Ларри Коллинз - О, Иерусалим!
— За здоровье первого президента Еврейского государства!
33. Самый прекрасный месяц в году
Уединившись в комнате с видом на здание Австрийского монастыря, оставшийся без работы арабский чиновник терпеливо крутил ручки своего портативного радиоприемника. 14 мая Аладин Намари назначил самого себя министром информации арабского Иерусалима. Два дня, в течение которых Намари выполнял свои новые обязанности, были ознаменованы сплошными поражениями иерусалимских арабов. Однако хриплые голоса, раздававшиеся из приемника в то время как Намари включал то одну, то другую арабскую радиостанцию, сулили поддержку и близкую победу.
Выключив радио, Намари тотчас же принялся составлять бюллетень, который затем размножил на мимеографе. В это воскресенье, 16 мая, в бюллетене Намари появилось сообщение о том, что, согласно данным Палестинского центра радиовещания в Рамалле, арабские армии продолжают наступление на всех фронтах, одерживая одну победу за другой.
Багдад сообщил: "Иракские вооруженные силы овладели электростанцией имени Рутенберга, которая снабжает электроэнергией большую часть Палестины".
Каир объявил: "Египетская армия, двигаясь через Хан-Юнис, достигла сектора Газы и оттуда продолжает успешное наступление".
Бейрут гордо заявил: "Ливанская армия продолжает свое триумфальное продвижение вглубь территории противника, разрушая на своем пути укрепленные еврейские поселения".
К этому хору арабских победных реляций Намари прибавил одно сообщение местного характера — отчаянный призыв вносить пожертвования для пополнения истощившихся запасов Австрийского монастыря, расположенного под его окнами. Во всем бюллетене за 16 мая это было единственное сообщение, которое полностью соответствовало действительности.
Электростанция имени Рутенберга, "захваченная" иракскими войсками, на самом деле находилась на территории Трансиордании, а Хан-Юнис и сектор Газы были заселены одними лишь арабами.
Прочитав бюллетень Намари, а затем выслушав сообщения о прочих арабских "победах" под Беер-Шевой, Хевроном и Вифлеемом, Джордж Диб в ярости спросил одного из своих друзей:
— Они что, не могут разобраться в картах, которые я им посылаю? Все их "победы" одержаны на арабских землях!
Однако хотя арабские победы в тот момент существовали лишь в воображении самих арабов, положение Еврейского государства оставалось крайне серьезным. Записи в дневнике Бен-Гуриона в это воскресенье были — по крайней мере по тону — вполне под стать бюллетеню Намари. На севере, писал Бен-Гурион, "на батальон численностью в пятьсот человек потери в живой силе составляют в среднем сто пятьдесят человек". В Верхней Галилее, по словам Бен-Гуриона, положение было "отчаянным".
Боевой дух во многих подразделениях упал. Египетские войска, согласно сообщениям, атаковали Нир-Ам, Нирим и Кфар-Даром, и жители этих поселений, писал Бен-Гурион, не надеются удержать свои позиции. Запись Бен-Гуриона заканчивалась сообщением о появлении "египетских отрядов на побережье" и о том, что "юг не защищен".
С египетским авангардом двигался и лейтенант Мохаммед Рафат, двадцатишестилетний офицер разведки шестого батальона. Он был в замешательстве. Ему приказали подгототовить к рассвету атаку на еврейский киббуц, который даже не значился на полевой карте. Без разведывательных данных, во главе с полковником, у которого не было никакого боевого опыта, Рафат и его солдаты отправились на поиски неизвестного еврейского поселения. Пройдя по пустыне километров пятнадцать, они наконец уже на рассвете наткнулись на киббуц. Этот образец "беззащитного еврейского поселения", через которое арабская армия дружна была без труда двигаться на Тель-Авив, оказался огороженным рядами колючей проволоки и укреплениями из мешков с песком. Траншеи вокруг киббуца встретили Рафата и его солдат лавиной огня. Припав к рвскаленному песку, египтяне весь день не отваживались поднять головы; наконец наступил вечер, и под покровом темноты они побрели через пустыню назад к своей базе. Там их ожидал новый удар: в лагере не было воды. Совершенно обессилевший, умирающий от жажды, озлобленный юный лейтенант понял, что "увеселительная прогулка" на Тель-Авив окончена.
Битва за Иерусалим превратила в полнейший хаос жизнь той части его жителей, которые посвятили себя служению религии.
Священники, монахи и монахини уже до отказа забили свои подвалы вещами, которые миряне отдавали им на хранение; теперь в церкви и монастыри толпами хлынули беженцы.
События, происходившие в городе, заставили общины, покинувшие суетный мир, столкнуться с самыми жестокими его проявлениями.
