Александр Ушаков - Гитлер. Неотвратимость судьбы
— Ты будешь рисовать открытки с видами Вены, а я буду их продавать. Прибыль будем делить пополам. Согласен?
Воспрянувший было духом Гитлер мгновенно согласился, но уже в следующее мгновенье оживление сбежало с его лица.
— Ничего не выйдет, — уныло покачал он головой. — Для рисования нужны бумага, краски и кисти! А все это стоит денег!
Ханеш загадочно усмехнулся и потащил Гитлера в ближайшее кафе, где тот под его диктовку написал письмо своей горбатой тетке из Шпиталя с просьбой прислать ему немного денег для учебных занятий. И какова же была его радость, когда он получил целых 100 крон и мог не только купить краски и кисти, но и потеплее одеться.
Рабочий день приятелей начинался рано утром. Адольф садился за стол, а Ханеш отправлялся в поход по венским пивным и кафе и рассказывал их посетителям душещипательную историю о больном чахоткой талантливом художнике Адольфе Гитлере, которому не на что жить. Тем, кто проявлял интерес к судьбе несчастного художника, он показывал выполненные на довольно высоком художественном уровне картинки с изображенными на них зданиями, церквями и площадями Вены. Какова же была радость приятелей, когда открытки начали покупать! И не только посетители кафе и туристы. Венские торговцы вставляли творения Адольфа в дешевые рамки, и их охотно покупали торговцы мебелью.
Платили евреи по десять крон за картину. Увы, Гитлер и здесь оказался верен себе и постоянно выбивался из установленного Ханешом графика — по одной картине в день. И когда Гитлер снова начал поносить евреев, Ханеш не выдержал.
— Хватит тебе! — резко оборвал он приятеля. — Если бы не эти евреи, мы с тобой уже подохли бы с голода! А если ты их так ненавидишь, что же ты позволяешь мне продавать им твои картины? Или деньги не пахнут? И потом, — уже с насмешкой продолжал Ханеш, — неужели ты серьезно полагаешь, что похож на воспетого Ницше гиперборейца! Да ты только взгляни на себя в зеркало! Самый настоящий еврей!
Гитлер закусил губу. В обтрепанном синем костюмчике, с длинными волосами и бородой он в самом деле куда больше напоминал спившегося раввина, нежели того арийца, чье превосходство он уже начинал всячески прославлять.
— А ноги! — продолжал издеваться приятель. — Ты только взгляни на свои еврейские ноги! А знаешь, почему они у тебя такие?
Гитлер покачал головой.
— Потому что твоим предкам пришлось столько веков тащиться по пустыне!
Говоря откровенно, Ханешу было наплевать и на Гитлера, и на евреев, и заботился он сейчас только о себе. У него не было сиротской пенсии, которую снова начал получать его приятель, и прекрати он работать, в первую очередь проиграл бы он сам. Тем временем Гитлер пришел в себя и бросился в контрнаступление. Он только что прочитал статью уже известного нам Ланца фон Либенфельса и горячо принялся доказывать Ханешу, что он потому и продает евреям свои рисунки, что они занимают в этом бизнесе чужое место и именно поэтому их надо гнать отовсюду поганой метлой.
Ханеш махнул рукой и вышел из комнаты. Он уже по опыту знал, что теперь Гитлера не остановишь. А тот еще долго не мог успокоиться и продолжал проклинать жидов, заполнивших весь мир.
* * *Кто виноват в том, что мир так плох? Евреи и марксисты, большинство которых были тоже евреями. «Стоило мне сделать это открытие, — говорил позже Гитлер, — как шоры упали с моих глаз. Пришел конец моей многолетней внутренней борьбе… я осознал наконец, кто те злые духи, что сбивают с толку наш народ».
«Лиiь только я взялся за исследование этого вопроса, — писал он в «Майн кампф», — как Вена предстала передо мной в ином свете… Да нашлось ли хоть одно темное дело, хоть одна грязная история, прежде всего в культурной жизни, в которой не принял бы участия хотя бы один еврей? Едва ковырнув ножом подобный нарыв, тотчас наталкиваешься, как на червя среди гнили, на некого еврейчика, который тут же принимается жмуриться на свету».
Таким образом, именно этот самый жмурившийся на свету «еврейчик», по мнению Гитлера, оказывался повсюду и был виноват во всем, что так ненавидел и чего так боялся Гитлер в модернистской музыке и искусстве, в порнографии и проституции, в организации белой работорговли и в антинациональных эскападах прессы. Будущий фюрер был полностью согласен и с тем, что существует фантастический общий заговор Великой интернациональной партии против немцев, который нашел выражение в таких проявлениях, как демократия, парламентаризм, феминизм и «еврейские» влияния в искусстве, прессе и бизнесе. Тем не менее Гитлер далеко не сразу разобрался в так его волновавшем «еврейском вопросе», и больше всего его потрясло открытие, что евреи — вовсе не немцы, исповедовавшие иную религию, как он полагал раньше, а другая раса.
