Дмитрий Жвания - ПУТЬ ХУНВЕЙБИНА
Массовая культура эксплуатирует образ женщины как хорошо сформированного куска плоти, плати – и плоть твоя. В гинекократическом обществе «вампирическая, сугубо женская сексуальность все агрессивнее наступает на человечество». В номере помещена знаменитая фотография Гельмута Ньютона: четыре обнаженные и дерзкие красавицы, держа руки на талии, модельно шагают вперед. Редактор журнала, видимо, Дугин, поместил под фото подпись - «Они идут…». Но судя по тому, что было написано в журнале, они, эти вампирши, уже пришли и напугали мужчин до смерти. «При созерцании мужской толпы становится совсем грустно, - сожалеет Головин. – Мужчины боятся собственных мыслей, бандитов, начальников, «общественного мнения», деньгососущих и деньгодающих пауков. Но пуще всего они боятся женщин. «Она» идет разноцветная и хорошо централизованная, ее грудь соблазнительно вибрирует… и плоть мучительно восстает. «Она» - идея, кумир. «Она» - конкретная ценность». Если «проститутка требует почасовой оплаты», то, мнению Головина, «любовница или жена, понятно, много больше». Есть только одно средство избавиться от всей этой напасти - «консервативная революция», то есть восстановление Традиции. Мужчина вновь станет Героем, Воином, а женщина – Любовницей («афродитической женщиной») или Матерью («деметрической женщиной»).
С одной стороны, это был совершенно новый для меня взгляд на взаимоотношения полов. Я, будучи левым, всегда протестовал против угнетения женщин в капиталистическом обществе; с другой – я не мог не признать, что в чем-то, если не во многом, новые правые правы: капитализм действительно активно эксплуатирует притягательный образ женской плоти, в рекламе, в массовой культуре, и это неизбежно влияет на поведение женщин.
Я подумал: «Интересно, неужели Лимонов согласен со всем этим после всего того, что он написал?». Судя по статье, которая через какое-то время появилась в «Лимонке» - согласен. Статья называлась «Лимонка в женщин», но Лимонов ее написал сразу после того, как узнал о предательстве Натальи Медведевой.
В общем, новые правые идеи входили в меня, как экзотическая и не всегда приятная пища, и поэтому я не мог до конца усвоить их. Я чувствовал, что мой организм, точнее – вся моя внутренняя организация протестует против них, пытается избавиться от непривычной пищи.
Глава 11
Предвыборный гностический порыв
Лето 1995 года я посвятил интеллектуальной работе. Мне нужно было привести в порядок свои мысли и дать идеологическое обоснование того, что именно солдаты, ветераны войны в Чечне – сила, которая совершит революцию, расправится с чиновниками и буржуазией. Я вновь перечитал «Размышления о насилии» Жоржа Сореля, «Человек бунтующий» Альбера Камю, небольшое, но очень емкое произведение Льва Троцкого «Их мораль и наша», «Катехизис революционера» Сергея Нечаева и, конечно, книги Михаила Бакунина. Во всей этой литературе я искал места, где говорится о социализме как о принципиально новой человеческой культуре, культуре подвижничества и коллективного героизма, а также те места, где проводятся аналогии между деятельностью социалистов-революционеров и солдат, между войной и революцией.
Кроме того, я прочел несколько биографий Бенито Муссолини и познакомился с «Доктриной фашизма», написанной им в соавторстве с Николо Бомбаччи. «Я хотел бы, чтобы слова «жить в опасности» стали лозунгом итальянского фашизма. Жить в опасности — значит быть готовым к любой жертве, к любым действиям, ко всему, что потребуется для защиты отечества. Жизнь, как ее понимают фашисты, — это тяжелая и суровая жизнь, жизнь, полная строгой и, можно сказать, религиозной веры. Ее надо прожить со всей ответственностью и проявить при этом всю силу духа. Фашист должен презирать комфорт и удобства. Его кредо — героизм, тогда как основа буржуазной жизни — эгоизм. Мир для фашиста не ограничивается материальной субстанцией, где человек существует изолированно от других людей и вынужден жить сиюминутными удовольствиями. Нет, фашизм рождается именно как реакция на такое существование, как реакция на вырождающийся материализм и агностицизм», - читая эти строки, я боялся признаться себе, что полностью согласен с дуче, и многое бы отдал за то, чтобы это утверждение принадлежало мне. Я обнаружил, что Муссолини задолго до Алена де Бенуа заявил, что «фашизм не относится ни к левым, ни к правым силам, ни, тем более, к центру».
