Макс Галло - Ночь длинных ножей. Борьба за власть партийных элит Третьего рейха. 1932–1934
Штурмовиками становились не робкие и мягкие люди, выходцы из добропорядочного среднего класса. Экономический кризис 1929 года породил ту среду, из которой СА черпали свое пополнение. Это были безработные и рабочие из люмпен-пролетариата, которые получали форму и зарплату и которые нашли в СА организацию, где им всегда были рады и обещали осуществить революцию.
По мере усиления борьбы им приходилось сражаться с социалистами, объединившимися под знаменем империи, и коммунистами, которые принадлежали к Красной лиге фронтовиков. Все эти партии внимательно следили друг за другом, устраивали парады и маршировали с развевающимися знаменами под звуки труб и швыряли друг в друга камни. Полиция, отдававшая предпочтение СА, пыталась иногда развести враждебные группировки, но чаще всего появлялась уже после того, как драка заканчивалась и одна из сторон терпела поражение. Уличные бои следовали один за другим, и атмосфера насилия накалялась. В Эссене коммунисты хоронят члена своей партии. Процессия проходит мимо Коричневого дома, который охраняет штурмовик, и коммунисты начинают угрожать ему расправой. Стороны обмениваются выстрелами, штурмовика хватают и чуть было не убивают. В болоте находят тела профсоюзных деятелей, в тавернах все чаще и чаще вспыхивают драки. Когда убивают красного, штурмовикам всегда удается отвертеться от наказания. В Эссене член СА Киевский, напившись, падает, и его револьвер неожиданно стреляет. Ней, коммунист, валится мертвым.
В январе 1933 года, в эйфории победы, когда тысячи сторонников нового режима маршируют под окнами Канцелярии, выкрикивая приветствия новому канцлеру, штурмовики понимают, что последняя плотина, сдерживавшая их жестокость, пала. Суды без колебаний выносят приговоры врагам штурмовиков. Если центр СА забрасывают камнями, то СА отвечают пулями, а предполагаемый зачинщик (истинных виновников этих нападений всегда бывает очень трудно установить) получает смертный приговор или пожизненное заключение. Ряды СА быстро растут. Когда на тебе коричневая форма, твоя жестокость называется уже не жестокостью, а героизмом. В ряды штурмовиков вливаются парни с преступными наклонностями, сексуальные извращенцы и отбросы общества, которые всегда поднимаются на поверхность общественной жизни в периоды коренной ломки прежнего уклада. Они насаждают в отрядах садизм и жестокость.
Банды штурмовиков патрулируют улицы, которые звенят от их криков. Они ставят свои посты у входа в еврейские магазины, отпугивая покупателей, и собирают деньги в пользу нацистской партии, а может быть, просто для себя. Кто осмелится отказать им? Более того, 22 февраля 1933 года по решению Геринга, министра внутренних дел, который вскоре займет пост президента Прусского совета, 25 тысяч членов СА и 15 тысяч членов СС объявляются вспомогательной полицией. 17 февраля, отдавая приказ силам, призванным якобы поддерживать закон и правопорядок, Геринг напишет: «Те полицейские, которые при исполнении своих служебных обязанностей применят оружие, получат мою поддержку, вне зависимости от исхода дела. Тех же полицейских, которые из ложно понятого чувства деликатности не посчитают нужным прибегнуть к оружию, будет ждать суровое дисциплинарное взыскание». Итак, путь расчищен. Штурмовики могут теперь во все горло распевать своего «Хорста Весселя» – песню, в которой рассказывается о смерти героя СА, убитого в драке.
Власть, общественное положение и сила – все в их руках. По всей Германии в ряды штурмовиков вступают новые члены. Иногда это бывшие социалисты или коммунисты, отказавшиеся от прежних убеждений. Рем, в своей обычной провокационной манере, не преминул заметить: «Я уверен, что среди коммунистов, особенно в рядах красных ветеранов, много отличных бойцов». А по словам некоторых противников СА, в их рядах есть соединения, которые можно с полным правом сравнить с «бифштексами» – снаружи они коричневые, а внутри красные.
Для тех, кто не желает сдаваться, у СА были наготове лагеря и пытки. Штурмовики первыми допрашивают арестованных. Рудольфу Дильсу, монархисту по убеждениям, который некоторое время по распоряжению Геринга возглавлял тайную полицию Пруссии, удалось однажды посетить камеры, куда СА бросали свои жертвы. Здесь он увидел картины, от которых в жилах стыла кровь, – умиравших от голода заключенных с переломанными костями, лица которых были покрыты синяками и кровоподтеками, а тела – гноившимися ранами. Он сумел спасти некоторых из них, увезя их с собой в полицейской машине. «Похожие на куски окровавленной глины или на бесформенные куклы с потухшими глазами, они сидели на лавке полицейской машины, падая друг на друга при каждом толчке. Их обмякшие тела горели жаром. Полицейский, который сопровождал меня, увидев весь этот ад, просто онемел от ужаса». Иногда штурмовики загоняли своих пленников на деревья и заставляли петь, изображая птиц.
