Сергей Романовский - Наука под гнетом российской истории
Наконец, для наиболее несговорчивых ученых постано-влением ЦК ВКП(б) и Совета министров от 28 марта 1947 г. ввели так называемые «суды чести». Поначалу они устраивали разборки в Минздраве, Минторге и Минфине: публично боролись с проступками, ронявшими “честь и достоинство советского работника”. Но этого показалось мало. Решили расширить их сферу: публичные шоу ставились повсюду, даже в ЦК, где честь мог обронить, разумеется, только мелкий клерк.
Не осталась в стороне и наука. Здесь главным прегрешением считалась публикация в иностранной печати. 5-7 июня 1947 г. в одном из театров Москвы слушалось дело члена – корреспондента АМН СССР Н.Г. Клюевой и заведующего кафедрой гистологии МГУ профессора Г.И. Роскина. Грех их был страшен, замахнулись они на святое: эти горе – ученые возжелали напечатать в США свою книгу «Биотерапия злокачественных опухолей», изданную в 1946 г. в Москве. Суд коллег, надо сказать, наиболее беспощаден, ибо ими, помимо идеологического дурмана, движет еще страх и зависть. А суды эти были наделены широкими полномочиями – их решения могли передаваться в органы и обжалованию не подлежали. После упомянутого нами процесса на 10 лет осудили профессора В.В. Парина, как пособника преступления своих коллег, сняли Министра здравоохранения Г.А. Митерева, а ЦК ВКП(б) осенью 1947г. специально по этому «делу» принял «закрытое письмо», оно должно было подстегнуть и активизировать другие суды. Тактика гениальная: кто усомнится в заботе партии о науке и научной интеллигенции? – ведь ученых судят ученые. Им виднее, кто уронил честь и достоинство и они сами очистят свои ряды от ненужных отбросов.
21 октября 1947 г. суд чести выбрали и в Академии наук. На этом заседании с правом решающего голоса присутствовало около 1300 человек и среди них десятки выдающихся ученых, вынужденных участвовать в этом навязанном им действе. С докладом «О достоинстве советского ученого» выступил академик С.И. Вавилов [470]. Как водится, приняли обширную резолюцию. В ней осуждалось “низкопоклонство перед Западом”; вождя, друга и учителя советских ученых товарища Сталина заверили, что “весь коллектив Академии наук” беспременно выполнит любое его указание…
1948 год знаменит особо. Это год сессии ВАСХНИЛ и постановления ЦК ВКП(б) “Об опере В. Мурадели «Великая дружба»“.
Генетика – одна из немногих наук, в развитии которой русские ученые еще в 20-х годах добились впечатляющих успехов. Но она слишком сложна для восприятия “народными академиками”, к тому же оперирует понятиями, вовсе им чуждыми – гены, хромосомы, мутация. Зачем весь этот буржуазный бред, когда советские люди нуждаются в хлебе уже сегодня и советские аграрии, вооруженные самым передовым в мире мичуринским учением, обеспечат хлебом страну «без ген и хромосом».
Сталину подобная логика показалась более чем убедительной. Он вообще считал, что в науке все должно быть ясно и неучу. Дал добро на творческую дискуссию о путях развития советской биологической науки.
В августе 1948 г. она состоялась. Пути были очерчены четко: “вейсманистам – морганистам” – на Колыму, а “мичурин-цам” – на университетские кафедры и в академические кресла.
… В 1939 г. еще дозволялось критиковать Т.Д. Лысенко. В одном из номеров «Социиалистического земледелия» за тот год на Лысенко наклеили ярлык «ламаркиста». 19 марта 1939 г. Вернадский отмечает в дневнике: “Это правда, но удивительно, что ламаркизм или дарвинизм могут являться мерилом политичес-кой благонадежности” [471]. Вернадский этого не понимал, зато Лысенко усвоил быстро и сам стал щедро развешивать подобные бирки на всех своих идейных противников. А чтобы им было неповадно подавать ответные реплики, он теперь ссылался на мнение ЦК, а то – и самого товарища Сталина. Этот аргумент убивал наповал, иногда и в прямом смысле слова.
Прием оказался заразительным. О.Б. Лепешинская, решившая заняться научной работой, когда уже следовало получать пенсионное пособие, на мелочи не разменивалась [472]. Ей было некогда ими заниматься. Она с налета ворвалась в науку и, разумеется, только на основе марксистско – ленинской методологии и творческого использования идей Лысенко сразу ошеломила видавших виды биологов: она установила, что клетки “ро-ждаются из живого вещества”. Все так и остались с раскрытыми от недоумения ртами, ибо старая большевичка в 1952 г. заявила ученым, что рукопись ее основополагающего труда «Происхож-дение клеток из живого вещества» прочел и одобрил т. Сталин. Теперь, мол, дело за вами. Одобряйте и вы. И одобрили. Хотя прекрасно уже тогда было ясно, что это классический параноидальный бред недоучки. Но трактовать происхождение клеток не по Лепешинской было равносильно агитации против советской власти.
