Александр Ушаков - Гитлер. Неотвратимость судьбы
Оставалось только одно препятствие: Гугенберг, который не соглашался на новые выборы, так как опасался поражения своей партии. Тем не менее общими усилиями его удалось уговорить, и после того как Гитлер торжественно пообещал не делать никаких персональных изменений в кабинете министров независимо от результатов голосования, Гугенберг сдался. Но даже сейчас Гитлер все еще не был уверен в окончательном успехе, и 29 января в дневнике Геббельса появилась следующая запись: «Фюрер часами меряет большими шагами комнату отеля… Потом вдруг останавливается и говорит мне: «Если партия распадется, то я через три месяца пущу себе пулю в лоб».
* * *— Да нет, конечно… Никакой опасности я не вижу! Да и почему я должен опасаться людей, которых мы наняли для нашего дела?
Как же ошибались фон Папен и те, кто пытался сначала «приручить» Гитлера, а потом использовать его в своих интересах! Гитлер переиграет их всех, что он блестяще докажет всего через два месяца, когда придаст государству ту форму, которую он посчитает нужной.
Но все это будет позже, а пока Гинденбург привел к присяге «кабинет национальной концентрации» (именно так теперь будут называть новое правительство) и отпустил новоиспеченных министров со словами: «А теперь, гос— ' пода, с Богом за работу!»
Так холодным январским утром закончилась затянувшаяся на целых пятнадцать лет великая драма Веймарской республики. Закончилась она только для того, чтобы превратиться, как, во всяком случае, принято считать, в самую настоящую трагедию, к которой всего через двенадцать лет приведет Германию ее новый рейхсканцлер Адольф Гитлер.
Впрочем, такая ли уж это была трагедия? И как знать, не этой ли, пусть и страшной ценой Германия купила себе свое достойное будущее? Ведь именно Гитлер спас Германию от коммунистов, которые превратили бы ее, возможно, в куда больший ад. Можно кем угодно считать Гитлера, но при этом не следует забывать, что царивший в это время в СССР Сталин являлся куда большим злом. А тот, кто и сейчас не верит в это, пусть сравнит условия жизни ветеранов Второй мировой войны в Германии и в России, зарплату инженеров, врачей и пособия пенсионеров.
О чем думал в тот великий для него день сам Гитлер, что вспоминал? Не пустивших его в искусство еврейских профессоров? Кошмары ночлежек и драное пальто, в котором щеголял чуть ли не круглый год, или 9 ноября 1923 года и охватившее его после поражения отчаяние? А может быть, тот самый день, когда он впервые увидел Копье судьбы и ощутил то удивительное чувство собственной избранности, которое охватило его тогда с такой силой?…
ЧАСТЬ V
РЕЙХСКАНЦЛЕР
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Получив желанное кресло рейхсканцлера, Гитлер в тот же день решил устроить для намеревавшихся «использовать для себя господина Гитлера» господ фон Папена и Гугенберга зрелище, которое раз и навсегда отбило бы у них охоту использовать его в своих целях.
Ровно в 19 часов, когда на Берлин опустились холодные сумерки, бесконечные колонны штурмовиков с зажженными факелами в руках промаршировали перед Имперской канцелярией. Так СА отметили приход к власти своего вождя. Военные оркестры играли старые немецкие марши. Тысячи факелов освещали холодную январскую ночь. Геббельс поставил этот действовавший на воображение спектакль всего за шесть часов.
Гитлер стоял у окна своего кабинета. Из расположенного рядом президентского дворца на шествие штурмовиков взирал Гинденбург. Как это ни покажется странным, но он был доволен: маршировавшие в ночи боевики напомнили впадавшему в маразм старцу те благословенные времена, когда германская армия считалась непобедимой.
Ошибка Германии заключалась и в том, что парламентские фракции не только не были готовы к серьезной борьбе с Гитлером, но и не верили в его долговечность. Тот же Эрнст Тельман в ответ на предложение уже 29 января 1933 года заявить о готовности Коммунистической партии Германии бороться с фюрером беспечно ответил, что буржуазия «даже близко не подпустит Гитлера к власти», и отправился… играть в кегли.
Мы помним ту ненависть, какую Гитлер еще с Вены испытывал к парламенту, и вот теперь он решил сделать все возможное, чтобы освободиться от его власти.
