Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 3
Председатель. — Вам известно, что народом было заявлено властям требование о вашем аресте в виду этих действий?
Курлов. — Не знаю.
Председатель. — Вы помните, что потом были освобождены некоторые политические арестованные из тюрьмы?
Курлов. — Может быть, были освобождены те, которые были в ведении судебной власти…
Председатель. — Вы помните, что освобожденных на руках понесли на площадь перед вокзалом, где вы разрешили устроить митинг, т.-е. заявили, что вы не имеете возражений против того, чтобы митинг был устроен?
Курлов. — Это совершенно неверно и опровергается имеющимся в сенате делом. Дело было так: когда депутация явилась ко мне и говорила о манифесте, она, между прочим, заявила о необходимости освободить всех из-под стражи. Я сказал: что те, которые находятся в ведении судебной власти, могут быть освобождены только прокурором, а что остальных я не могу освободить до тех пор, пока не получу соответствующих распоряжений. Затем, никто меня ни о каком митинге не просил, а толпа, когда от меня вышли депутаты, направилась к тюрьме, имея в виду, видимо, освободить арестованных. Около тюрьмы стоял постоянно караул все эти дни, и офицер, который командовал этим караулом, предупредил, что, на основании устава о службе гарнизона, он будет стрелять, если толпа подойдет ближе пятидесяти шагов. Толпа не подошла и затем отправилась к вокзалу. Значит, никакого митинга у вокзала я не разрешал. Затем, там тоже был постоянный караул, охранявший вокзал в эти дни. Командовавший караулом подполковник не сделал того же предупреждения, и толпа подошла вплотную к нижним чинам, стала хватать их за оружие, и тогда нижние чины без команды открыли огонь, что подтверждено следствием и приказом командующего войсками виленского военного округа.
Председатель. — Из каких же побуждений толпа, только-что перед тем добившаяся освобождения арестованных и только-что узнавшая об акте громадного значения, — из каких побуждений эта толпа, по вашим сведениям, стала хватать ружья у солдат?
Курлов. — Не ружья у солдат… Я теперь не помню фамилию этого подполковника, он был подхвачен толпой, поставлен на стол и к его шашке был привязан красный флаг… То же самое предполагалось сделать, очевидно, и с солдатами.
Председатель. — Т.-е. началось, так сказать, братание толпы с солдатами, даже с полковником. Каково же было отношение губернатора к тому, что происходило? Очевидно, толпа была в очень радостном настроении: может быть, вы знаете, что некоторые свидетели этого события говорили, что «восторг толпы не поддавался описанию»?
Курлов. — Моего отношения никакого не было.
Председатель (продолжает цитировать). — «Все целовались, качали офицеров и солдат»… Было то мирное движение масс, которое мы всегда наблюдаем, когда спадают оковы с народа и все в радостном и умиленном состоянии.
Курлов. — Меня там не было.
Председатель. — Но вы по телефону дали распоряжение.
Курлов. — Какое?
Председатель. — Это вам следует знать.
Курлов. — Я никакого распоряжения не давал, потому что, когда мне сказали об этом, я сказал, что я сейчас еду, и приказал давать лошадей. В это время мне доложили, что все это произошло… Больше ничего. Никакого распоряжения я не давал и давать не мог.
Председатель. — Итак, вы утверждаете, во-первых, что вами не была высказана за несколько дней до того угроза по адресу населения Минска в том смысле, что будут расстреляны люди, которых вы назвали «мерзавцами», т.-е. собравшаяся толпа, и утверждаете, во-вторых, что вы в этот день не давали ни приказания расстрелять или стрелять, ни приказания, чтобы власть приняли две роты пехотного полка?
Курлов. — Никакого приказания не давал и давать не мог, потому что это были не войска, вызванные в помощь гражданским властям, а был военный караул. Так что никакого приказания давать я не мог.
Председатель. — Войска стреляли?
Курлов. — Да.
Председатель. — Они обступили толпу с трех сторон, а с четвертой, свободной по направлению к городу, стали городовые с револьверами, и, таким образам, толпа была окружена со всех сторон?