Ужасное потрясение пришлось пережить двадцати девяти французским монахиням, которые, на свою беду, оказались в эпицентре боя за Иерусалим. Архитектор, строивший монастырь, придал ему вид крепости, фасад которой выступал за пределы стены Старого города, а задняя часть находилась на его территории. Здесь, неподалеку от Новых ворот, жили монахини Ордена сестер-утешительниц. Они вели столь затворнический образ жизни, что на протяжении полувека видели лишь одного представителя мужского пола — монастырского священника. И вдруг — буквально в один день — их мирный приют оказался центром столкновения враждующих сторон. Затворницы-монахини, которые уже почти забыли, что представляет собой мужчина, теперь неожиданно увидели, как десятки евреев и арабов проносятся через их обитель. На протяжении сорока восьми часов здание монастыря и стратегически выгодные точки на его крыше были захвачены сначала арабами, затем бойцами Хаганы, а затем снова арабами. И при каждом очередном вторжении мать-настоятельница и ее помощница мать-экономка мужественно пытались выдворить нападавших, тщетно заверяя их в своем нейтралитете.
И наконец в воскресенье святой Троицы, когда Хагана готовила новую атаку на здание монастыря, мать-настоятельница решилась нарушить обеты своей общины. Война вынудила сестер-утешительниц на пять минут вернуться в мир. Пробежав по улицам Иерусалима, они достигли резиденции Латинского патриархата. Там их провели в приемный зал архиепископа.
Каждой монахине было предоставлено огромное кресло, обитое красным бархатом; они повернули эти кресла к стене, чтобы, отгородясь от дольнего мира широкой и высокой спинкой, создать себе какое-то подобие временной кельи, где можно читать положенные по уставу молитвы. Вечером сестры стояли в часовне патриархата и, молитвенно сложив руки, перебирали четки. С искренней радостью они запели старый французский гимн:
Май — это месяц девы Марии,Самый прекрасный месяц в году.
Фаузи эль Кутуб готовился начать свой личный крестовый поход против Еврейского квартала Старого Города. Для осуществления своего плана он изготовил двадцать пять самодельных мин.
Каждая из них представляла собой металлическую банку, начиненную двадцатью пятью фунтами динамита и снабженную детонатором, приобретенным Кутубом на базаре в Дамаске.
Кутуб собирался пробить дорогу в Еврейский квартал, взрывая одно здание за другим. Первой его целью был пост Хаганы в Варшавских домах — буквально в сотне метров от того места, где Фаузи родился. Чтобы подать личный пример двадцати пяти добровольцам, из которых он создал свою диверсионную группу, Кутуб закурил сигарету, зажал ее в зубах, схватил одну из своих мин и устремился вперед. В тот же момент в лицо ему брызнули осколки металла от взорвавшейся мины-ловушки. Кутуб поджег мину от своей сигареты, швырнул ее в намеченную цель и опрометью бросился в укрытие. Лицо его было залито кровью, а сам он находился в состоянии истерического возбуждения. Он вытащил вторую мину и сунул ее Кадуру Мансуру, вечно пьяному тунисцу — водителю грузовика. Направив пистолет на трясущуюся голову Мансура, Кутуб приказал ему бежать к цели.
Мансур неуверенно побрел вперед, неся мину на голове, как африканский носильщик. Трижды заставил его Кутуб повторить этот маневр. Но после третьего раза Мансур заявил:
— Можешь меня расстрелять! Плевать я на это хотел! Больше я не пойду.
Кутуб обратился к другому бойцу своей группы — четырнадцатилетнему мальчику по имени Сабах Гани — и приказал ему идти. Дрожа, как лист, мальчик устремился вперед. Но тут, не выдержав, вскочил один из взрослых: он выхватил мину из рук мальчика и с криком "Аллах акбар!" ринулся вперед. Двое бойцов Хаганы, укрывшихся в узком проходе между домами, скосили его очередью из автомата.
Затем они ураганным огнем вынудили остаток группы Кутуба ретироваться в укрытие.
Но это была лишь временная победа. Арабские ополченцы со всех сторон наступали на осажденный квартал. Самые серьезные атаки велись на западном фланге, там, где смыкаются еврейский и армянский кварталы. Арабы успели занять крестообразную колокольню церкви св. Иакова, с которой подразделения Хаганы, защищавшие Старый город, отступили по приказу штаба Шалтиэля. Приказ этот был отдан вследствие бурных протестов со стороны армян. В результате важная позиция Хаганы у Сионских ворот оказалась под перекрестным огнем противника, и ее тоже пришлось оставить. Тогда арабы устремились вниз по склону холма, к самому сердцу квартала — Еврейской улице, на которой жил рабби Вейнгартен, По мере своего продвижения они пытались выманить евреев из домов на улицу, предлагая им хлеб и помидоры. За каждый перекресток, за каждый дом, даже за каждую комнату шли ожесточенные бои; однако, несмотря на упорное сопротивление бойцов Хаганы, арабы продолжали наступать. За день непрерывных боев арабам удалось захватил, почти четверть территории Еврейского квартала.
