Александр Сладков - Обратная сторона войны
Штаб – обычная хата-мазанка. Тесный дворик, забитый людьми. Узкий коридорчик, в нем, как в тамбуре электрички в час пик, тоже толпятся военные. Накурено. Двери снесены, пол затоптан. Дальше, в маленькой комнатке со спертым воздухом, низкий стол. Рядом, за углом, два дивана. А на столе карта. Дым табачный. По карте водят карандашами двое. Один в камуфляже, другой в «горке». Настоящей, старого образца. Это Брест. Комбриг. На диване, откинувшись и опустив на лицо капюшон, сидит третий. Словно пытается уснуть. Тот, что в камуфляже, бросает на стол карандаш и пихает в колено спящего:
– Давай, артиллерия, думай! Сколько ты туда положить сможешь?
«Артиллерия», не поднимая капюшона, басит. По-моему, слегка дерзковато:
– Да, …, сколько надо, столько и положу.
Я накоротке пообщался с Брестом. Мы давным-давно дружим. Впрочем, у нас и разговора-то не получилось. «Привет – привет». «Как дела – нормально». Все.
Он обратно вернулся к карте, я на улицу. А там, куда ни глянь – танки, МТЛБ, БМП, БТРы. Люди оживлены. Идет штурм Логвинова. Один военный с задранной на затылок маской увлеченно бьет кулаком ладонь.
– Вот пехота! Молодцы!
Углегорск. Только что сформированная армия ДНР
Его собеседник, естественно, в «горке» и в черной шапочке (классический наряд командира или бойца ДНР):
– Казаки – сволочи. Мы уже и так их уговаривали, и эдак, даже батюшку к ним водили. Ни в какую!
Из разговора я понимаю, что какие-то казаки отказались штурмовать какую-то высоту. А пехота пошла. Мимо проехали три БТРа, облепленные бойцами. Первый собеседник провожает их взглядом:
– Если все правильно сделают, живые будут.
Такое впечатление, что это декабрь сорок первого года. Наши бьются с итальянской фашистской дивизией «Торино». Тогда мы отступили, а сейчас, наоборот, атакуем. Отсюда азарт. И у бойцов, и у командиров.
Это не спецоперация, не зачистка. Не Кавказ. Сейчас здесь воюют две армии. Одна украинская, вторая напоминает российскую. Но это не наши полки и дивизии. Местные люди, донецкие. Хотя… Много добровольцев и из России. Говорю с пехотой – Подмосковье, Дальний Восток, Сибирь. Камчатка, Ямал, Калининград.
С обеих сторон применяются танки, артиллерия и ракеты. Два корпуса Новороссии – с одной стороны ДНР, с другой ЛНР – пытаются, словно клещами, пережать единственный путь в сторону Киева. На этой войне есть все, кроме авиации. Еще вначале, в Славянске, украинские военные активно использовали вертолеты. Обстреливали ополченцев с воздуха, высаживали группы спецназа то здесь, то там. Но это быстро закончилось. Один вертолет сбили, второй, третий… И пошло. Потом стали сбивать и бомбардировщики, и штурмовики. И все. Ополченцы потирают руки.
– Пускай летят! Мы по ним так вдарим, что одни колеса до земли дотянут.
А вот тактические ракеты украинские военные нет-нет да и применяют. Ну и «Грады», и «Ураганы». Это уже с обеих сторон.
Да, чуть не забыл. А знаете, как раньше назывался этот город? Хацапетовка!
Но кто знал об этом месте, пока его не принялись штурмовать?
На обратном пути проезжаем Горловку. Сюрреализм. Представьте себе современный город: высотные дома, супермаркеты, реклама, стеклобетон. А окна заклеены крест-накрест. Где бумагой, где скотчем. Война, мать ее етить…
В избушке на войну
На репортерском пути мне встречаются люди. Знакомые и незнакомые. Случается, человек уверен, что с тобой знаком, а ты его и не помнишь. Бывает, на каком-нибудь паркетном сборище подходит к тебе генерал, обнимает и по-свойски басит:
– Здорово, Саня! А помнишь, ты меня еще майором снимал!
Каким майором? Где? Компьютер мозга уже сканирует блок памяти.
А генерал уже вовсю с тобой балагурит, но ты – ни в зуб ногой. Иногда я начинаю задавать наводящие вопросы. Реже спрашиваю напрямик: мол, где все было и как. Человек удивляется:
– Ну как где, на войне!
И снова прощупываешь. Таджикистан? Балканы? Афган? Дагестан?
Приднестровье, Ош, Абхазия? Хорошо, если Чечня, то какая кампания, первая или вторая? Какой месяц? Конфуз.
Часто звонят на мобильный:
– Санек, это Виктор!
– Эээ… Какой?
А на том конце провода уже обижаются:
– Ты че, забыл? Грозный! Вы у нас жили!
Эх, блин, где мы только не жили. По каким блиндажам и землянкам не кочевали, в каких палатках не пили спирт и не ели сало с тушенкой, запивая все это дело чифирем.
