Илья Эренбург - Летопись мужества
6 августа 1941 года
Немцы педантично бомбят, Москву: прилетают в пять или в десять минут одиннадцатого.
Жалко Книжной палаты. Это был один из самых чудесных домов Москвы: старый особняк с колоннами.
На улицах теперь много женщин с узлами: носят с собой самое ценное.
Разрушено одно из зданий Академии, театр Вахтангова, астрономический институт, несколько десятков домов. В моей квартире воздушная волна произвела некоторый беспорядок. Пути этой «волны» воистину неисповедимы: она расплющила медный кофейник, но глиняные вятские бабы по-прежнему улыбаются. Наши собаки, два пуделя и скотч-терьер, при словах диктора: «Граждане, воздушная тревога» — прячутся под диваны.
Среди людей некоторые оказались неожиданно храбрыми, другие трусливыми. Есть мужчины, которые мечтают, как бы с вечера забраться в метро, но таких немного. Большинство выносят бомбардировки спокойно. Многие охотно лезут на крыши. Гасить зажигательные бомбы — это новый излюбленный спорт москвичей. На заводах во время тревоги продолжается работа. В убежищах при газетах установлены линотипы, стучат ундервуды.
Вчера был пятнадцатый налет на Москву. Я разговаривал с начальником противовоздушной обороны генерал-майором Громадиным. Это молодой человек. В его кабинете стоит койка: иногда генералу удается соснуть час-два. У него красные глаза: давно не высыпался. Генерал рассказывает, как наши артиллеристы сбивают осветительные ракеты неприятеля. Вчера на Москву летело свыше ста самолетов, но долетело всего несколько машин. Сильными были первые массированные налеты. Немцы тогда летали на малой высоте — четыре-пять тысяч метров — и скидывали тяжелые бомбы — до полтонны. Теперь они летают выше и бомбы у них измельчали. Наши летчики и артиллеристы сбили уже сотню немецких машин на подступах к Москве. В центре города, на площади Свердлова, стоят сбитые самолеты. Ребята толпятся вокруг. Старуха прошла мимо и сплюнула: «Нечисть!»
Недалеко от дома, где я живу, бомбы попали в школу. Убиты дети. Не всех детей увезли… В скверах садовники аккуратно поливают цветы.
28 августа 1941 года
Скуп язык военных сводок. Дважды в день страна узнает, что бои продолжаются на всем огромном фронте. Мы знаем, как тяжелы эти бои. Мы знаем, что немцы заняли ряд наших городов. Но мы не теряем бодрости. Слова, сказанные в первый день войны, — «победа будет за нами» — живы в сердце каждого советского гражданина.
Есть много симптомов, позволяющих нам с доверием ждать развязки. Сопротивление с каждым днем крепнет.
Наша авиация на фронте начинает теснить немецкую. Наша артиллерия с первых дней войны показала свою силу. Повысилась насыщенность частей автоматическим оружьем. В тылу врага растет партизанское движение. Противовоздушная оборона оградила Москву и Ленинград от варварского разрушения, задуманного гитлеровцами. На Смоленском направлении наши части ведут успешные контратаки. Нападение на Киев было дважды отбито, и враг отогнан от подступов к городу. На левом берегу Днепра наши части готовы отразить удар противника. Ленинград ощетинился, превратился в крепость, и, хотя враг еще далеко от его ворот, каждый ленинградец дышит суровым и живительным воздухом фронта. Потери германской армии исключительно велики. За два месяца немцы потеряли столько же, сколько за 1914–1915 годы. Их пугают зимние холода. А пока что зарядили дожди, а на проселочных дорогах в глине буксуют, вальсируют, падают немецкие машины. Немецкая мотопехота, пехота, которая не любит ходить пешком, может завязнуть…
Все это известно американцу из газетных телеграмм и обзоров. Я сегодня хочу указать на другой фактор — психологический, взглянуть на события глазами не стратега, но писателя.
Русский народ никогда не страдал национализмом. Нет ничего более далекого от русского сознания, чем национальное чванство, выразившее себя в песне «Дойчланд юбер аллес». Чужестранец не вызывал в нашей стране ненависти или презрения. Я думаю, что многие русские в годы мира даже не знали, насколько они привязаны к своей стране. Наш народ отличался миролюбием. Идея войны и ее атрибуты его мало увлекали. Тем поразительней патриотизм, родившийся в огне этого лета. Он лишен внешнего пафоса, он избегает больших слов, театральных жестов. В нем есть гордость.
Вчера я провел день с одним раненым пулеметчиком, Трегубовым. До войны он был веревочником, как его отец.
Он любит свое ремесло, с удовлетворением говорит, что они в Смоленске вили самые лучшие веревки на экспорт. Голубые глаза, льняные волосы. В нем ясность, спокойствие. Он вышел из окружения и вынес свой пулемет. Возле Смоленска он защищал переправу через реку. Его жена и дочь были в Смоленске, он не знает, что с ними стало. К пулемету он относится любовно. Он мне сказал: «Я человек не злой, но когда я увидел, как гитлеровцы падают, — чуть не закричал от радости»…
Таких, как он, миллионы. Оборона родины — не лозунг, не фраза, это плотное, горячее чувство, связь человека с землей, с родителями, с детьми, с тысячами нежных воспоминаний, глубоких подробностей, о которых не расскажешь даже другу, но которые в ответственную минуту становятся самыми важными.
