Дэвид Уайз - Охота на «кротов»
Никакая выдача Логинова не могла иметь места без его разрешения. Не могла».
9 сентября полиция безопасности ЮАР объявила, что Юрий Логинов признался в шпионаже против данной страны и еще двадцати трех стран. Шеф полиции безопасности генерал-майор X. Дж. ван ден Берг огласил длинный список советских дипломатов в других странах, которых Логинов идентифицировал как агентов КГБ.
Эванс под видом представителя службы безопасности ЮАР встретился и допросил Логинова после его ареста. «В ЮАР он признался мне, что рассказал нам не все о своих отношениях с КГБ», — сказал Эванс. Но не более. Эванс сообщил в ЦРУ, что Логинов балансировал на лезвии бритвы и почти допускал, что являлся засланным агентом, но все же не признал этого. Тем не менее ЦРУ, уверенное в том, что Логинов — обманщик, позволило ему чахнуть в южноафриканской тюрьме, куда само и засадило его.
* * *Охота на «кротов» шла плохо. Карлоу заставили уйти, Гарблера перевели, карьера Ричарда Ковича застопорилась; дела бесчисленных сотрудников находились на дознании, и в некоторых случаях этих людей переводили на менее секретную работу. Но никаких «кротов» не нашли, если не считать Игоря Орлова, который ни в чем не признался. В любом случае Орлов никогда не являлся штатным сотрудником ЦРУ, только служащим по контракту в Германии.
Но в конце 60-х годов группа специальных расследований начала концентрировать свое внимание на новом и совершенно потрясающем объекте. На этот раз им оказался не агент из низов, ведущий проституток из баров Карлсхофа, а глава советского отдела — собственной персоной Дэвид Мэрфи.
Начать с того, что Мэрфи был обвинен в том, что, возможно, является советским агентом. Обвинение выдвинул его собственный сотрудник (.который руководил Юрием Логиновым) Питер Капуста. Бывший ведущий сотрудник штата Энглтона Уильям Джонсон вспоминает эту историю. Джонсон, элегантный человек, куривший трубку, носил усы, обладал манерами английского полковника; он учился в Йельском университете вместе с Энглтоном, который привлек и взял его на работу в Управление, а затем направил в Вену. Позднее Джонсон служил в странах Дальнего Востока, закончив карьеру шефом базы в Сайгоне.
По словам Джонсона, Капуста пошел к Сэму Па-пичу (ветерану ФБР, осуществлявшему связь с ЦРУ) и высказал ему свои домыслы относительно Мэрфи. Для сотрудника ЦРУ дело необычное — выйти за пределы своего ведомства и обратиться к ФБР.
У Папича были веские причины запомнить обвинения против Мэрфи. «Капуста позвонил мне среди ночи. Было около часа или двух». Но, добавил Папич, «ФБР не стало вести расследование. С самого начала Бюро рассматривало дело Мэрфи как внутреннюю проблему ЦРУ. Мы получили определенную информацию, включая показания Капусты. По нашим стандартам, которые базируются на имеющихся данных, расследование ФБР не дозволялось».
Уильям Джонсон сказал: «Я так и не смог понять, почему он (Капуста) обвинил Мэрфи. Я не мог проследить логику его обоснований. Среди причин указывалось, что Мэрфи и Блейк вместе работали в Берлине. Я написал рапорт и в срочном порядке подал его Хелмсу. Я был в шоке. Двумя днями позже я видел Сэма (Папича). Он тоже не мог понять, что к чему».
Поскольку Папич и ФБР отказались взять дело, то можно было бы его и закрыть, если бы не тот факт, что группа специальных расследований занималась делом Мэрфи. Это означало, что и Энглтон начал подозревать Мэрфи, одного из своих ближайших коллег и высокопоставленного сотрудника ЦРУ, ведающего операциями против Советского Союза. В охоте на «кротов» произошел поражающий воображение поворот: начальник контрразведки подозревал начальника советского отдела[204].
«Скотти» Майлер подтвердил, что группа специальных расследований провела тщательную проверку Мэрфи, когда тот возглавлял советский отдел. По его словам, она «не была напрямую связана с «Сашей». Просто был ряд неудач и провалов. Чистки в Японии и в Вене. КГБ, возможно, приложил руку к выдвижению Мэрфи, чтобы сбить с толку ЦРУ. Однако необходимо иметь в виду, что инциденты, видимо, инсценировались с целью поддержки его репутации».
Майлер закурил сигарету и медленно выпустил дым. «Быть может, Мэрфи постигла судьба «Джо Бтфсплка». Ему, вероятно, просто не повезло»[205]. Майлер также припомнил, что Мэрфи находился в Берлине в одно время с Орловым. «Пути Орлова и Мэрфи пересекались несколько раз в разных местах».
Нельзя не принимать во внимание и семью Мэрфи, добавил Майлер. «Жена Мэрфи из среды русских белоэмигрантов в Китае, которая затем выехала в Сан-Франциско. Это фактор, который можно отнести ко всем выходцам из белой эмиграции, особенно из Китая. Таких прожженных иммигрантов было много. Да, над этим следовало подумать».
Однако в конечном счете Майлер заключил, что драка в пивной, потасовка, завершившаяся ударом зонтом, одновременное пребывание Мэрфи с Игорем Орловым и Джорджем Блейком в Берлине, происхождение его жены в действительности не являлись главной причиной. На самом деле у контрразведки возникли подозрения относительно Мэрфи, который возглавлял все операции ЦРУ против СССР в критический период, из-за его связи с одним белоэмигрантом, являвшимся, как полагали охотники за «кротами», агентом КГБ. Жизнь и деятельность человека, бросившего тень на карьеру Мэрфи, — одна из наиболее интригующих и ранее неизвестных страниц периода «холодной войны».
«Мэрфи помог ему внедриться в ЦРУ, — сказал Майлер. — Было ясно, как божий день, что он шпион.
Он не являлся кадровым сотрудником, а работал по контракту. У него был допуск. В период его работы у нас было много провалов. Мы потеряли несколько агентов. Это случилось во время войны в Корее. Этот парень курировал агентов, работавших за линией фронта, в Северной Корее. И они исчезали. Подозревали, что это была не простая некомпетентность, а что он их выдавал».
Человек, о котором говорил Майлер, мог бы стать героем романа Лe Карре или Джона Бьюкена. Его имя — Арсений «Энди» Янковский.
Он родился в 1914 году в России, в городе Владивостоке, в помещичьей семье старого аристократичет ского рода. Янковские имели свой герб, большое поместье, разводили скот и лошадей. Фактически они были известны как коннозаводчики. Во время революции 1917 года отец Энди, Георгий, вступил в Белую армию и сражался против красных. Через три года Янковских выгнали из поместья. Георгий с Энди и еще двумя сыновьями в сопровождении двух десятков родственников бежал из России, перешел через границу в Северную Корею и обосновался в Чхонджине. Позднее они купили землю в горах возле Чхуула и осели там[206].
Георгий Янковский слыл знаменитым охотником в России и в Северной Корее. Он со своими тремя сыновьями ходил на диких кабанов, леопардов и корейских тигров, которые больше по размеру и, как говорят, свирепее индийских. Он продавал шкуры и ловил тигров для зоопарков. Янковские торговали также измельченными в порошок оленьими рогами, ценившимися в Азии как средство против импотенции. Поскольку Георгий был известным энтомологом, в его честь названы двадцать видов бабочек[207].
В такой экзотической, хотя и суровой обстановке рос Энди Янковский; он говорил на русском, корейском и японском языках. В колонию в Северной Корее влились новые белоэмигранты, и в 1934 году молодой Энди женился на Ольге Соколовской, матери двух маленьких детей, состоявшей в разводе с мужем. Они познакомились во время летних каникул, когда она приехала в колонию. Как и многие другие русские, Ольга уехала из России в Маньчжурию, в Харбин, где в 1925 году у нее родилась дочь Анастасия (Ната) Соколовская. В тот же год семья переехала в Шанхай, где примерно в 1930 году родился сын Ростислав, которого все звали Слава. Однако, после того как Ольга вышла замуж за Энди Янковского, детей разлучили. Слава остался в Шанхае с отцом, а Ната с матерью и отчимом — в Северной Корее.
В 1947 году с хорошей жизнью Янковских в Чхууле было покончено. Советы, оккупировавшие Северную Корею, начали гонения на русскую колонию; это коснулось Энди, его двух братьев и отца. «Пришли Советы и всех арестовали, — вспоминает подчерица Энди Янковского Ната. — Повсюду стояли войска. Они только и делали, что арестовывали людей. Энди был арестован. Ему удалось бежать, и они пробирались пешком. Энди и Ольга перешли 38-ю параллель».
В то время Нате было 22 года, и она жила в Чхонд-жине. «Я бежала в 1947 году на рыбачьем баркасе, в куче зловонной рыбы». Она встретилась с матерью и отчимом в Сеуле. Но отца и двух братьев Энди отправили в сибирский лагерь, где, по ее словам, отец Энди умер. Тем временем ее брат Слава, обманутый обещаниями советских властей, сел на пароход и возвратился в СССР; там его вскоре арестовали, и он провел десять лет в лагерях ГУЛАГа.
В Сеуле американская разведка занималась поисками кандидатов на вербовку среди белогвардейских беженцев. «В первый раз в контакт с нами вступил Дэвид Мэрфи, — рассказывает Ната. — Он разговаривал с Энди и со мной. Он (Мэрфи) в то время работал в Сеуле. С нами постоянно вели беседы».