Но! На войне любое знакомство или товарищество – как в преферансе сыгранный мизер. Одни плюсы: где-то голодным не останешься или важную информацию заимеешь, а то и вовсе будешь живым. Решишь, к примеру, наугад куда-то поехать, а знакомый рвет тебя за рукав.
– Ты куда собрался?! Ни в коем случае! Только завтра! Все успеете снять. Сегодня там полная ж…
Вот тут, в Горловке, у меня тоже произошла встреча.
Мы искали в городе штаб. Я хотел найти одного бывшего сослуживца, мне говорили, что он воюет за ДНР. Сунулись в одно место – мимо, в другое – тоже. Наконец приехали к дому, который был явно похож на штаб. Эдакий мощный кирпичный коттедж, обильно обложенный мешками с песком. Я представился часовому. И уже через минуту меня вели по темным коридорам подвала.
– Здорово!
– Здрасьте…
Передо мной военный лет сорока пяти. Без знаков различия, в горном костюме советского образца. Короткая стрижка, хулиганская челка, мощные низкие скулы. Взгляд дерзкий, азартный. Явно не друг, которого я ищу.
– Что, не помнишь?
Киваю, мямлю, но все равно не помню. Постепенно завязывается беседа. Я выковыриваю все нужное для себя.
– А что, будем Дебальцево брать?
– Ты знаешь, сколько у них там сил? Это ж укрепрайон! Никаких штурмов – людей положим. Кем потом воевать?
В общем, беседа и беседа. Ни два ни полтора. Но фразу о возможных больших потерях я запомнил хорошо. А вечером, уже на нашей базе в Донецке, к нам в жилище заходит Чук.
– Собирайтесь, через час выезжаем.
– Это куда же на ночь глядя?
– Дебальцево будем брать.
Вот тебе и «потеряем людей»… Не думал я, возможно, что речь пойдет в том числе и про меня. Собираемся. Так… Бронежилеты, каски, штатив, маленькая камера, большая, спальные мешки (кто знает, сколько мы там будем валандаться), аптечки. Вроде все.
Дебальцево. Толкаем «избушку» Дока
Нас определяют в машину Дока, точнее, добровольца с позывным Проныра. Его агрегат – гибрид «избушки на курьих ножках» и «Нивы-Шевроле».
Черный кузов, видать, пытались раскрасить под камуфляж, но получилась какая-то болотная хохлома. Из всех дверных ручек работали только две: одна внутри, водительская, и задняя снаружи. Меня посетила мысль: «Первое же попадание, и мандец, сгорим, не успеем выбраться». Оказалось, это еще не все прелести машины Дока. У нее не работал стартер. Когда надо было трогаться, мы, дружно матерясь, толкали ее в корму.
Да, о Проныре. О, это персонаж! Небольшого роста, сухонький, в дешевом бушлате с майорскими погонами, в очках и в черном берете. Нос чуть крючком. Знаете, на кого он похож? На Михаила Боярского и на Джека Воробья, такая маленькая смешанная версия. Почему Док? Да потому что он двадцать пять лет работал врачом «Скорой помощи». Почему Проныра? Да потому что он никогда не сидит на месте, двигается, суетится, что-то носит, дает, передает, но не продает. Док не шельма, он все делает для людей. Если бы он старался для себя, давно бы ездил на шикарном джипе и одет был, как «дорогой наемник». А еще Док скрывает свою сердобольность под личиной такого легкого цинизма. Он неприхотлив в быту и вынослив, как шерп-индеец, никогда не унывает, и с ним всегда комфортно.
«Пятнашка» собралась на войну за час. Человек пятьдесят. Все в «горках», с накинутыми поверх разгрузок бушлатами. Обвешанные оружием: автоматы, пулеметы, гранатометы. Я заметил, в касках – единицы. В бронежилетах – и того меньше. Настроение? Ровное. Ни азарта, ни депрессий. Как будто мужики собираются на производство у проходной родного завода.
Абхаз, еще не отошедший после ранения, остался на базе. Руководил серьезный мужчина, бывший полковник украинской СБУ, а ныне боец «Пятнашки» с красноречивым позывным «Хам». Он был небольшого роста, коренаст, его носогубные складки и мощные скулы выдавали его неуступчивый характер, черные глаза смотрели с вызовом. Итак… Тронулись где-то в час ночи. Сначала кружили по Донецку, с кем-то состыковывались в колонны, заезжали на какую-то базу заправляться, потом, теряя по дороге машины и протыкая колеса, петляли по ночным селам.
Я помню, как проехали последний дэнээровский блокпост с надписью на бетоне: «Добро пожаловать в Ад». Так чеченцы в Грозном писали, когда в него шли наши войска. В декабре 94-го. И, надо сказать, не обманули. Я там был, знаю. На блокпостах Новороссии много разных надписей. К примеру, на въезде в Донецк я видел такую: «Внимание, здесь говорят на русском языке!» Здесь, кстати, действительно говорят на русском. Но если вы, допустим, в ресторане скажете вместо «спасибо» – «дякую», вам без всякой иронии ответят: «Нема за ще».
