Всеволод Овчинников - Ветка сакуры
Я был на Фудзи в день, когда местные жители сорвали назначенные там американцами ракетные стрельбы. На полицейские цепи, преграждавшие доступ на полигон, двинулась колонна крестьянок. Женщины запели песню о всенародной любви к священной горе – песню, которую каждый японец еще в колыбели слышит от своей матери. И строй вооруженных людей в касках, которым по роду службы меньше всего свойственно поддаваться чувствам, дрогнул и отступил.
Окрестные земледельцы, проникшие к мишеням с плакатами: «Фудзи не будет полигоном вьетнамской войны», стали таким же воплощением национального духа, как и сама гора.
Заморские туристы, что приезжают развлечься в Токио, жадно накидываются на сувениры с контуром Фудзи. Для них это марка местной экзотики, вроде наклейки на чемодан.
Да, Фудзи и сегодня остается национальным символом Японии. И будь жив Хокусаи, он написал бы ее сто первый лик. Он изобразил бы не только воронки на теле горы, но и крестьянок, бесстрашно усевшихся на стрельбище. Он напомнил бы, что израненная, но не попранная святыня, символизирующая собой японский народ, – вулкан дремлющий, но не потухший; вулкан, который способен показать свою могучую силу.
* * *Я закрываю глаза и восстанавливаю образ индустриальной Японии, «европейской», колонизаторской Японии: я вижу первомайские токийские манифестации рабочих, слышу поступь рабочих союзов в красных и белых плакатах; я вижу этих маленьких людей, имеющих – на глаз европейца – одно лицо; я слышу гудки пароходов, фабрик, заводов, паровозов; я обоняю каракатический запах туши в банкирских и заводских конторах; мне кажется, я вижу голые нервы; страна маленьких, черных людей, крепких, как муравьи, эта страна живет очень крепко, очень упорно – тем, чем живет всякая капиталистическая страна, – и как в каждой капиталистически феодальной, империалистической, колонизаторской стране, слышны хряски рабочих мышц, сип машин и видны зори революций, – слышны кряки феодальных осыпей, шепоты преданий старых замков.
Б. Пильняк, Корни японского солнца. Ленинград, 1927* * *Японцы странный народ. Они падки до нового в деловой жизни, но консервативны во вкусах и привычках. Они пытливы и скрупулезны в области своей профессии, но небрежны к назначенным встречам, так как мало ценят время. Они прилежны в работе, но очень легко относятся к деньгам и транжирят свои трудовые заработки на какие-то ребяческие забавы. Под личиной современной цивилизации японцы остались теми же простодушными сентиментальными людьми, какими были всегда. Им присущ артистический темперамент, и они доныне готовы ставить искусство прежде науки.
Ивао Мацухара, Жизнь и природа Японии. Токио, 1964* * *Относительно душевных качеств японцев мнения европейцев широко расходятся. Человек, путешествующий ради собственного удовольствия, проведя среди японцев несколько счастливых месяцев, вряд ли скажет о них что-нибудь плохое. Но старожил-коммерсант, у которого за плечами столько же десятилетий, сколько у туриста месяцев, вряд ли помянет их только добрым словом.
Вообще говоря, наиболее выпуклые черты японского характера – это верность, преданность, стойкость, самоуверенность, предприимчивость, невозмутимость, любовь к природной красоте, учтивость, выносливость, чистоплотность и счастливая способность извлекать все лучшее из радостей жизни. Теневые же стороны – тщеславие, мстительность, безжалостность, недостаток искренности, правдивости, а также целомудренной воздержанности (последнее касается лишь мужчин).
Джозеф Лонгфорд, Япония и японцы. Лондон, 1912* * *Одной из поразивших меня вещей было сходство Японии с Италией. Если китайцев можно сравнить с немцами, то японцы – это итальянцы Востока. Налицо тот же контраст расчетливости и безалаберности. Подобно итальянцам, японцы смешливый, легкомысленный народ, для которого жизнь стоит так мало, что смерти нечего страшиться. Они тоже дети природы по своим манерам, но коварны, мстительны и хитры в сделках. Они тоже прирожденные артисты, с присущей художественному темпераменту леностью. Их бедняки, если не считать одежды, чем-то напоминают итальянских.
