своими мусульманами, если они хотят вступить в партию?– Операцию, обратную обрезанию.

Английский журналист.– С каждым приездом я вижу здесь все больше оружия и разрушений.Я был в Афганистане уже трижды. Сейчас в четвертый…– Ее Величество должна вами гордиться…

Для нас Афганистан – боль.Для них – шахматная доска.

Черные тени машин медленно переходят со скалы на скалу.Расплывающиеся в зимней дымке фиолетовые горы.Холодные краски последнего утра.

На ходу из машины в машину передают спички.Не останавливаясь.

Проходим Адраскан.Вывеска на русском языке:«Управление Царандоя».Удержатся ли?

Революцию не делаютс четырехчасовым перерывом на обед.И пятикратным намазом.

Тишина. Ни души.В пустом небе беззвучный вертолет.Когда я вернусь и доверюсь проверенным картамВполне безопасных воздушных наезженных трасс,В газете прочту, как там было у нас под Шиндандом,И вспомню, как было на самом-то деле у нас.

Перебивает команда в наушниках:– Пахарь. Я – Раскат. Увеличить скорость.Впереди обстреливают эрэсами.Докладывай через каждые десять минут…

Герат.Взрослых мало.Дети машут.Постарше – пытаются на ходу снять детали с проходящих машин.Кажется, вот этому в прошлый раз подарили собаку.Что запомнят они?

Холод. По ночам втихую спиливают сосны.Повсюду ишаки с дровами.Несколько дрожек-такси у поворота к лицею.На дугах – пурпурные цветы из поролона.Поразительно ярко.К черту блокнот!Запоминать, запоминать как можно больше.

Ожила сценка.Лицей.Портрет Авиценны.Европейская косметика на лицах обворожительных преподавательниц.Без паранджи!Подтянутый директор в накрахмаленной сорочке.Литературный фарси. Мягкая английская речь.Можно ханум задать вопрос?– Аллах с вами, ее сегодня же зарежут.

Последняя гератская застава.Еще наша.Обстреливали здесь.Последний раненый: капитан Лисовский.Погибший? – Наверное, Андрей Шишкин.29 января. Разбился.Что там, на востоке, не знаю.– Товарищ майор, разрешите обогнать?– Я тебе обгоню…Ни на метр с бетонки.Опытный.

Ослепительные снега Рабати-Мирза.Серебряное небо над перевалом.Отличие от Терскола состоит в том,что там нет сожженных машин.Постепенно погружаемся в туман.

– …и еще запишите:рядовой Теркин, такелажник…Две недели перетаскивал машины. А у самого – желтуха.– Как зовут Теркина-то?– Василий. Отчества не знаю.

Потихоньку, Ваня, потихоньку.Осталось до Родины недалеко.

Возвращение к бетону – постепенно и безэмоционально.Как сквозь сон.Может, устал.Повсюду машины:живые и мертвые.Мелкий полудождь-полуснег.

Когда я вернусь, непривычно погоны покроютМетельные искры московской хрустящей зимы,И гул эскалаторов вдруг наконец успокоит,А после приснятся забытые детские сны.

В умиротворенном небе длинный косяк журавлей.Как небесное отражение последней колонны.Домой.Турагунди.На той стороне уже свои: Кушка.Оборачиваюсь к пулеметчику.Молчит.

Еще один образ из прошлого.Сквозь покачивающуюся ленту крупнокалиберного пулеметазлое лицо военторговской продавщицы.Глаза под цвет экрана микрокалькулятора.

Встали.Девять верст до границы…В утреннем гвалте очередная колонна готовится к пересечению.Открытая дверь БМП:маленький телевизор,разбросанные банки с гречневой кашей,новое обмундирование,бутылки с машинным масломи много сахарных брикетиков, похожих на домино.

Задержали душмана.В кошелке: деньги – заработал,несколько пачек американских сигарет – хотел обменять,граната с растяжками на колышках – нашел.А почему колышки чистые?Сволочь!

Нескончаемо долгие девять дней.Место работы – нейтральная полоса.Машина с флагом ООН.Наши пограничники отдают честь.Сидит афганец в фуражке с зеленым околышем.

