Юрий Евич - В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии
Грохот боя достиг очередного апогея. Нашу немногочисленную пехоту поддерживали два (целых два!) танка — у одного не работал автомат заряжания, у второго вскоре вышло из строя орудие. Я понимаю, что в тот момент все силы Российской Федерации были сосредоточены на разработке «вундерваффе» «Арматы», чтобы она могла торжественно заглохнуть на параде, — потому во всей многочисленной Российской армии, не воюющей на данный момент нигде, не нашлось нескольких десятков исправных танков для истекающих кровью новорожденных вооружённых сил Новороссии. Со стороны противника хлестало всё что можно — пиндосы, в отличие от наших, не были обеспокоены парадами, и потому смогли привезти хохломутантам исправное оружие в достаточном количестве. Но и это не всё. В самый разгар боя, когда наших прижали перекрёстным огнём, один из наших воинов, Мороз, прорвался к вражеским позициям на бросок гранаты. Вернувшись позже обратно, он подошёл к командованию. Я всегда знал его как достойного воина и незаурядного по мужеству человека. Но в этот день он превзошёл сам себя. Среди чудовищного грохота, общего крика и напряжения он, невозмутимо глядя на нас голубыми глазами викинга, очень спокойно, негромко рассказывал, показывая по карте, где находятся какие огневые точки противника, откуда ведётся огонь, где находятся штурмовые группы наших. Кругом кровища и куски мяса, земля ходит ходуном под ногами, все орут — и сами себя не слышат, такой стоит грохот разрывов. А он спокойнее, чем большинство людей за вечерним чаем. И в довершение он добавил, что с вражеских позиций слышал английскую и польскую речь, а также крики хохломутантов: «Иван, сдавайся!»
Вдумайтесь, дорогие читатели! У охуевших от наглости, Богом проклятых пиндосов хватило смелости прислать сюда, на нашу русскую землю, своих военспецов — и в открытую нахально воевать против нас. А Российская армия не может защищать исконно русскую землю у себя под боком.
Ну и отдельно не могу не помянуть очередной раз «незлым тихим словом» хохломутантов. Когда многие знакомые, в том числе и вполне уважаемые мною, с достойным опытом службы и участия в боевых действиях, начинают мне объяснять, что «они такие же как мы», «их заставили, а они воевать не хотят» и так далее, я вспоминаю аэропорт. Вспоминаю этих тварей, которые будучи по крови русскими и говоря на русском языке, сознательно позиционировали себя как фашисты, воспринимали себя в этом качестве, копировали их и повторяли их злодеяния. Даже значок на эмблеме ихних, укровских десантников теперь — это один в один эмблема парашютистов фашистской Германии. Так что я даже не знаю, как после всего этого можно продолжать питать какие‑то иллюзии, что «они такие же как мы»…
Вечером мы, все кто выжил, сидели вокруг костра в полуразрушенном здании. Блики пламени колыхались на лицах, и по кругу шла алюминиевая кружка. Мы поминали ушедших товарищей. Погибших в бою с объединённой европейской фашистской силой и местными её прихвостнями. Грудью, с лёгким стрелковым, пошедших на вражеские укрепления и шквальный огонь. Собою заслонивших город Донецк и его мирных жителей от бесконечных обстрелов. Точно как в ту, большую, прошлую войну. В этот бой пошло восемьдесят человек, вышло из него, считая раненых, тридцать три.
Окончить эту главу мне очень тяжело. Настолько неприятно говорить об этом, что я постараюсь уместить всё последующее в один абзац.
Потом были похороны и поминки. Один из вышестоящих командиров нашего подразделения со скандалом прогнал журналистов, приехавших на похороны — почтить память наших погибших товарищей, снять славный сюжет о них — последнее, слабое утешение для их родных. А сразу после похорон нам стала известна причина этого — наверх он сообщил, что убитых у нас в этом бою нет, только шесть раненых. Однако это было полбеды, — на следующий день мы узнали от ряда наших командиров, которым мы доверяли всецело и которые доверяли нам, что оказывается, командование специально навело удар собственной артиллерии на позиции нашей же пехоты. Одновременно и чтобы не платить им солдатское жалованье, оставить его себе (которое задолжали за три месяца — видимо, сумма собралась «достойная» такой подлости), и в то же время — чтобы перепахать всё и «списать потери»: нет трупов — нет потерь. От тяжелейшего стресса при таких известиях у Ангела приключился микроинсульт. Хорошо, что я сам врач, увидел сразу, что у неё опустился уголок рта и не двигаются рука и нога — я сразу же оттащил её бегом на «Скорой» в больницу. А я поднял свои связи в МГБ ДНР, куда и сообщил о таких «художествах» командования. Нас, естественно, пытались убить, потом — арестовать. Убить не удалось из‑за Ангела — она, если надо, очень быстро достаёт свой «макаров». Арестовать — из‑за наших друзей. Они приехали и забрали нас. А один из офицеров нашего подразделения в Спецназе ДНР, когда мы шли к ним, к машине, шёл за нами и закрывал собой, чтобы нам не выстрелили в спину. Я тогда ещё сказал приехавшим за нами друзьям, обнимая их: «Следующий раз — мы за вами приедем!» Естественно, я и подумать не мог, что мои слова окажутся пророческими. Они тоже порядочные люди, не терпят рядом с собой низости, воровства и предательства — так что в этом нет ничего удивительного…
Глава 11. Горловка. Медслужба бригады
— Доктор, большое спасибо за таблетки для потенции! Мой муж как только выпил, так сразу меня и того… прямо на столе.
