Борис Фрезинский - Писатели и советские вожди
МОРП должен продлить свое существование по крайней мере на несколько месяцев после запланированной конференции, но и в дальнейшем он будет необходим в качестве организационной опоры и информационного центра[639].
Узнав от Эренбурга о новых установках Москвы, Бехер мог скорректировать свою позицию (на что, видимо, и жаловался Барбюс). Задача у Бехера была одна: остаться на плаву в результате готовящихся реформ и по возможности взять их осуществление на себя.
Неожиданную поддержку приговоренному Сталиным МОРПу оказал Ромен Роллан, имевший в ту пору исключительно высокий, не уступавший горьковскому, авторитет в СССР. 28 декабря 1934 г. Роллан писал Горькому:
Барбюс извещает меня, что Международное объединение революционных писателей (МОРП) реформировано и будет заменено новой организацией, с более широко открытым доступом, основное местонахождение которой будет в Париже. — Я сожалею об этом. Как я пишу Барбюсу, «Почва Парижа недоброкачественна. Рано или поздно она губит всё, что порождает». Москва должна, по моему мнению, оставаться центром великого нового движения. К ней обращены и к ней должны все более и более обращаться взоры свободных и смелых умов всего мира. Завтра волна фашизма (слева или справа) может охватить Францию. Интернационал революционных писателей не найдет там той же прочной опоры, которая была у него в СССР. — И я даже не очень большой сторонник расширения кадров. Мы живем в период кризиса, в условиях которого было бы неосмотрительно слишком ослаблять строгость мысли. Не замыкаясь в рамки иссушающего сектантства, надо быть способным противостоять призывам сирен расслабляющего эстетизма, всегда готового вернуться на свое место. Это можно было наблюдать на съезде писателей, в Москве, прошлым летом. Я не доверяю дилетантам от «искусства для искусства» и, еще более, оппортунистам «революционной мысли», которые умеют проскальзывать на передовые позиции и вскоре их оставляют. Нужно было бы постоянно сохранять в центре испытанное руководство, неизменно бдительное и крепко держащее в руках вожжи. — Нет, еще не время для послаблений. Всё это наблюдали в СССР во время трагических событий исходных недель[640].
Выдающийся европейский гуманист, как видим, мотивировал в этом письме жестокую необходимость идеологической и кадровой «строгости» в условиях резкого обострения классовой борьбы (убийства Кирова!). Правда, автор «Жан-Кристофа» сделал это несколько витиевато, без столь любезной советскому народу большевистской прямоты.
Между тем, 3 января 1935 г. Бехер доносил в Москву о своих успехах: «Лига уже основана. Я надеюсь, что мне и здесь удастся провести правильную и согласованную линию»[641].
Подробная информация о том, что в это время происходило в Париже, содержится в письме Эренбурга Михаилу Кольцову, которому поручили курировать создание новой международной писательской организации (Кольцов запросил Эренбурга — через его московского секретаря В. А. Мильман — о положении дел в Париже):
17 января <1935 г.>.
Дорогой Михаил Ефимович,В. А. <Мильман> сообщила мне по телефону, что Вы спрашиваете о местных писательских делах. Я не сразу ответил Вам: ждал оказии. Не ответил и С. С.[642] — по той же причине (так что прошу Вас о содержании письма поставить в известность А. И.[643]).
Барбюс объявил здесь, что он окончательно признан. Это он сказал Муссинаку и Бехеру. Сам он сидит на юге, а всем распоряжается его секретарь, известный Вам Удеану. Сей последний ведет себя диктаторски. Собрав кой кого, он заявил, что утверждена «Международная лига писателей» и ее секретариат: Барбюс, он (Удеану), Муссинак, Фридман, Бехер. Причем все это — от имени Москвы. Барбюс составил манифест в строго амстердамском стиле[644], который он сначала разослал во все страны, а потом уже начал спрашивать: вполне ли хорошо[645]. Самое грустное, что благодаря Удеану пошли толки, что деньги московские. Он хвастал: снимаем роскошную квартиру, достали много денег, будет журнал — до 5000 фр. в месяц сотрудникам и т. д. Мне он заявил: «Писателей надо прежде всего заинтересовать материально». Если считать его за писателя, это может быть и верно. Но так можно получить картину, нам знакомую: Терезу[646] от Испании, Удеану и Вову Познера[647] от Франции и пр. Разговоры о деньгах и манифесте пошли далеко и много заранее испортили. Я думаю, что Барбюс после рассылки своего неудачного манифеста должен теперь, хотя бы на первое время скрыться, чтобы не приняли возможную новую организацию за его проект. Местные немцы, Жид, Мальро и Блок всецело согласны со мной. Муссинак явно выжидает события[648]. Вчера я их видел (Удеану, Муссинака и Бехера) и сказал, что по моим сведениям еще ничего не решено. Муссинак обрадовался, а Удеану обозлился. Потом я узнал, что сей бывший представитель французских бель-летров в ближайшие дни отбывает в Москву. Вообще делает всё он: это — официальный зам — Барбюс, который сам ничего не делает. О том, на что способен Удеану, можете судить по «Монду», в этом французском журнале нет ни одного французского писателя. Полное запустение. Не способны даже на работу метранпажа. Деньги спасти журнал не могут. Кто им только не давал.