К. Р. Стрэттон, Живописная Япония, 1910* * *Не касаясь того, что после войны между американцами и японцами существовали взаимоотношения победителей и побежденных, что всегда затрудняет взаимопонимание, есть много причин, по которым даже в наиболее благоприятных обстоятельствах японо-американское сближение имело бы мало шансов на успех. С одной стороны перед нами Америка, страна пуританских традиций; прямых, практических людей, лишенных подлинного, постоянного интереса к искусству и духовным ценностям вообще; людей, всегда готовых разрубить гордиев узел. С другой стороны перед нами Япония, чей народ является столь же языческим, как древние обитатели Средиземного моря; люди, которые всегда склонны рассуждать терминами настроения и повиноваться обстоятельствам; чрезвычайно сложный народ, полный древнего страха и новой амбиции, обостренно чуткий ко всем формам красоты, духовным ценностям и эмоциональным порывам; люди, которые, оказавшись перед гордиевым узлом, всегда предпочтут не разрубать его, но завязать вокруг него новый, более крупный, и таким образом скрыть его из виду. Перед нами, по существу, два подхода к жизни, которые столь глубоко несхожи, что трудно даже представить себе более разительный контраст.
Фоско Мараини, Встреча с Японией. Рим, 1959* * *За последние сто лет дважды считалось, что старая Япония исчезла бесследно и дважды Запад ошибался в этом: как во времена революции Мэйдзи, так и после второй мировой войны. Многим в США казалось, что годы оккупации полностью переделали Японию на американский лад. Сколь наивной оказалась эта иллюзия!
Я не хочу сказать, что старая Япония сохранилась неизменной. Разумеется, нет. Дело обстоит гораздо сложнее. Старую Японию уже нельзя найти в чистом виде, так же, как никогда не будет новой Японии, полностью отрезанной от прошлого.
Робер Гиллен, Япония. Париж, 1961* * *Под воздействием внешних влияний оказались стертыми такие традиционные черты японского характера, как стремление подавлять личные интересы; считать личную выгоду социальным злом. Ослаблены и продолжают слабеть такие черты, как покорность вышестоящим; нежелание брать на себя дополнительную ответственность; привычка видеть в потреблении сверх насущных нужд нечто греховное; неоправданное преклонение перед всем подлинно японским; наконец, эмоциональный взгляд на мир, оценивающий красоту и гармонию превыше функции и этики.
К старым чертам, которые остались более или менее неизменными, относятся прилежание, честолюбие и способность стойко переносить трудности.
Б. Мэнт, Ф. Перри, Японцы как потребители. Нью-Йорк, 1968Долг перед вишнями
За годы журналистской работы в Токио мне часто вспоминались слова Маяковского, который считал себя в долгу
…перед вишнями Японии,перед всем,о чем не успел написать.
Постоянная гонка за текущими событиями политической и общественной жизни почти не оставляет зарубежному корреспонденту времени для обстоятельного рассказа о самом народе, о чертах его портрета. Перелистываешь потом объемистые папки переданных материалов и с горечью убеждаешься: за шесть с лишним лет так и не успел толком ответить на вопрос: что же они за люди – японцы?
Об этом соседнем народе наша страна с начала нынешнего века знала больше плохого, чем хорошего. Тому были свои причины. Да и то плохое, что мы привыкли слышать о японцах, в целом соответствует действительности и нуждается скорее в объяснении, чем в опровержении. Однако если отрицательные черты японской натуры известны нам процентов на девяносто, то положительные лишь процентов на десять.
Приходится признать, что мы в долгу перед цветущей сакурой, которую японцы избрали символом своего национального характера.
Каково подлинное лицо народа, для портрета которого иностранные авторы часто использовали лишь две краски: либо розовую, либо черную; расписывая либо гейш в кимоно, либо самураев, делающих харакири?
Разумеется, положительная или отрицательная оценка той или иной черты в какой-то степени относительна, субъективна.
Американец, к примеру, скажет:
– Японцы предприимчивы, но непрактичны. При своих скромных доходах они слишком беспечно относятся к деньгам.
Немец добавит:
– И ко времени тоже. В работе они умеют быть четкими, но в быту отнюдь не пунктуальны. Им как-то не хватает собранности, умения вести себя в рамках разумного.