В юности Гитлер вряд ли имел четкое представление, что надо делать для решения «еврейского вопроса» и обдумывал возможность тотального уничтожения евреев. Но то, что именно антисемитизм и понятие расы стало основополагающим взглядом Гитлера на историю и формирование его мировоззрения, несомненно. Это лишний раз подтверждает следующая история.
В свою бытность в Вене Гитлер написал некое подобие пьесы о конфликте между христианскими миссионерами и германскими жрецами языческих гробниц в горах Баварии. Тема была не нова — нечто подобное писал фон Лист, а первый роман о битве христианских рыцарей с их противниками — «Парсифаль» — был написан еще в 1200 году Вольфрамом фон Эшенбахом и уже тогда являл собой аллегорию борьбы за обладание Копьем судьбы.
Имя на внутренней стороне книжке указывало на то, что ее владельцем был Адольф Гитлер. Штайн сумел разыскать Гитлера и часто встречался с ним в конце 1912 — начале 1913 года. Из своих бесед с ним он понял, что этот человек свято верит в то, что Копье судьбы наделяет его обладателя неограниченной властью и к хорошему, и к плохому. И если это на самом деле так, то Гитлер уже тогда очень серьезно относился к проблеме очищения расы и тем чудесным возможностям, какие открывало обладание так запавшим ему в душу Копьем судьбы.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Ханеш пустился на розыски блудного компаньона и после долгих поисков по Вене обнаружил пропавшего в одном кафе, где тот в очередной раз вещал о мировом зле, какое принесли на землю евреи. Завидев приятеля, Адольф даже не смутился и как ни в чем не бывало пригласил его принять участие в политической дискуссии. Однако Ханешу было не до болтовни: он взял аванс у нескольких торговцев, и ему надо было во что бы то ни стало убедить Гитлера вернуться к работе, поскольку от этого зависело и его собственное благополучие. И даже в большей степени, поскольку у Ханеша не было никаких пенсий и ему приходилось рассчитывать только на себя.
Однако эйфория продолжалась недолго, и уже очень скоро снова оставшийся без единой кроны Адольф, к великой радости Ханеша, уселся за рабочий стол. Но радоваться было рано. Как и раньше, Гитлер то и дело бросал работу и принимался за бесконечные разглагольствования о евреях, не щадя при этом и того самого Йозефа Ноймана, который подарил ему фрак. Ханеш все чаще срывался и советовал Гитлеру не принимать подарков от евреев, которых он ненавидел такой лютой ненавистью.
На Гитлера его призывы не производили ни малейшего впечатления, а вот к самому Ханешу он стал относиться прохладнее. Тот напоминал ему его отца, который с утра до вечера требовал заняться делом, в то время как ему до чертиков надоели все эти домики и садики и волновало только одно: политика.
Сыграл свою роль в охлаждении Гитлера к Ханешу и другой обитатель ночлежки, некий Йозеф Грайнер, плакатист по профессии, делавший вместе с Нойманом свой маленький гешефт на рекламе. Это был самый обыкновенный демагог, и ему не составило большого труда убедить Гитлера заняться рисованием рекламных щитов. Рекламное дело, по его словам, являлось кратчайшим путем к богатству, и, быстро разбогатев, они, по уверениям Грайнера, могли преспокойно жить и работать в свое удовольствие. И все же решающим аргументом стало отнюдь не красноречие Грайнера, а то, что, в отличие от Ханеша, он довольствовался всего 20 процентами выручки, тогда как Ханеш забирал себе половину.
Но напрасно он выдавливал из себя эти шедевры стихотворчества: ни его плакат, ни тем более убогие вирши заказчику не понравились, и получивший очередную пощечину Гитлер вернулся к старому компаньону. Ханеш особой радости не испытывал, поскольку хорошо знал тяжелый характер и ленивую натуру своего непостоянного приятеля.
Гитлера хватило на несколько дней, после чего он, к великому неудовольствию Ханеша, решил попробовать себя в живописи и принялся писать масляными красками венскую ратушу. Закончив свою более чем посредственную картину, он запросил за нее целых 12 крон. И напрасно Ханеш уговаривал его сбавить цену — избалованный рекламными опытами Адольф упрямо стоял на своем.
