Николас Хеншелл - Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени
1 Black J. 1990. Robert Walpole and the Nature of Politics in Early Eighteenth‑Century England. Macmillan. P. 37.
Значимость персоны монарха несомненна. Хотя бесконечные споры в придворных кругах и оказывали влияние на политику, избранная программа нуждалась, как минимум, в одобрении короля. Даже когда монарх полагался на главных министров и фаворитов, его одобрение было необходимым. Личность некоторых государей раннего Нового времени действительно была основной движущей силой в политической жизни их стран и оставила яркий след в истории. Петр I в России, Фридрих II в Пруссии и Иосиф II в Австрии действовали столь решительно, что не оставляли места политическим дискуссиям. Если короли с менее сильным характером расширяли полномочия советников, настроение и темперамент правителя пристально изучались его приближенными. Они скрупулезно отмечали и наиболее подходящее время для подания прошений, и любое новое пристрастие короля.
Элемент случайности, который старались предугадать политические группировки, был связан не только с личностью монарха. Другим фактором были его отношения с родственниками. Ганноверская династия, монархии Бурбонов и Романовых оказывались серьезно ослабленными из‑за разногласий внутри своего клана. В исключительных случаях семейные раздоры могли поставить под угрозу стабильность режима. Узурпация престола, совершенная Ричардом III, окончательно подорвала положение Йор–ков и открыла дорогу династии Тюдоров. Немногие короли могли доверять своим родным и близким. Политические разногласия внутри королевского семейства были манной небесной для недовольных, так как это придавало оппозиции законные основания. Сыновья представляли собой серьезную опасность, если уже в правление отца становились достаточно взрослыми. Наследование престола малолетним государем таило в себе еще худшую опасность. Юный возраст правителя означал, что в лучшем случае начнется борьба за власть, а в худшем — массированное наступление на королевские прерогативы, оказавшиеся в неподготовленных руках. Отношения между знатью и короной обострялись во время периодов малолетства короля в 1550, 1610, 1640, 1710 и 1720–е годы. Самой серьезной угрозой были братья и принцы крови. Некоторые, например брат Людовика XIII Гастон, постоянно устраивали заговоры с целью добиться трона. Сильным правителям, подобным Людовику XIV, удавалось превратить родичей в марионеток и добиться того, чтобы они исполняли свою роль подобающим образом. Они могли служить кандидатами на вакантные или выборные престолы. Жены и матери также находились под подозрением. Софья–Фредерика–Августа Ангальт–Цербстская никогда не получила бы имя Екатерины Великой, если бы не одобрила убийство своего мужа, российского императора Петра III.
ПРЕРОГАТИВЫ И ИХ ОБОСНОВАНИЕ
Влияние монарха определяли его прерогативы. Они использовались каждый раз, когда подвергались сомнению непопулярные меры. Когда чиновника спрашивали, по какому праву он действует, ответ гласил: «именем короля». Королевские прерогативные полномочия были определены вплоть до мельчайших деталей, однако оставалось место и для двусмысленностей и уступок. Прерогативы не были статичны. Без мудрого и осторожного использования они теряли эффективность. Применение прерогатив было взрывоопасно, так как при этом больше людей страдало, чем выигрывало. Людовик XIV говорил, что после каждого произведенного им назначения он наживал девяносто девять врагов. И все же монархи, боявшиеся использовать свою власть, быстро ее теряли, как, впрочем, и те, кто злоупотреблял ею.