Рудольфа Дильса потрясло то, что он увидел. «Меня охватил ужас, – пишет он, – словно я побывал в царстве призраков. В лицах заключенных, на которых красовались желтые, зеленые и голубые синяки, не осталось ничего человеческого». Неожиданно, когда Дильс стоял рядом с узником, в комнату ввалились Эрнст, один из лидеров СА Берлинского района, и его свита, одетые в безукоризненно чистую форму, со старыми и новыми орденами на шее, смеясь и весело разговаривая.
Как говорил Рем, СА были созданы не для благородных девиц.
Не обращая особого внимания на Геринга, штурмовики развили в Пруссии большую активность. В одном только Берлине у них было около пятидесяти импровизированных тюрем – подвалы, склады, сараи, гаражи, где арестованных избивали, а потом приканчивали. В провинции (в Зонненбурге, Барниме, Кенигсвустерхаузене, Вуппертале, Кемме) в тюрьмах СА тоже раздавались крики заключенных. В большинстве случаев Рудольфу Дильсу удавалось освободить арестованных и закрыть тюрьмы СА. Но все это давалось ему с большим трудом и породило сильную, длительную вражду между прусской политической полицией, главой которой он был, и СА, а также между Герингом и Ремом. Чем бы ни занимались штурмовики – пытали ли заключенных, резали горло противнику или грабили чей-то дом, они всегда вели себя так, будто им все позволено, как будто победа нацистов развязала им руки. Они выбивали зубы и окна, похищали людей или убивали их в подвалах или, как это случилось на параде в Берлине, не давали девушкам смотреть на проходящих в колонне молодых парней, загородив им весь вид и со смехом отвечая на просьбы подвинуться: «Если хотите видеть, суньте головы нам между ног и смотрите».
Они были штурмовиками, которым позволено все. Сам Рем много раз повторял: «Батальоны коричневорубашечников были школой национал-социализма».
Тем не менее 31 июля 1933 года Рему под давлением законопослушных организаций партии пришлось рекомендовать штурмовикам соблюдать элементарные нормы поведения.
«Я пытаюсь, – писал он, – сохранить и полностью гарантировать права солдат СА, как авангарда национал-социалистической революции... Я принимаю на себя ответственность за все действия штурмовиков, которые не всегда соответствуют современным законам, но которые служат исключительно интересам СА. В этом отношении уместно напомнить, что за убийство одного штурмовика руководитель организации СА имеет право казнить до двенадцати членов враждебной организации, совершившей это убийство. Эти казни официально разрешены фюрером, они должны осуществляться быстро и с военной неукоснительностью.
Однако мне сообщили об инцидентах – правда, достаточно редких, – в которых отдельные члены СА, я не хочу называть их штурмовиками, ибо они не заслуживают этого звания, допустили непростительное превышение своих полномочий.
Это превышение включает в себя осуществление личной мести, недопустимую жестокость, вымогательство и грабеж».
Капитан Рем выражал свое возмущение этими людьми, опозорившими честь мундира СА, и угрожал немедленной показательной казнью любому ответственному лидеру СА, который из ложно понятого чувства товарищества вовремя не вмешается.
Но к 8 августа СА уже не были частью вспомогательной полиции, организованной Герингом. Недисциплинированность, сила и пугающая независимость штурмовых отрядов поставила их в оппозицию к централизованной власти.
Это было год назад, летом 1933 года.
ГЛАВА 2
Пятница 29 июня 1934 года
Бад-Годесберг, отель «Дреесен»
21.00-21.30
Ко входу в отель «Дреесен» подъезжает автомашина и останавливается так резко, что взвизгивают тормоза. Швейцар еще не успел выйти на ступени, как к ней подлетает полицейский. Из машины выходит пассажир, все узнают в нем Йозефа Геббельса. Нервный, еще более бледный и худой, чем обычно, он быстро вскидывает руку в нацистском приветствии и направляется к Брюкнеру, который вышел ему навстречу. Они обмениваются рукопожатиями, и обер-лейтенант Брюкнер указывает на террасу, где Геббельса ждет Гитлер. Геббельс приглаживает волосы и, хромая, начинает взбираться по ступеням. Вальтер Брейтман видит знакомое костлявое лицо с впалыми щеками и туго натянутой кожей и сверкающие глаза, свидетельствующие о том, что высокопоставленного калеку снедает тревога. Благодаря острому уму, отточенному чувством своей физической неполноценности, Геббельс поднялся от секретаря Грегора Штрассера до признанного мастера нацистской пропаганды. В свое время он устранил босса, предав его. Когда у Гитлера возник конфликт со Штрассером, Геббельс перешел на сторону Гитлера. Министр пропаганды карабкается по ступенькам, волоча больную ногу и обнажив в застывшей улыбке зубы, которые кажутся слишком большими для его тонкого лица. Брейтман отступает назад, чтобы пропустить партийного интеллектуала, маленького, темного, легко возбудимого, совсем не похожего на арийца. Когда он стал министром пропаганды, Alte Kampfer, «старые бойцы» партии, преклонявшиеся перед физической силой, только насмешливо улыбнулись. А штурмовики пели:
