Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века
«Однообразное мелькание экипажей скоро надоедает и, оставив круг, вы пройдете к памятнику Екатерине, где продолжают резвиться дети. Изображение „Жены Великой“ перед дворцом красиво и оригинально. Минуя его, спуститесь по одной из дорожек к шоссе, оставив за собой полукруг Петровского дворца, и на вас сразу пахнет совершенно другою жизнью. Там, сзади, скучающая традиционная Москва, здесь – веселая молодежь, быстро мчащаяся по прямой, как стрела, велосипедной дорожке. Сотни, тысячи велосипедистов несутся из Москвы в парк, к Всехсвятскому.
Отдохнув немного около станции велосипедных обществ, велосипедисты пускаются в обратный путь. Конечною целью их являются ресторанчики, где, бросив своих стальных коней, они обсуждают вопросы велосипедного спорта. Кавалеры, дамы в широких шароварах сидят за столиками и весело болтают, спорят о преимуществах одной системы велосипеда перед другой, доказывают необходимость свободного колеса и тут же проектируют дальние экскурсии.
– Однако, господа, пора двигаться! – говорит кто-нибудь.
– И в самом деле! А то темно будет!
– А фонари на что?
Зажигают фонари, и по потемневшей дорожке мелькают светляки».
В 1913 году, как отмечалось в обзорах городской жизни, тон в Петровском парке задавали «спортсмены» уже иного толка – завсегдатаи располагавшегося поблизости ипподрома. Зато в Сокольниках спорт расцвел пышным цветом: «...футбол, лаун-теннис, все модные игры имеют верных адептов среди местной молодежи. Веселым роем проносятся легкие велосипеды по идеальным дорожкам, устраиваются импровизированные гонки и пыхтят мотоциклетки».
Остается добавить, что в дореволюционное время велосипед-тандем острословы называли «ловушкой для женихов»: мол, летней порой покатается девица с кавалером, а осенью, глядишь, свадьба.
Впрочем, «дачные» романы завязывались не только на велосипедных дорожках. Важным подспорьем в этом деле служил так называемый «круг» – место, где проходили увеселения. Там устраивались выступления музыкантов и время от времени проводились балы, на которых молодежь могла всласть потанцевать. Сокольнический «круг», где собирались «сливки» московского общества, для купчих, имевших дочек на выданье, был одним из самых привлекательных мест.
А вот Богородский «круг» запомнился Н. М. Щапову, как «голая, утоптанная ногами, огороженная забором площадка с эстрадой для оркестра, галереей от дождя и двумя-тремя торговыми палатками».
В некоторых дачных поселках давали спектакли «летние» театральные труппы.
В них не блистали артисты первой величины, но порой их игра вызывала высокие оценки. Описывая историю дачного театра в Богородском, В. А. Бессонов приводит оценку «летних» театров, сделанную А. А. Блоком: «Это тоже целый мир, в котором кипит своя разнообразная жизнь, и что здесь – среди жестоких нравов, диких понятий, волчьих отношений – можно встретить иногда такие драгоценные блестки дарований, такие искры искусства, за которые иной раз отдашь с радостью длинные „серьезные“ вечера, проведенные в образцовых и мертвых театрах столицы»[101].
Однако чаще всего отзывы о постановках на «дачных» сценах носили критический характер. Особенно доставалось любительским спектаклям, поставленным силами самих дачников и служившим скорее средством от скуки, чем образцами высокого искусства.
По поводу откровенно халтурных сценических работ Бессонов цитирует московский журнал «Развлечение»:
Для «дачной Мельпомены»Открыт театров ряд,И крошечные сценыСпектаклями сулят...И дачник наш московскийТам зрит «искусства пир»:Калечится Островский,Увечится Шекспир...
В том же ключе однажды выразился литератор А. С. Грузинский (Лазарев): «...в дачных местностях неспокойно, по слухам, свирепствуют шайки любителей драматического искусства и, нападая на мирных дачников, отнимают у них кошельки, выдавая взамен билеты для входа на любительские спектакли».
Кроме «дачных» романов и «дачных» театров, в литературе на темы летнего сезона обязательно фигурировали «дачные» мужья. Его типичный портрет обычно выглядел так: затурканный женой господин, который каждый вечер, обремененный огромным количеством свертков, едет на дачу. По дороге он лихорадочно сверяет покупки с длинным списком заказов от домочадцев. Рано утром ему приходится снова отправляться в Москву на службу.
На долю этих бедолаг выпадало самое большое испытание – постоянное курсирование между городом и деревней. И по большей части средством передвижения у них был поезд, опять же именовавшийся «дачным» и вызывавший у пассажиров массу нареканий. Например, в 1900 году прозвучали жалобы на то, что в ночное время на станции Химки касса постоянно закрыта, а кондукторы под разными предлогами отказывались продавать билеты севшим на поезд пассажирам. Из-за этого публике приходилось ехать «зайцами» и платить штрафы при появлении контролеров.
О прочих «прелестях» поездок за город по железной дороге говорится в стихотворении «Дачные поезда»:
Жестокие порядкиНа дачных поездах.Заполнены площадки,Висят на буферах;И, словно сельди в бочке(К чему такой закон?..),Отцы, мамаши, дочкиНапиханы в вагон...И теснота, и душно...Там – ругань, тут – укор...Но мимо равнодушноПроходит кондуктор...
Не прошел мимо общественно значимой темы и «Дядя Гиляй». Его фельетон «Полминуты» был посвящен правилам, введенным в 1913 году на московских железных дорогах. Видимо, кто-то из первых лиц, вдохновленный заграничными порядками, повелел установить время стоянки дачных поездов не более 30 секунд. При этом чиновник почему-то упустил из виду, что в иностранных вагонах выходы имелись из каждого купе, а в русских на всех пассажиров приходилось только два. Не говоря уже о том, что платформы на пригородных станциях и полустанках не были рассчитаны на всю длину состава.
«Вы подумайте: огромные вагоны с двумя выходами на концах, – писал В. А. Гиляровский. – Надо пройти весь коридор, застрять на узкой площадке, спускаться с ловкостью акробата вниз на три ступеньки, держась непременно обеими руками за ручки вагона, как по пожарной лестнице.
И в довершение всего, если на полустанке вагон не дошел до платформы, повиснуть надо над откосом полотна, иногда покрытым острым щебнем, иногда полуаршинной глубины грязью. Повиснуть над бездной, имея багаж, сложенный на площадке вагона в ожидании носильщика или доброго человека из пассажиров, который передаст вам багаж, когда вы очутитесь на земле.
А между прочим, для дачных поездов в прошлом году на некоторых железных дорогах были установлены полуминутные остановки, да именно на тех полустанках, где платформа длиной в три вагона, а пассажиры остальных вагонов обречены на сальто-мортале прямо на полотно. И строго, под угрозой штрафа, было предписано начальникам станций ровно 1/2 минуты и не больше держать поезд.
Пассажир только успел вынести на площадку корзину или кулек с провизией и начинает спускаться, чтобы через пять минут быть на своей даче и мирно обедать в кругу семьи... Он уже опустил ногу с нижней подножки вагона и ищет отдаленную землю... Но вдруг по мановению руки начальника станции поезд без звонка и свистка тихо двигается, и бедный пассажир взбирается опять на площадку, так как перед ним стоит задача рыцаря на распутье:
– Сам соскочишь – багаж остался... Домой попадешь – обеда не будет!
И едет до следующей станции. А тут на грех контролер.
– Цап-царап! Пожалуйте доплату!..
И пойдет канитель со всеми последствиями... И вместо того чтобы пообедать дома, вы можете очутиться в жандармской следующей станции, откуда вас могут отправить под конвоем пешком за 15 верст в стан.
– Для удостоверения личности!
– Полминуты! Ни секунды больше! Иначе штраф, – помнит начальник станции и строго блюдет расписание.
А что делать пассажиру в полуминутную остановку? Как выйти из вагона?
Если еще при этом впереди вас стоит на площадке вагона почтенная старушка на костылях, или весь коридор впереди перед вами займет купчиха пудов на одиннадцать весом, да еще с двумя кульками и чемоданом? [...]
При наших вагонах, при наших коротких платформах не то что наш благополучный россиянин, а ни один тренированный иностранец не выскочит из вагона в полуминутную остановку...»
Для измученных поездами «дачных» мужей самым большим праздником был, пожалуй, «день варенья» – время, когда начинались заготовки на зиму. Настоящие хозяйки не доверяли это ответственное дело кухаркам, а все делали сами. Мужья же получали приказание: «Не вертеться под ногами». Один из таких счастливчиков заявлял со страниц журнала «Искры» (раздел анекдотов): «В дни варки варенья я получаю разрешение обедать в ресторане... С 8 часов до 12 ночи обедаю, хе-хе-хе!»