Курлов. — Я не думаю, чтобы это было так. Я теперь, конечно, сказать этого не могу, но, как я себе рисую вокзал Минска, стрельба происходила от караула, стоявшего перед вокзалом, и затем несколько выстрелов было со стороны моста, где стоял второй караул. Что касается до городовых, которые окружали с четвертой стороны, то там была четвертая часть…
Председатель. — Я говорю о городовых, которые закрывали доступ к городу, в силу чего толпа, окруженная со всех сторон, не могла двинуться и к городу.
Курлов. — Я не знаю, как четвертая часть… Там не могло быть такого наряда городовых, которые были с револьверами и окружали толпу.
Председатель. — Разве городовые были безоружные?
Курлов. — Они были плохо вооружены.
Председатель. — Сколько было убитых и сколько раненых тяжело и легко?
Курлов. — Я не могу припомнить, но всего около ста человек…
Председатель. — Убито было около семидесяти?
Курлов. — Этого я точно не могу знать.
Председатель. — Неужели это не врезалось в вашу память?
Курлов. — С тех пор прошло много лет… Я помню общую цифру, но не могу сказать точно, я могу ошибиться.
Председатель. — Во всяком случае, пострадавшие насчитывались сотнями?
Курлов. — Нет, сотней. Цифра точно установлена.
Председатель. — После этих событий вам пришлось скрыться из Минска, причем вы переоделись в платье офицера?
Курлов. — Ничего подобного никогда не было! Из Минска я не скрывался. А когда городской голова поехал жаловаться на мои распоряжения в Петербург и я получил телеграмму от министра сдать губернию и поехать для объяснений, я совершенно спокойный и обыкновенным образом выехал и ни во что не переодевался: поехал я в штатском платье, как всегда ездил, как всякий губернатор, выезжая из пределов губернии…
Иванов. — Скажите, пожалуйста, генерал, вы указывали, что приказали запрягать лошадей — а затем что же? Так и не поехали, узнав, что там происходят такие недоразумения? Какие меры вы приняли, чтобы предупредить?
Курлов. — Все было кончено.
Иванов. — Что это значит: кончено? — убили, расстреляли и кончено?
Курлов. — Все были немедленно увезены.
Иванов. — Об этом вы распорядились? Так что вы остались дома — совершенно безучастным к этим событиям?
Курлов. — Я больше туда не поехал…
Иванов. — Т.-е. вы вовсе туда не поехали?
Курлов. — Да.
Председатель. — Что вы делали в 1906, 7 и 8 годах?
Курлов. — После того, как я ушел из Минска? Я находил, что мне довольно тяжело было быть в Минске…
Председатель. — Быть может, вследствие ненависти, которая существовала по отношению к вам у местного населения?
Курлов. — Я не скажу, чтобы у местного населения существовала… А дело в том, что было неприятно после этих событий продолжать быть губернатором в этой губернии. И когда я был здесь, я просил министра внутренних дел, чтобы мне дал другую губернию. Мне была обещана нижегородская губерния. Затем, в это время переменились министры, т.-е. ушел Дурново и был назначен, если не ошибаюсь, П. А. Столыпин, и ему, как мне сказал директор департамента общих дел, Дурново ни слова об этом обещании не сказал. И нижегородская губерния была занята лицом гораздо моложе меня. Тогда я просил меня причислить к министерству, и я был причислен.
Председатель. — Когда на вас было покушение в 1906 году, вы состояли в должности минского губернатора?
Курлов. — Да, это было в январе.
Председатель. — Это покушение стояло в связи с расстрелом толпы?
Курлов. — Должно быть. По крайней мере, насколько это выяснилось на суде.
Председатель. — Покушавшиеся на вас были казнены?
Курлов. — Один. А другой был сослан на каторжные работы.
Председатель. — Через три года после этого случая, с 1 января 1909 года, Россия увидела вас в должности товарища министра внутренних дел, заведывающего полицией?
Курлов. — Такой должности в сущности нет. Я был товарищем министра внутренних дел и заведывал делами департамента полиции. Должность товарища министра внутренних дел, заведующего полицией, до меня была упразднена.