А далее в письме следует фраза, внешне скромная, но с мощным зарядом: «Надо ли говорить о том, что все это делается именем того, с кем Барбюс в свое время беседовал». Москва была, таким образом, поставлена в известность, что Удеану и иже с ним на всех углах афишируют личную поддержку Сталина. «Отец народов» этого не любил. Понятно, что Кольцов обязан был сообщить полученную информацию вождю.
Вместе с тем Эренбург передает в Москву и нечто позитивное, и делает это, пародируя циничную манеру Кольцова: «Не будь описанной истории, положение можно было бы рассматривать, как благоприятное. Мальро горит. Блок пылает. Геенно и Дюртен следуют. Жид поддается. Может придти такой человек, как Жироду, не говоря уже о Мартен дю Гаре. В Англии обеспечен Хаксли. Мыслимо — Честертон и Шоу. Томас Манн тоже сдался. В Чехословакии — Чапек». «Но, конечно, — заключает Эренбург, предупреждая Москву, — все это отпадет, если организация будет удеановская. В Амстердам этих дядь не загнать».
Письмо Эренбурга заканчивается обращением: «Очень прошу Вас срочно написать мне, как обстоят дела с этим. Меня спрашивают Мальро, Блок и пр. Если правда, что узаконен Барбюс — надо сказать, чтобы не было недоразумений. Найдите способ сообщить мне обо всем возможно скорее и подтвердите (через Мильман) получение этого письма. Сердечно Ваш И. Эр.»[649].
Как раз в январе 1935 г. Барбюс на юге Франции заканчивал книгу о Сталине, и до выхода ее из печати Москва его ничем не беспокоила. Потом Барбюс жаловался Щербакову:
По причинам, которые никогда не были мне особенно понятны[650], я в дальнейшем не получил никаких известий о том, что было решено во время моего пребывания в Москве и этим решениям не было дано никакого практического осуществления, как в вопросе об аппарате, «Монде», учредительной декларации, так и в вопросе о ежемесячном журнале критики и об издательской фирме, которую я считал (и продолжаю считать) совершенно необходимой для эффективного успеха рассмотренного проекта. Я не получил также никаких известий, касающихся ликвидации МОРП[651].
Эренбургу, который в январе дописывал самую советскую свою книгу «Не переводя дыхания», Москва также не предоставила свободы действий (в данном случае, правда, ее мотивы не связаны с потребностью в литпродукции высокого качества).
Канва дальнейших событий устанавливается по письмам Эренбурга его московскому секретарю В. А. Мильман:
31 января 1935 г.: «Письма М. Е. <Кольцова> я не получил».
21 февраля: «М. Е. <Кольцову> пишу с оказией. Вполне конкретно и даже о том, что сделано — решил не ждать больше»[652].
26 февраля: «Прилагаю обращение французских писателей. Передайте, пожалуйста, А. И. <Стецкому> — это в дополнение к моему письму».
27 февраля: «Скажите А. И <Стецкому> и С. С. <Динамову>, что я получил от Б<арбюса> очень резкое письмо[653]. Я не знаю, что мне делать <…> Я пишу одновременно С. С. Передайте, чтобы мне сообщили ответ срочно и выясните, передал ли в свое время М. Е. <Кольцов> содержание моего письма им. Это важно и срочно».
14 марта: «Посылаю Вам приглашение и тезисы, которые я получил от французских писателей. Передайте их А. И. <Стецкому>».
23 марта: «Почему М. Е. <Кольцов> сердится на меня?»