Прерогативы, в которых воплощалась королевская власть, в раннее Новое время имели два основания. Первым был тезис, заимствованный из сочинений Бодена, гласивший, что в государстве должна существовать только одна власть, суверенная, или верховная, а не разделение полномочий между монархом и феодальными сеньорами, характерное для Средних веков. Вторым основанием была вера в то, что Бог сделал короля своим наместником на земле, и эта должность наследуется в правящем семействе. Так как Боден не определил, кто именно должен о б л а д а т ь с у в е р е н и т е т о м, то в совокупности оба основания породили теорию божественного права королей. Запрещено выступать даже против дурного короля (долг непротивления). Можно сопротивляться дурным приказам, однако подданным следует смириться с их последствиями (долг пассивного повиновения). Короли несут ответственность перед Богом, который в свое благословенное время разберется с дурными правителями, а пока подданным следует покоряться им. Эта идеология вытеснила средневековые представления о феодальном контракте, согласно которому подданные могли разорвать свою клятву верности, если король не выполнял взятые на себя обязательства. Однако в XVIII столетии идея контракта приняла иную форму. Монарх правил в соответствии с «общественным договором», по которому он был обязан улучшать благосостояние людей, а те — повиноваться ему. Вариант, при котором стороны отказались бы недовольны выполнением условий, не оговаривался.
Но существование прерогатив не означало, что король мог поступать так, как ему вздумается. Монарх обладал властью, поскольку был источником и хранителем права: следовательно, он должен был действовать законно или потерять свою власть. Право в основном формировалось не из издаваемых им самим законов. «Основной закон», который он обещал сохранять в своей коронационной клятве, подчинял короля законам божествен–ным и естественным (впрочем, достаточно туманным), а также обычному праву страны, в котором воплощались права его народа.1
ГЛАВНЫЕ ПРЕРОГАТИВЫ
Теперь следует определить, какие именно права имели монархи раннего Нового времени. Поскольку монархиями в этот период являлись почти все государства, представляется возможным провести сравнительный анализ королевских прерогатив. То, что историки не уделяли достаточного внимания проблемам королевской власти, вызывает недоумение. В Англии вигская историография концентрировала внимание на тех элементах конституции, которые способствовали формированию свобод, а не на тех, которые укрепляли власть. На континенте историки существование власти монарха принимали как должное, но не изучали. Убежденность историков в агрессивности «абсолютизма» порождала невнимательное отношение к неотъемлемым полномочиям короля, к jure majestatis, которым он всегда обладал.
Современники их равнодушия не разделяли. Королевские прерогативы перечислялись в десятках трактатов с уничтожающей скрупулезностью, но этот материал еще не подвергался систематическому исследованию. Сегодня кажется, что в большинстве государств королевские права были сходны, если не идентичны. Вариации возникали вследствие отдельных удачных попыток аристократических советов и штатов присвоить королевские прерогативы. Как правило, монархи контролировали внешнюю политику, назначали министров и должностных лиц, созывали сословное представительство, обладали законодательной инициативой, собирали феодальные и регальные налоги, учреждали новые суды и административные органы, регулировали торговлю, промышленность и чеканку монеты, даровали хартии, контролировали дороги, миловали осужденных и были источниками знатных достоинств и патроната.
Эти полномочия назывались абсолютными, то есть решения по их использованию принимались только королем. В сфере их действия он мог беспрепятственно делать все, что заблагорассудится, без чьего‑либо вмешательства. Ни внутри, ни за пределами государства не было власти выше королевской. В эпоху, когда далеко не все считали королевское слово последним, было важно внедрить идею, что действия короля по закону не могут ставиться под сомнение. По мнению Боссюэ, апологета Людовика XIV, король не подчинялся никакой человеческой власти: если он поступал неправильно, не существовало законных средств контроля или исправления
Bluche F. 1990. Louis XIV. Basil Blackwell. P. 128.
его действий. Боссюэ выдвинул четыре тезиса. Король ни перед кем не отвечал за свои поступки; если он принимал решение, все другие отменялись; ни одна власть не могла ему препятствовать; однако он не исключался из сферы действия закона.1 Эти положения стали определением «абсолютизма» и были справедливы как в отношении английской короны, так и континентальных монархий, как для эпохи Тюдоров, так и для времен Ганноверской династии. Оксфордский словарь английского языка говорит, что королевские прерогативы «теоретически не подлежат ограничению». Парламент мог объявить импичмент министрам, но король находился в неприкосновенности — в отличие от испанских монархов, которых можно было привлечь к суду, как любого из их подданных.2