Мимо грохочут последние колонны. Считаем.Надписи на люках: Башкирия, Червоноград, Свердловск…Ищу глазами: наконец, Ленинград.Грязный танковый тягач.Впервые за Афган.Но больше: Имени… Имени… Имени…Пламя над звездочкой.

«Я вернулся, мама!» —Транспарант на КамАЗе-шаланде.Следы от осколков на кабине.А я еще здесь.

Когда я вернусь и проступит в лиловом туманеСедой триумфальною аркою Охтинский мост,Наверно, скажу постаревшей, взволнованной маме,Что я все такой же, вот только немножко подрос.

Ежедневно возвращаюсь на «девятую версту».Знакомый ряд дуканов.Мигает беззаботная звездочка между раскрытыми створками бывшего железнодорожного контейнера.Орешки-фисташки, гранаты-апельсины,туалетная бумага и открытки с пакистанскими красавицами.

Шестилетние бачата —хотелось бы сказать – дошкольники…какая тут школа! – доверительно-заговорщицким шепотом:– Камандон, щто нада, щто хочешь?И сразу: – Давай бакшиш. Шапку давай.

«Хорошо» – знают в цензурном и матерном вариантах.«Плохо» – только в матерном.

Солдаты-несолдатыс автоматами за спиной и четками в руках.Такое впечатление, что встали пройтись,чтобы размять ноги, затекшие от долгого сидения.Бесцельность в лицах.При сиюминутной озабоченности: продать-обменять.

Откровенность афганского полковника:Революция – хорошее дело.Мы – плохие.

Утро 15 февраля.Мягкая фланель парящего снега.Прощание. Прощение.Возбужденная суета последних сборов.– Передай ооновцам, чтобы быстрее сворачивались.Колонна на подходе.– Дуглас, давай нож. Срезаю антенну.

Последний переполненный уазик.Метры, метры.Пограничники вышли из будки.Неужели, это все?Пульсируют мысли.Мы выполнили женевское соглашение.Они – нет.

Будут ли нас теперь приветствовать – «Рот Фронт»?..Что с нами сделал Афган?Может, он станет паролем, чтобы не заблудиться в лабиринтах жизни?Может, его шепотом прозвучали такие истины, на которых будем воспитывать наших детей?

Машина останавливается.У самой таможни.Выходим вместе.Полковник докладывает генералу.Его обнимают, уводят.

Мы остались последними.Слева от меня: старший наблюдатель поста ООН подполковник Альфред Туатоко, Фиджи, справа – наблюдатель майор Дуглас Майр, Канада.

Метры пешком.10.10.Бросаются журналисты.Что вы можете сказать о выводе советских войск?Перевожу.Папахи, кокарды, разноцветные шарфы, кинокамеры, диктофоны…Глаза сфокусировались в одной точке:улыбающиеся, слезящиеся, слезящиеся…Замершие на мгновения и готовые разрядиться в гомоне и заботахпервых минут, самых первых минут мира.

Отвечает Майр:Насколько мне известно(Пауза)В западной части Афганистана(Пауза)Советских войск(Пауза)Не осталось…

Кажется, за спиной не только Афганистан,эти сумбурные девять дней в пограничном местечке Турагунди…

Неужели этот полосатый шлагбаумотсечет и испанцев тридцать шестого,Че Гевару шестьдесят пятого?

И только снег,одинаковый тут и там,медленно тает на губах и ресницах…

Девять верст до границы,Девять лет позади…Все застелено белым туманом.Легкий снег серебритсяНад Турагунди.Белый, белый. Над Афганистаном.

Он бесплотен и тих,Как иконный триптих…Вот уж точно: не хлебом единым…Ну а снег все летитПод свирельный мотив,Покрывая следы и седины.

…нотный скомканный лист…Позабыть обо всем…Просто время пришло возвращаться.Снег наивен и чист.Неслепящ, невесом.А глаза почему-то слезятся.

Первая остановка автобуса на Кушку.Теперь все.Точка

P. S. Афганский постскриптум