Леонид Млечин - Великая война не окончена. Итоги Первой Мировой
Это последнее путешествие Николая в его собственном поезде. Но и здесь он уже не хозяин. Фактически он под арестом. За ним присматривают депутаты Думы. Поезд императора прибыл в Царское Село утром. Ни на кого не глядя, Николай прошел по перрону и сел в автомобиль.
«В поезде с государем ехало много лиц, – вспоминал начальник охраны Александровского дворца полковник Кобылинский. – Когда государь вышел из вагона, эти лица посыпались на перрон и стали быстро-быстро разбегаться в разные стороны, озираясь по сторонам, видимо проникнутые чувством страха, что их узнают».
У въезда во дворец дежурный офицер скомандовал:
– Открыть ворота бывшему царю.
«Скоро и благополучно прибыл в Царское Село, – записал 9 марта Николай II. – Но, Боже, какая разница, на улице и кругом дворца, внутри парка часовые, а внутри подъезда какие-то прапорщики! Пошел наверх и там увидел душку Аликс и дорогих детей. Она выглядела бодрой и здоровой, а они все лежали в темной комнате. Но самочувствие у всех хорошее, кроме Марии, у которой корь недавно началась. Погулял с Валей Долгоруковым и поработал с ним в садике, так как дальше выходить нельзя!»
Единственной опорой уже бывшему императору оставалась его жена.
«Как я хочу заключить тебя в свои объятия и дать твоей милой голове отдохнуть на моем плече – тогда я могла бы осыпать лицо и глаза любимого поцелуями и шептать ласковые слова любви. По вечерам я целую твою подушку – это все, что у меня есть… Я понимаю, мне не следовало бы говорить этого; в устах старой замужней женщины это звучит смешно, но я не могу сдержать себя. С годами любовь усиливается. О, если бы наши дети были так же счастливы в их семейной жизни».
Это материнское пожелание будет перечеркнуто свинцовыми пулями.
Жена командира 3-го армейского корпуса генерала Павла Петровича Скоропадского – фрейлина императрицы Александра Петровна Дурново писала мужу из Петрограда 9 марта 1917 года:
«Ты не можешь себе представить, как выражаются о царе и его семье, и о всем, что его окружает. Громко говорят: пьяница и развратница, шпион и шпионка, недостаточно, что отрекся, надо судить, не отпускать в Англию, доберемся до них и расправимся.
Публика спокойна и изысканно любезна. Слышишь на каждом шагу возгласы «товарищ», «милая, родная, моя дорогая», это к кондукторше или газетчице. Эти же «товарищи» нас будут грабить и жечь. По-моему, очень интересно жить, но часто тошно.»
Будущий гетман Украины Скоропадский ответил жене:
«Государь и Александра Федоровна, о которой, я сознаюсь, не могу теперь без отвращения вспоминать, сами виноваты. Государь – бедный Государь по свойственной ему бесхарактерности, а Александра Федоровна по многим другим причинам, главное, по ее желанию властвовать и самомнению, несомненно, является главной причиной наших несчастий. Романовы всем осточертели. Я благодарен Государю за его отречение. Я почувствовал себя свободным, и, конечно, хотя мне его лично жаль, но я теперь вздыхаю полной грудью и счастлив.
Если удержится нынешнее правительство, все пойдет эволюционным путем на славу и благоденствие России, если же правительство провалится, власть перейдет в руки толпы. Не смейся, я не сошел с ума. Я более чем когда-либо убежден, что нынешнее правительство не усидит, а после него будет небывалая анархия, которая быстро выродится в какую-либо форму диктатуры самой деспотической».
Когда-то многоопытная британская королева Виктория напутствовала молодую российскую императрицу: «Ты находишься в чужой стране, в стране, тебе совершенно незнакомой, где быт, умственное настроение и самые люди тебе совершенно чужды, и все же твоя первейшая обязанность – завоевывать любовь и уважение».
Александра Федоровна ответила ей достаточно самоуверенно: «Вы ошибаетесь, дорогая бабушка. Россия не Англия. Здесь нам нет надобности прилагать какие-либо старания для завоевания любви народа. Русский народ почитает своих царей за божество, от которого исходят все милости и все блага».
Как сильно она заблуждалась! Впрочем, откуда ей было знать, с какой невероятной скоростью в нашей стране свергают вчерашних властителей.
Александра Федоровна наставляла мужа: «Так как ты очень снисходителен, доверчив и мягок, то мне надлежит исполнять роль твоего колокола, чтобы люди с дурными намерениями не могли ко мне приблизиться, а я бы предостерегала тебя… Мы Богом возведены на престол, и мы должны твердо охранять его и передать его неприкосновенным нашему сыну. Если ты будешь держать это в памяти, то не забудешь быть государем. И насколько это легче для самодержавного государя, чем для того, который присягнул конституции».
