Николай Полудень - Есть такой фронт
Огромным факелом пылало деревянное строение, но из него неистово гремели и гремели выстрелы. В одном месте крыша провалилась, и бандиты бросили туда гранату. На Уланове загорелась одежда.
Вдруг двери сарая упали от сильного удара изнутри, и на бандитов помчался живой пылающий факел, который прокладывал себе дорогу последней автоматной очередью.
— Хватайте его! Тушите огонь! Живым возьмем! — завизжал бородатый бандит.
Уланова повалили на землю, начали сбивать пламя.
*Окровавленный Денькович ввалился в комнату дежурного райотдела госбезопасности.
— Там… наши… гибнут… — едва вымолвил он.
В Рыково помчался чекистский отряд под командованием Александра Иванова.
Разделившись на две группы, бойцы всю ночь преследовали бандитов. Утром банда Романа была ликвидирована. Но Уланова так и не нашли. Через несколько дней взяли в плен бандеровского разведчика.
— Где держат Уланова?
— В районе Зубрицы… На горе Большая Шабела.
…На горе чекисты нашли четыре схрона, выбили оттуда бандитов, захватили важные документы. Но Уланов — как в воду канул.
*— …Ну вот мы и встретились с тобой, Уланов, — сказал один из главарей бандеровцев. — Видишь ли, вы не рассчитали: шли захватить Романа и попали в западню нашей боевки. А возглавляет ее Довбня. Слыхал о таком? Ты храбрый, Уланов, стало быть, давай поговорим по-мужски: я буду спрашивать, а ты — отвечай. Договорились? Прежде всего нас интересуют методы работы госбезопасности, организационная структура, количество отделов, имена руководителей. И потом еще — кто вам помогает из местных жителей? Я слушаю… Ты молчишь? Но это ж несерьезно! Ты думаешь, мы напрасно спасали тебя, напрасно снова сделали похожим на человека?
Черный от ожогов чекист стиснул потрескавшиеся губы.
— Что ж, хочешь поиграть в молчанку — играй. Но предупреждаю, сейчас ты запоешь…
Уланова схватили два охранника и начали медленно загонять ему под ногти большие иглы. Лицо чекиста покрылось испариной, стало бледным как мрамор. Он терял сознание. Откуда-то издалека до него доносился голос:
— Какие операции готовит против нас райотдел госбезопасности? Кто из крестьян помогает вам?
— Напрасно… стараетесь…
— Сделайте ему удавку, панове… — с улыбкой сказал Бородач.
На шею Уланову набросили петлю и начали медленно закручивать палкой веревку. Комната поплыла перед глазами. Утонула в кровавом тумане…
Уланов не скоро пришел в сознание. А когда собрался с силами, морщась от боли и отвращения, плюнул в физиономию бородатому.
И снова — пытка.
Его подвешивали за руки к потолку, зажимали пальцы в дверях.
Ночью Уланов бредил. В фантастических видениях мелькали перед ним улицы Москвы, метрополитен, где он когда-то работал, потом все подернулось дымкой…
На следующий день Бородач приказал собрать руководителей боевок — он решил дать им пропагандистский урок.
— Ну хорошо, Уланов, — начал в их присутствии Бородач. — Не хочешь выдавать своих секретов — не надо. Давай выясним, почему так резко расходятся наши взгляды. Мы, украинские патриоты, хотим своей земле добра. Мы боремся за это. Наши идеологи доказали, что Украина должна быть соборной и независимой. И мы здесь боремся за эту идею. А ты? За что борешься ты, за что мучаешься? — Бородач сделал паузу. — Молчишь? Молчишь потому, что тебе нечего сказать! — он торжествующе оглядел своих сообщников.
Уланову было тяжело не то что говорить, ему трудно было даже думать. «Я не должен… молчать. Иезуиты… проклятые. Нужно… говорить».
— Мы стремимся к одному, — брызгал слюной Бородач, — освободить Украину!
— Стремитесь… сесть… на шею народу, — вдруг сказал Уланов. — Старая песня… А что им… вот этим обманутым ребятам несет ваша идея? Будут работать на вас… кулаков. Плюньте, хлопцы, на этих кровопийц… Вам с ними… не по пути. Идите к нам.
— Заткнись! — крикнул Бородач. — Смотрите на этого коммуниста, на этого фанатика! Их стрелять, жечь нужно!
— Вот и вся ваша философия — стрелять… жечь… Но далеко с ней вы не уедете…
*Заграничный эмиссар Бородач переживал свою неудачу с «показательным пропагандистским уроком». Ущемленное самолюбие не давало ему покоя. Он выпил самогонки. Потом еще. Никак не мог избавиться, от взгляда Уланова, преисполненного ненависти и презрения. Захотелось жестоко отомстить чекисту, придумать для него изощреннейшие пытки.