— Ой, вам же наверное было неудобно — на столе‑то?
— Ещё бы! Очень неудобно. Больше в этот ресторан мы не ходим!
АнекдотПосле сиятельного по мощности «расставания» с предыдущим подразделением мы какое‑то время не можем находиться в Донецке. И вот мы — в Горловке, куда нас доставили наши друзья. В подразделении одного очень хорошего человека — достаточно решительного, чтобы приютить нас, невзирая на наши проблемы. О нём могу говорить очень много хорошего, — но только осторожно, так как служит он до сих пор, а подлецов, готовых сделать любую низость порядочному человеку, увы, там хватает.
Наш новый командир, наш будущий друг, — невысокий, кряжистый, из казаков — умные, серые глаза смотрят цепко и внимательно. Невыразительное лицо сдержанно, не выражает эмоций даже в самые напряжённые моменты. Люди накормлены, порядок в подразделении идеальный.
Мы стоим на самом передке, в бинокль видны позиции противника, иногда ночью работают его миномёты и тогда пехота, рассыпавшись по траншеям, ждёт атаки. Кормят в подразделении хорошо, потому что командиры не воруют сами и не дают подчинённым, едят вместе с бойцами. Видна настоящая фронтовая семья — служить в таком подразделении приятно. Мы гуляем с Ангелом по самому передку, рассматриваем вражеские позиции, подбираем лёжки для снайперской работы. Мои друзья из Москвы наконец‑то прислали нам кучу всяких ништяков, в том числе и замечательный костюмчик «Джилли» для Ангела. В нём, когда она лежит, её не рассмотришь даже с двух метров. А ещё — раций на всё подразделение, инверторы и много всего прочего. Мы с командирами вечером очень скромно, но от души отметили получение гуманитарки — простая и скромная радость была безмерной. Теперь вечером слышно, как курлыкает, переговариваясь, в углу рация: «Первый пост — норма, второй пост — норма…» Управляемость подразделением возросла многократно, воистину, «связь — нерв армии!»
Забегая вперёд, скажу, что в жизни я многократно убеждался в действенности простого правила: каждый миг настоящего созидает наше будущее. Много довелось видеть в Горловке достойных командиров рот, но этот настолько выделялся в моих глазах достойным поведением, что, когда много позже один из известных гуманитарщиков спросил меня: «Знаешь в горловской бригаде достойного командира роты для взаимодействия?», я, не думая ни минуты, сразу назвал этого нашего знакомого. Знаю, что он заботится о своих людях как о себе, никогда не украдёт, не «пустит налево» бесценную, с таким трудом собираемую сочувствующими нам людьми гуманитарную помощь. Недавно передавал мне привет с этим самым гуманитарщиком. Даст Бог, буду в родных краях — очень хочу его увидеть.
Повоевать в составе его роты, к огромному сожалению, нам не удалось. В один из дней командир роты вернулся донельзя довольный и с порога заявил: «Вас у меня хотели забрать в штаб — я не отдал!» Но на следующий день вернулся весьма опечаленный и кратко сказал: «Таки забирают вас от меня в штаб…»
Тут не могу не сказать хотя бы пару слов благодарности всем моим друзьям, прежде всего из Москвы и Питера, которые нам оказывали помощь во время пребывания там. Никакие слова не могут в полной степени отразить, насколько мы вам признательны! Достаточно сказать, что первый раз зарплату там я получил в октябре месяце! А находились там с апреля. Помимо того, что нужно было что‑то кушать, как‑то передвигаться — оплачивать топливо и так далее, львиную долю снаряжения также приходилось покупать за свои деньги. Достаточно сказать, что даже автоматы мы получали без ремней, без принадлежностей для чистки, и с единственным запасным магазином на ствол, — всё остальное покупалось дополнительно, за свои деньги. Идёшь в бой, а патроны — в карманах. Расстрелял магазин и под вражеским огнём из кармана начинаешь его набивать… Помню безмерную радость своего подразделения, когда на все присланные вами деньги мы купили ребятам запасные магазины. Правда, тут же нашлась какая‑то гнида, которая командованию сказала, что деньги у нас — из‑за того, что мы «гуманитарку распродаём» (кстати, тоже присланную вами для нас, мои дорогие друзья). Хорошо, что командир был толковый и порядочный — разобрался во всём…
