Сталинград. Крах операции "Блау" - Пауль Карель
Сам Паулюс считал, что отвод 6-й армии в рамках общего сложившегося положения был бы полезен. Он все время подчеркивал, что 6-я армия с большей пользой могла бы быть использована на прорванном фронте между Воронежем и Ростовом, чем здесь, в Сталинграде. Кроме того, силы и средства железнодорожного транспорта, Люфтваффе и все тыловые службы высвободились бы в пользу решения задач общестратегического уровня. Однако от своего имени он не мог принять такого решения. Невыполнение своего требования в отношении деблокирования и снабжения он не мог также предугадать в смысле последствий, для этого у него не было необходимой информации. Все это командующий передал своим генералам, которые, как и он. стояли за прорыв из котла, и в заключение отдал приказы на ведение обороны.
Что ещё мог и должен был бы сделать Паулюс, этот представитель плеяды лучших выпускников академии Генштаба? Кто-либо вроде Рейхенау, Гудериана, Роммеля или Геппнера, возможно, действовал бы иначе. Но Паулюс не был авантюристом или бунтарем, он был чистой воды генштабистом. Один из генералов в Сталинграде имел принципиально иное мнение, чем Паулюс, и не соглашайся мириться с ситуацией, возникшей после решения Гитлера. Генерал артиллерии Вальтер фон Зейдлиц-Курцбах, командир 51-го корпуса, человек, который весной вырвался из Демянского котла, требовал от Паулюса невыполнения приказа фюрера, а также требовал от него прорыва из котла под его, Паулюса, ответственность.
В памятной записке от 25 ноября он письменно изложил командующему 6-й армии, что он страстно отстаивал в кругу других командиров ещё 23-го числа и чего ему добиться не удалось: «Необходим немедленный прорыв из котла!»
Памятная записка начиналась словами: «Армия встала перед окончательной дилеммой: либо прорыв в направлении на юго-запад, общим направлением на Котельниково, либо гибель в течение последующих немногих дней».
Решающим фактором по мнению Зейдлица в плане оценки ситуации и такого принятия решения был фактор снабжения войск. Иллюзией было бы связывать существенные ожидания с эффективностью снабжения по воздуху. Следовательно:
«Если необходимо сохранить армию, то её командованию необходимо немедленно инициировать приказ сверху либо самому немедленно принимать иное решение».
Основная аргументация памятной записки не отличалась от точек зрения других генералов 6-й армии, а также от позиции генерала Паулюса. Точный анализ обстановки, изложенный замечательным начальником штаба 51-го корпуса полковником Клаузиусом, выражал аргументы всех офицеров из штабов блокированных войск.
Зейдлиц предложил: «Обнажив северный и волжский фронты, сформировать ударные силы, атаковать ими южный фронт и, оставив Сталинград, прорываться на Котельниково, — в том направлении, где сопротивление противника — слабейшее».
Дословно: «Такое решение делает необходимым оставление значительного количества материальной части, однако предоставляет шанс разбить южный клин вражеских «клешей», увести большую часть армии от опасности катастрофы и сохранить её для продолжения наших операций. Вследствие этого часть сил противника окажется скованной на продолжительное время, в то время как уничтожение армии на позициях круговой обороны будет иметь следствием утраты фактора сковывания сил противника. Для остального мира возможна такая трактовка событий, которая сможет предотвратить тяжелый моральный ущерб: после полного разрушения советского центра оборонной промышленности — Сталинграда — армия, разгромив вражескую группировку, отводится с Волги.
Шансы на успех в прорыве там больше, поскольку до сегодняшнего времени боевые действия не раз показывали недостаточную стойкость пехоты противника на открытой местности». Четко и ясно. Логично. Любой офицер Генштаба мог бы подписаться под этим. Проблема заключалась в самой концовке памятной записки. В ней говорилось:
«Если Главное командование сухопутных войск немедленно не отменит приказа стоять на позициях круговой обороны, то из этого будет вытекать обязанность долга перед собственной совестью по отношению к армии и немецкому народу самому взять на себя свободу действий, запрещавшуюся доныне приказом, и воспользоваться имеющейся ещё пока сегодня возможностью избежать катастрофы посредством наступательных действий. На карту поставлено полное уничтожение 200 000 человек закаленного в боях личного состава. Другого выхода нет».
Моральное обоснование с позиций военных традиций собственных действий и призыв к неповиновению на холодного генштабиста Паулюса не оказало воздействия. И на других офицеров — тоже: ни на командиров корпусов, ни на начальника штаба армии генерала Артура Шмидта. Кроме того, эффект был ослаблен акцентированной фразой об «уничтожении армии в течение нескольких дней», что было 25 ноября преувеличением, и, к сожалению, в вопросе о снабжении аргументация Зейдлица была неверной, когда он писал: «Даже если ежедневно смогут приземляться 500 машин, то они доставят не более 1000 тонн грузов, которых не хватит для покрытия потребностей 200-тысячной армии, ведущей крупномасштабные действия и не располагавшей запасами».
Если бы армия ежедневно получала 1000 тонн, то ей бы, вероятно, удалось выйти из окружения.
Тем не менее Паулюс переслал памятную записку в штаб группы армий Манштейну. Он добавил, что оценка боевой ситуации совпадает с его оценкой, и вновь потребовал свободы действий для организации прорыва из котла, но отверг идею прорыва в противовес приказам штаба группы армий и ставки фюрера.
Паулюс не получил разрешения на прорыв. Прав ли был Зейдлиц, требуя от него невыполнения приказа? Если мы отвлечемся от важности по отношению друг к другу фактора приказа и фактора повиновения в восприятии солдата в ходе военных действий, т.е. от того факта, что приказ и повиновение приказу есть принцип функционирования всякой армии и должны быть настолько прочно укоренены, что они даже в минуту опасности и необходимости смотреть в лицо смерти сохраняют свою силу для солдата, офицера и генерала, как это сформулировал генерал Бундесвера в отставке Уле-Веттлер, то все-таки остается проблема: «Было ли возможным практически реализовать требовавшееся невыполнение приказа?»
Что сделал Хрущев, когда генерал Лопатин в начале октября хотел отвести свою 62-ю армию из Сталинграда, так как он видел перед собой тяжелейшие