… После печально известной сессии ВАСХНИЛ 1948 г. с поста академика – секретаря Отделения биологических наук был немедленно снят академик Л.А. Орбели. Реакция почетного члена АН СССР (с 1942 г.), президента Лондонского королевского общества нейрофизиолога Генри Дейла была такой же стремительной: он попросил не считать его более членом советской Академии. В письме на имя С.И. Вавилова Генри Дейл указал, что разногласия с Т.Д. Лысенко не могут быть поводом для столь резких дискриминационных акций против академика Орбели: “… Из заявлений самого Лысенко ясно, что его догмат установлен и насильно введен Центральным комитетом коммунистической партии как отвечающий политической философии Маркса и Ленина. Многие из нас, г-н Президент, с гордостью считали, что в науке, общей для всего мира, нет политических границ… Однако теперь эта наука должна быть отделена от советской науки и порицаема как «буржуазная» и «капиталисти-ческая»… С тех пор как Галилей угрозами был принужден к своему историческому отречению, было много попыток подавить или исказить научную истину в интересах той или иной чуждой науке веры, но ни одна из этих попыток не имела длительного успеха. Последним потерпел в этом неудачу Гитлер. Считая, г-н Президент, что Вы и Ваши коллеги действуете под аналогичным принуждением, я могу лишь выразить Вам свое сочувствие” [473].
В годы бездарного ленинизма подобное письмо тут же переправили бы в спецхран, удовлетворив просьбу английского ученого «в рабочем порядке». Но в 1948 г. мера идеологической самодостаточности была столь велика, что партийные надзиратели за Академией наук вынудили С.И. Вавилова дать открытый бой зарвавшемуся англичанину. Его письмо обсуждалось на Общем собрании. И более того, Л.А. Орбели заставили отмежеваться от непрошенной поддержки и призвать своих советских коллег исключить Генри Дейла из Академии наук. Само же его письмо, как посчитало Общее собрание, было “направлено против науки и демократии”. Вот, оказывается, как.
Дейл, конечно, понял, кто заводил механизм этого кукольного представления. И был абсолютно прав в том, что даже научные изыски, укореняющиеся на марксистской почве, неизбежно становятся догмой, причем догмой с политическим окрасом; она, как ржа, разъедает тело науки и та, сама того не замечая, мгновенно превращается в страшную карикатуру на самое себя. Дейл все это, повторяю, прекрасно понял. А вот Л.А. Орбели, видимо, забыл законы стаи, а скорее все же у 66-летнего ученого просто не было сил – он дал в 1948 г. слабину и ему это не простили. Уже в 1950 г. на совместной сессии АН и АМН СССР (“павловская сессия”) его добили окончательно. Здесь придворным хором «верных павловцев» дирижировал академик К.М. Быков. И он и Орбели – ученики великого Павлова. Но, как оказалось, ученики разные.
1949 год также по-своему примечателен. Советские ученые (настоящие, разумеется) гордо вскинули свои патриотические головы и с презрением огляделись окрест. Всякая несоветская наука теперь искренне ими презиралась, а те недобитки, которые почитали теорию относительности Эйнштейна, теорию резонанса Полинга, ту же генетику были объявлены безродными космополитами и облиты всенародным презрением. А упомянутые теории полностью разоблачены. Объявили заодно буржуазными лженауками кибернетику, социологию, генетику, евгенику. Те же, кто имел наглость их разрабатывать, теперь переквалифицировались в кочегаров, истопников и дворников. Пусть знают, что значит сидеть на шее трудового народа.
24 мая 1949 г. в борьбу с «космополитами» включился и Физический институт Академии наук. Выступивший там президент Академии наук и директор этого института академик С.И. Вавилов, заявил четко и недвусмысленно, что уже вся страна борется с «космополитизмом», настал, мол, и наш черед. Спектакль разыграли по заранее отработанному сценарию: сначала громили «космополитов» В.Н. Векслер, Б.М. Вул, заместитель по режиму генерал Ф.П. Малышев, затем «космополиты» Я.Л. Альперт, С.М. Рытов, В.Л. Гинзбург и др. каялись и обещали забыть английский язык [474].