Николай II повторял: «Я храню самодержавие потому, что убежден – оно необходимо России». Британская монархия, которая веками приспосабливается к стремительно меняющемуся обществу и желает быть ему полезной, существует и поныне. Уехавшую в Россию внучку королевы Виктории вместе с семьей расстреляли в Екатеринбурге в июле 1918 года.
Будь на месте Николая II жестокий человек, он бы силой подавил Февральскую революцию в зародыше. Но что дальше? Установить в стране диктатуру и править силой оружия возможно до определенного времени. Диктатура не позволяет стране развиваться. Значит, рано или поздно нужно дать стране свободу.
Но тогда возмущение и гнев выльются в еще более резкой и кровавой форме. Ведь и общество не модернизируется, не привыкает к ответственности, поэтому революция 1917 года стала хаосом, а потом превратилась во всероссийский погром и братоубийственную резню. Виноват не тот властитель, который дает свободу, а тот, который, не сознавая своего долга, держит страну в железном корсете.
Балтийские матросы требовали суда над бывшим императором, но потом вспыхнула Гражданская война, и о нем как-то забыли. Никто не знал, где он находится. Ходили слухи, что его видели то в одном, то в другом городе. Например, в Брест-Литовске, куда на переговоры с немцами приехали офицеры из Ставки Верховного командования. Это забавный эпизод… Военные позвали православного священника, он увидел одного адмирала, очень похожего на Николая II, подошел к нему и говорит:
– Ваше императорское величество, а вы что здесь делаете?
Генерал стал отнекиваться, объяснять, что он не император. Священник не поверил:
– Ваше императорское величество, вы меня не переубедили.
Отрекшись от престола, Николай, кажется, нисколько не сожалел об утерянной власти. Он надеялся провести остаток жизни с любимой женой, обожаемым и несчастным сыном, дочерями, в которых души не чаял.
Как ни странно это звучит, но глубинные причины, пружины и весь ход стремительной Февральской революции, сокрушившей монархию и империю, остаются неисследованными. Это очень сложное сочетание случайностей и закономерностей, амбиций, своекорыстных мотивов и недальновидности действующих лиц. Потому мы и по сей день удовлетворяемся простыми объяснениями советской историографии: созрела революционная ситуация, самодержавие себя исчерпало, верхи не могут, низы не хотят.
Я вполне представляю себе, что, сложись история иначе, Россия была бы и сегодня конституционной монархией. И правнук Николая принимал бы послов, поздравлял бы страну с Новым годом и открывал заседания Государственной думы. Но, сломав оковы старого режима, Россия умылась кровью. В том числе и царской.
Религиозный писатель Василий Васильевич Розанов в рассказе «Любовь», написанном в декабре 1917 года, обреченно заметил: «Мой милый, выхода нет! Кто сказал вам, что из всякого положения есть достойный выход?»
«Очаровательное время распада старой государственной машины, безвластия, самопорядка, срывающегося в сумбур, – вспоминал исторические события марта семнадцатого года председатель Всероссийского союза журналистов Михаил Андреевич Осоргин. – Эти дни все-таки следовало пережить, эти лучшие дни огромной нашей страны. Лучших и даже таких же она не знала и никогда не узнает».
Но Осоргин предупреждал: «Неизмеримо велика наша ответственность за будущее. Ведь мы, как дети, которые только учатся ходить, как арестанты, отпущенные на волю, как ослабленные болезнью, выписанные из больницы на вольный воздух».
Окрепнуть и научиться жить в условиях свободы до октября семнадцатого, когда власть взяли большевики, не успели. Едва обрели свободу – и уже заговорили о сильной руке. Начальник Главного артиллерийского управления российской армии генерал-лейтенант Алексей Алексеевич Маниковский писал сослуживцу: «Где тот истинный «диктатор», по которому стосковалась Земля Русская? Так дальше продолжаться не должно… Мне приходится иметь дело с тысячами лиц самого разнообразного положения, и ото всех я слышу только одно порицание властей предержащих. Наш вопль: дайте нам если не диктатора, то хотя бы хорошую ПАЛКУ. Палка, палка нужна до зарезу!!»
Генеральская мечта быстро сбылась – в октябре семнадцатого. Большинство людей привыкли полагаться на начальство – и не выдержали его отсутствия. Исчезновение государственного аппарата, который ведал жизнью каждого человека, восприняли как трагедию. Ответственность за экономические, житейские и бытовые неурядицы возлагали на демократию и демократов. Общество захотело вернуться в управляемое состояние, когда люди охотно подчиняются начальству, не смея слова поперек сказать и соревнуясь в выражении верноподданничества. И покорно повторяют: да, мы такие, нам нужен сильный хозяин, нам без начальника никуда…