О врагах наш народ говорит: «немец», «фашист» — или даже еще короче: «он».
Несколько дней тому назад возле Смоленска к нашему командиру подошла крестьянка, старушка, говорит: «Товарищ командир, как мне — готовиться?» — «А куда тебе готовиться, бабушка?» — «Как куда? Если немец идет, я должна мой дом сжечь, удавить куриц…»
Когда-нибудь новый Толстой опишет эту старую крестьянку. Кто не знает, как привязаны крестьяне к своей избе, к своей корове!.. И вот они все бросают, жгут добро, чтобы оно не досталось врагу. В этой самоотверженности целого народа — залог победы.
9 сентября 1941 года
Сотни километров по шоссе. Проезжаем места, памятные по романам Тургенева. Орел. Люди идут с работы. На стенах афиши — лекция о союзе трех великих держав, в театре «Гамлет». На базаре горы огурцов, крикливые гуси, душистые яблоки.
Поворачиваем на запад. Вот и дремучие Брянские леса.
Навстречу ползут возы с беженцами: дети, узлы. Брянск. Сожжено много домов немецкими бомбами. Девушки на улице едят мороженое. Грузовики, обросшие пестрой осенней листвой, движутся на фронт.
В конце августа гордость германской армии танковая группа Гудериана, подкрепленная рядом пехотных дивизий, направилась от Рославля к Брянску. Первого сентября наши части на правом фланге под командованием Героя Советского Союза Петрова перешли в наступление. Они форсировали Десну и перерезали Рославльское шоссе.
Живописные места: леса, пригорки, извилистая Десна. Русские деревни с серыми избами, среди которых горит рябина. Наши общие любимицы — березы. Падают снаряды, здесь же колхозники копают картошку, молотят хлеб — и это до самой линии фронта. Много беженцев из деревень, занятых немцами: они ждут. Женщины говорили мне: «Скоро наши выбьют его»… Крепка связь крестьян с армией; я слышал, как женщина цыкнула на ребенка: «Тише, наши генералы думают». А в избе не было генералов — два молоденьких лейтенанта писали донесение. Но женщина понимала — это важное дело, от него зависит судьба ребенка.
Вот и Десна. Мы идем по освобожденной земле, и с особой нежностью я смотрю на колокольчики, ромашки. Впереди еще много испытаний. Воды Десны напоминают мне о судьбе других городов — Десна течет к древнему Чернигову… Но все же большая радость идти по земле, которую еще вчера топтали сапоги гитлеровцев.
В деревне Могор восьмилетняя девочка, увидев рослого красноармейца, вылезла из-под стога и прыгнула бойцу на шею: «Дядя, вернулись!..» В другой деревушке, Афонин, выполз старик, белый как лунь, и перекрестился: «Слава богу, наши пришли!» Он показал мне разрушенный улей, сказал: «Не то чтобы взять медку, нет, он все поломал»…
«Он» — это «немец», так все зовут врага — в единственном числе. Разоренный, осиротевший улей, символ пчелиного трудолюбия и мастерства, как бы говорит о том, что несут гитлеровцы миру. Нужно ли говорить о разгроме деревень? Перебита утварь. В окопах нехитрое добро колхозников — немцы забрали, но не успели вывезти. А в одной избе на веревочке куры, немцы их общипали; ввиду прихода Красной Армии обед был отменен.
Вот наши новые позиции. Минометный огонь немцев. Бомбардировщики. Когда наши пехотинцы кидаются вперед с криком «ура», немцы отходят — рукопашного боя не принимают. Мы видим их систему обороны: противотанковые пушки в зацементированных окнах домов. Брошенное оружье, пожитки.
Трупы немцев на берегу Десны, на дорогах, в деревнях.
Сражение состоит из тысячи подвигов. Вот раненый водитель походной кухни. Вечером он вез бойцам борщ и заехал к немцам (сплошного фронта нет), принял немца, махавшего платком, за регулировщика. Немец крикнул: «Рус, сдавайся!» Водитель ответил: «Хорошо, сейчас сдамся», — развернулся, сшиб немца и уехал к нам. Вот молоденькая девушка Ульюша: она подобрала под огнем двадцать раненых. Вот поэт Иосиф Уткин. Он работал во фронтовой газете, накануне написал стихи о наступлении, пошел в бой вместе с бойцами и был ранен. Вот шофер, бойкий парень. Он утром пошел за запасной частью — машина застряла на дороге, — вернулся, а тут прорвались немцы. Шофер видит автомобиль: немецкий офицер, три солдата. Он застрелил четверых и уехал в немецкой машине. Мы его поздравляем, он говорит: «Там наша машина еще осталась, пойду за ней». И приехал в нашей машине. Вот флегматичный украинец. Он ел кашу. Подъехали два немецких мотоциклиста. Украинец их застрелил, потом сел доедать кашу. Он мне рассказывает: «Подлецы! Каша-то простыла… Ну ничего, мы самого Гитлеряку застрелим»…