* * *30 января 1933 года в пять часов вечера началось первое заседание нового кабинета, в котором было всего три нациста, включая самого Гитлера. Они располагали в рейхстаге всего 247 голосами из 608, и для правления на парламентской основе им было необходимо договориться с третьей крупной буржуазной партией «Центр», которая имела в парламенте 70 голосов. С первой же минуты пребывания у власти Гитлер начал игру. Заявив о намерении договориться с «Центром», он послал на переговоры Геринга, который должен был сделать все возможное, чтобы «Центр» не вошел в коалицию. Геринг все понял как надо и объявил предложения «Центра» неприемлемыми.
1 февраля 1933 года Гитлер выступил с обращением к немецкому народу по радио. Он говорил не как лидер нацистской партии, а как глава коалиционного правительства, или, как он сам назвал его, «правительства национальной революции», и призвал воссоединить разрозненную нацию и восстановить «единство ее ума и воли».
— Национальное правительство, — вещал он, — будет сохранять и защищать основы, на которых зиждется сила нашей нации. Оно возьмет под надежную защиту христианство — фундамент нашей нравственности — и семью — ядро нации. Поднимаясь выше классовых и сословных различий, оно вернет нашему народу сознание его расового и политического единства, возвратит его к исполнению обязанностей, проистекающих из этого. Оно хочет, чтобы уважение к нашему великому прошлому и гордость за его традиции стали главными моментами воспитания немецкой молодежи. Поэтому оно объявит беспощадную войну всем формам духовного, политического и культурного нигилизма. Германия не должна впасть и не впадет в коммунистическую анархию…
Помимо промышленников единственной силой в Германии, с которой Гитлер не собирался портить отношения, была армия, и уже 3 февраля 1933 года он постарался наладить отношения с генералами рейхсвера. Но даже с ними он повел себя весьма осторожно, понимая, что время открывать карты еще не пришло. Как и раньше, он много говорил об «избавлении от оков Версаля» и возрождении военной мощи Германии. А когда его напрямую спросили, каким именно образом он собирается использовать военный потенциал, фюрер довольно туманно ответил:
— Сейчас говорить об этом преждевременно. Быть может, в борьбе за новые рынки экспорта, быть может — и это, пожалуй, предпочтительнее, — в завоевании нового жизненного пространства на Востоке и неукоснительной германизации последнего.
Как всегда, он постарался говорить о том, что от него хотели услышать, а потому заявил:
— Я уничтожу раковую опухоль демократии и обеспечу самое жесткое авторитарное руководство государством. Что же касается создания вермахта, то оно является важнейшей предпосылкой достижения нашей цели: возрождения политической мощи. Вермахт есть самая важная и самая социалистическая часть государства. Он останется надпартийным учреждением, стоящим вне политики… Никакого слияния армии и СА не произойдет! Самым опасным периодом будет время воссоздания вермахта. Тогда и станет ясно, есть ли во Франции настоящие государственные деятели. Если да, то они не дадут нам передышки и нападут на нас… Если же мы выстоим, то используем всю нашу политическую мощь для завоевания жизненного пространства на Востоке и подвергнем его полной германизации…
Надо ли говорить, с какой радостью слушали генералы фюрера! Целых пятнадцать лет они вынашивали планы отмщения за ноябрьский позор 1918 года и мечтали о том светлом дне, когда германская армия возродится и станет решающей силой сначала в Европе, а потом и во всем мире. Теперь их мечты начали сбываться. Во главе государства встал наконец политик, который думал точно так же, как и они.
— И пусть вас не обманывает вся эта болтовня о мире и верности Конституции, — закончил свою речь Гитлер.
* * *Гитлер заигрывал не только с генералами, но и с народом — в его глазах он пожелал выглядеть этаким бескорыстным отцом нации, для которого самым главным в жизни являлась забота о детях. И когда 7 февраля 1933 года фюрер отказался от положенного ему должностного оклада в 29200 марок и компенсации за свои представительские расходы в сумме 18000 марок, немцы только развели руками. Эти деньги, заявил Гитлер, пойдут семьям тех штурмовиков и эсэсовцев, которые погибли в борьбе за власть. «Я, — скромно говорил он, — считаю своим долгом сделать это, так как могу прожить на доходы от продажи моих книг, в то время как свою государственную должность я рассматриваю как почетную обязанность, и получать за нее деньги в сложившихся условиях считаю неприличным…»