«Зачем я пришел сюда, на Украину, через границу? Поднять боевой дух в боевках? Так это все равно, что вычерпывать ведром море. Показать слабость пленных коммунистов?..»
Бородач злобно выругался. Ему не удавалось ничего сделать с этим непонятным, непостижимым Улановым. Ведь перепробовали все. Если бы ему кто-то сказал, что человек продолжал молчать и после удавки, — не поверил бы.
«Что ж, очевидно, есть в этих коммунистах нечто такое, чего мы не учитываем. Откуда эта уверенность, эта немыслимая твердость? Почему за ними, а не за нами идут люди?! Уходит из-под ног земля, опускаются руки. Что будет дальше? Что ждет нас в будущем?»
Бородач опять налил в кружку самогонки, выпил, не закусывая. Хотелось забыть обо всем, но почему-то хмель не брал его. Во дворе слышались пьяные голоса его «хлопцев».
«Э-э-э, все они, паскуды, боятся за свою шкуру! Надеяться на них — напрасное дело. Где воинственное настроение, где результаты подпольной работы? Неужели людям ближе идеи этих коммунистов, нежели идея соборной Украины? Мужичье, быдло — землю им отдали советы. И мои собственные морги тоже поделили! За них я готов горло перегрызть. И буду грызть, буду убивать, жечь! За свои морги, за утраченную сладкую жизнь, за это жалкое прозябание буду мстить безжалостно!»
Эмиссар не мог понять простой истины: если ты пошел против народа — народ тебя уничтожит. Об этом многократно свидетельствует история.
*…Бандиты привели чекиста в лес. И вдруг Уланов остро почувствовал зов жизни. Хотелось еще раз увидеть Клаву, детей, друзей. Пронзительно остро пахли сосны. «Земля моя! Я твоя песчинка… твой нерв… твоя кровь…»
Уланова распяли на большом дереве, обложили хворостом. Боялся ли он смерти? Нет, он старался не думать о ней. Он уже не чувствовал боли в размозженных руках. Перед мысленным его взором предстал светлый солнечный день Первого мая. Москва… Он на Красной площади… Вот она вдруг расцветает красными маками… А вот они с Клавой, взявшись за руки, идут по полю, и она смеется радостно и звонко…
Пламя пылало под ним сильно и ярко, оно поднималось все выше, лизало мощные плечи, грудь, сильные мускулистые руки. Но из пламени, ярче пламени, вдруг вспыхнули яростным огнем прекрасные человеческие глаза.
— Будьте прокляты, изверги! Да здравствует… коммунизм!
*Прошли годы, давно канули в Лету «бородачи» и жалкие их прихлебатели. Много раз прорастала земля хлебами, травами и цветами. Много раз приносили в дом радость натруженные руки хлебороба. Родились дети, они стали юношами, которые нынче фиолетовыми вечерами целуют счастливые девичьи губы. И Федор Уланов, так просто и сильно любивший свою землю, сам стал ее частицей — стал зерном в пшеничном колосе, каплей росы на зеленых ветвях.
В тех местах, где погиб чекист, звонкоголосые пионерские дружины соревнуются за право носить его имя. В городе Турке появилась улица имени Федора Уланова. Живут его сыновья и дочь — с улановской кровью в жилах.
ЕВГЕНИЙ КЛИМЧУК
ВЫСТРЕЛА НЕ БУДЕТ
ТРОЕ ДУМАЮТ НАД ПИСЬМОМ
Под лучами мартовского солнца с красных крыш сползал последний рыжеватый снег. В город вступала весна, пьянящая, всемогущая. Весна всегда приносит хорошее настроение, а с ним — новые мечты, желания, планы…
Мысли Ивана Ивановича оборвал требовательный телефонный звонок.
— Слушаю!
— Товарищ полковник! Это капитан Середа из Мостиски. Разрешите прибыть. Необходимо доложить лично вам, — долетело из трубки.
Начальник райотдела Комитета государственной безопасности капитан Середа — опытный чекист. Он зря беспокоить не станет. Что же произошло?
— Приезжайте!
Начальник отдела управления КГБ по Львовской области полковник Иван Иванович Чубенко пригладил волосы, тронутые сединой, и сел за бумаги.
Прошло немного времени, и в кабинет вошел сухощавый, подтянутый капитан Середа. Он сразу же начал докладывать:
— Три часа тому назад на станции Мостиска в экспрессе Варна — Бухарест — Варшава у пассажира Романа Григулы таможенники нашли золотой перстень с бриллиантом… в объективе фотоаппарата. Григуле предложили сойти с поезда, чтобы внимательнее проверить его багаж. Он было возражал, спорил, но пошел. Золота, других драгоценностей больше найдено не было…