В итоге я написал статью, которая интеллектуально оформила изменения в моем мировоззрении – «Солдат и революция». В качестве эпиграфа я взял пассаж Троцкого: «Непристойно смотреть на фанатичного воина глазами тупого и ленивого лавочника», но все остальное было навеяно «Доктриной фашизма». «Жертвенность, героизм, любовь к риску – это чисто человеческие качества, - писал я, фактически перефразируя Муссолини и Бомбаччи. – На войне солдат возвышается над инстинктом самосохранения, на что животное неспособно. Ради победы и жизни товарищей он готов рисковать собственной жизнью. И это возвышение совпадает с волей к бытию, поскольку посредством его солдат завоевывает право на звание Человека. Ибо только человек может «умереть, но встать». Ибо всякое величие берет свое начало в риске.
Но вот солдат возвращается с войны. Чем встречает его мирная жизнь? Вместо вспышек трассеров – вспышки рекламы; вместо доблести – мелкое подличанье; вместо чести – лизоблюдство и карьеризм; вместо мужественности – банальная самцовость; вместо боевого товарищества – поговорка «это ваши проблемы; вместо личностной и коллективной целостности – тотальная деконструкция, симулякры. Словом, солдат познает все прелести буржуазного общества – общества потребления. Солдат не видит своего места в этой социальной топи. Он ревется назад: туда, где стреляют…»
Дальше я предлагал солдатам средство от «афганского» и «чеченского» синдрома: «Если общество потребления не предъявляет спроса на его (солдата) мужество, героизм, если его тошнит от эгоизма обывательской массы, если он вновь стремится почувствовать себя бойцом в сплоченном строю, тогда он имеет только один настоящий выход – стать на стезю революционной борьбы. Ибо революция органично совмещает в себе коллективный порыв массы с героическими действиями революционной элиты. Революция – это воплощение принципов эгалитаризма. И одновременно – арена для героев. Это диалектический процесс развертывания коллективного и личностного динамизма. Герой революции растворяет свою личность в коллективной борьбе; отказывается от самого себя во имя осознанной идеи – идеи революции. В революции он видит смысл своего бытия, и готов доказать это посредством собственной смерти».
Свои мысли я подтверждал словами Троцкого: «Не может быть революционеров без воли, которая ломает препятствия, без преданности, без духа самопожертвования. Революционер начинается там, где личная амбиция полностью и целиком подчинена на службу большой идее».
Наверное, такой пафосный текст не имел права писать человек, который на войне не провел ни дня, то есть – я. Единственно, что меня извиняет, так это то, что доказывал свое мнение ссылками на признанные авторитеты в этой области. Меня так и подмывало желание процитировать Муссолини, но я сдержался, понимая, что после этого все леваки меня заклеймят фашистом. Но все, кто разбирался в истории, и так поняли, кто мой новый герой. В то время, как итальянские социалисты твердили солдатам: «Вы придурки, коли не бросили оружие, а продолжали воевать за цели буржуазии!», именно Муссолини со страниц газеты «Il popolo d’Italia» («Народ Италии») убеждал ветеранов: «Вы – национальные герои! Вся нация должна держать равнение на вас! Вы принесли Италии победу. Но слабость правительства лишила нас плодов этой победы. Плач социалистов мешает вас с грязью. Мы должны объединиться и выступить как против правительства, так и против социалистов!»
Я, конечно, не призывал бороться против социалистов, благо в России они были почти незаметны, но был бы рад, если бы солдаты обратили свой гнев на либералов и правительство. После рейда Шамиля Басаева в Буденновск я написал статью для нового номера «Рабочей борьбы» - «На бой кровавый». «Победы была близка. Была близка их солдатская победа: победа тех самых «18-летних мальчиков», о неспособности которых воевать так много разглагольствовали либеральные журналисты. А эти мальчики взяли и доказали, кто и на что способен. Они доказали это вопреки бездарности и продажности генералов; вопреки пулям дудаевцев; вопреки либеральным СМИ, которые жалили их с тыла. Они преодолели все это. Они заслужили победу. И это очень показательно в социальном смысле. Ибо кто воюет в Чечне? Чьи сыновья проливают кровь? Сыновья рабочих и крестьян. И вот эти простые парни доказали всем: они воевать умеют. Но их победы не согласовывалась с планами тех, кто наживает на войне капитал. Эти силы всячески стремились сорвать солдатское наступление. Нужна была провокация. И она не замедлила явиться в лице Шамиля Басаева», - я намеренно выбрал пафосный стиль, в противовес модной тогда постмодернистской иронии.
