Коллектив авторов - Бессонный патруль
— Ну, что же ты молчишь? Сказать нечего?
— Пустой разговор, — буркнула Селезнева. — Жалко или не жалко, вам не все ли равно? А вы своей жизнью довольны? У вас-то молодость не такая уж счастливая была…
«Тут ты права, — подумалось Нине Петровне. — Мою молодость съела война. Пролетела она в туманных лесах, и гнилой болотной воде. Дым, руины, обагренные кровью бинты, убитые старики и дети. Вот моя молодость»…
И она рассказала об этом женщине с запавшими и отчужденными глазами. Говорила о войне не только в тот вечер, а частенько при беседе с осужденными.
— Да, житуха не сладкая, — проронила однажды Селезнева. — Но все-таки лучше моей…
И махнула рукой.
Много таких, сбившихся с дороги людей-растерянных и озлобленных, робких и бесшабашных, молчаливых и говорливых-повидала Нина Петровна за время службы в местах лишения свободы. Трудное это было время, и места, где приходилось жить, тоже выглядели невесело. В зимнюю стужу строила с осужденными жилые дома, школы, производственные объекты. Это были ее зрелые, лучшие а жизни каждого человека годы. И «об этом она как-то рассказала Селезневой. Та, усмехнувшись, спросила:
— И сколько же вы мотались по Северу? Много, наверное? Служба у вас не шибко веселая. Всю жизнь, значит, с нами? И не жалко себя?…
— Не жаль. Ради заблудившегося человека, ради таких, как ты, — разве мала цель? Ты это понять можешь?
Селезнева промолчала. Ну, допустим, она понимает.
Она уже давно чувствовала, что начальник отряда за нее «взялась». Это и со стороны видно: женщины переглядываются, допечет, мол, тебя начальница, она дотошная. И чего ей надо? Ладно, брошу карты, буду работать. А душу, душу-то чем повеселить?
Нина Петровна не спешила. Если хочешь действительно узнать человека, по-настоящему ему помочь, не надо спешить. Ведь это только в кино или в плохой книжке легко найти ключ к человеческому сердцу. А в жизни иначе…
— Хорошо, — сказала Селезнева начальнику отряда. — 1 Допустим, я стану, как вы любите говорить, на путь исправления. Может, тогда мне и срок урежут. Допустим! Выйду на волю, а куда пойду? Искать работу? От нашего брата повсюду, как от чумы, открещиваются. Говорят: «Заходите через недельку-другую», а в глазах видишь: «Проваливай к чертовой бабушке».
— Ничего, захочешь честно работать — устроим.
— Допустим, — согласилась Селезнева. — Так разве к хорошему меня поставят? Небось, подсобником назначат, на всякие разные работы. Благодарим покорно.
— Да ты научись ему сначала, этому хорошему делу.
Вот иди-ка в швейный цех. Тоже профессия ценная, везде нужна.
Потом, когда Селезнева подучилась, поставили ее во главе бригады швейниц. Доверие часто способно растворить самое черствое сердце. Так получилось и с Селезневой.
Бригаду она взяла в руки крепко, сама работала на совесть и от других требовала того же. Швейное мастерство освоила охотно, и капитан Янчин радовалась про себя. Селезневу слушались в бригаде не потому, что она бригадир, а потому, что знала дело.
Но вот Нина Петровна заметила, что опять Селезнева сникла. Соседи се по жилой секции сказали — получила письмо. Люди пишут, что старушка-мать часто болеет, говорит: «Не увидать, однако, мне своей непутевой дочки».
Нина Петровна спросила у Селезневой:
— Что хандришь?
А та губы прикусила — кет в жизни счастья.
— Подожди, — успокоила ее воспитатель, — не впадай в панику. Матери твоей я напишу, а сообщить ей есть о чем.
Добрые слова о детях старым людям лучше любого лекарства. Вот ты бригаду в передовые вывела, хорошей общественницей считаешься, теперь я думаю похлопотать, чтобы тебя досрочно отпустили.
— Верю, — тихо сказала Селезнева. — Буду стараться…
Прошел месяц-другой, и Селезнева пришла к начальнику отряда взволнованная, радостная.
— Поглядите, что пишет мама: «Милая доченька» и дальше: «Так много хорошего о тебе написала твоя воспитательница, что я только об этом всем и рассказываю. Дышать и жить, доченька, стало легче. Вот как порадовала!»
— Ну и хорошо, — улыбнулась Нина Петровна.
А на сердце у нее смутно: была у нее для Селезневой одна не очень веселая новость. После меда — полынь. Ну что ж, проверим, крепко ли она стоит на ногах?
— Ты знаешь, суд отказал тебе в досрочном освобождении. Подождать нужно. Потом еще обратимся.
Катерина вышла молча. Через несколько дней капитан Янчин справилась у швей:
— Ну, как Катерина?
— А что? — осужденные насторожились. — Вроде все в порядке. Только строгой уж больно стала. А в остальном вроде по-старому.
Немного спустя Селезнева сама пришла к начальнику отряда.
— Вы за меня не волнуйтесь, Нина Петровна. Я теперь на ноги встала железно.
— А оно не согнется, твое железо? — пошутила Янчнн. — Не проест его ржавчина?
— А вы меня наждачком почистите, — приняла шутку Селезнева.
Уже с первых минут встречи с Ниной Петровной осужденные выявили одну из самых замечательных черт ее характера — спокойствие. Не халатность, не равнодушие, а именно спокойствие, выработанное долгими годами трудной службы, многократно испытанное во всех условиях.
И они понимали, почему она не кричит. Просто ей это не нужно, она добивается цели жизненной правдой.
И когда заговаривают с ней о том, что кое-где воспитатели прибегают к «ежовым рукавицам», объясняя это тем, что закоренелые преступники, дескать, привыкли уважать только силу, Нина Петровна говорит:
— Ну, если надеяться на страх, то каши не сваришь. Конечно, дисциплина нужна, и очень, я вам скажу, крепкая.
Но еще важнее, чтобы тебе — воспитателю — поверили.
Надо быть очень прямым, искренним, не кривить душой, даже если правда, которую следует высказать, горька.
Многих проводила Нина Петровна за ворота колонии, многим помогла обрести веру в жизнь, жизнь разумную, честную и деятельную. Это нелегкий труд — воспитать в человеке веру в себя и в людей, вырастить хрупкие, слабые ростки надежды, бороться с равнодушием и отчаянием.
Зато как радостно, когда приходит весна в эти опустошенные, холодные души!
Селезнева написала из Челябинска:
«В дороге, уж простите, выпила немного, на радостях и для храбрости тоже. Но нигде, как вы опасались, не застряла. Работаю в швейной мастерской, условия хорошие, деньжата есть. В первые дин, сказать откровенно, ходила на цыпочках, боялась, что не будет мне веры. Но мне вскоре выдали тридцать рублей авансом, чтобы прожить до получки. И я вспомнила, Нина Петровна, как вы мне говорили, что жизнь надо на доверии к людям строить. Как-то приболела я — мне дали пособие и путевку в санаторий. Нет, что ни говорите, хорошая штука — жизнь!»
Для того, чтобы эту великую и простую истину поняли люди, сбившиеся с пути, не жалеет своих сил капитан внутренней службы коммунист Н. П. Янчин, чей нелегкий и благородный труд по перевоспитанию провинившихся перед обществом людей отмечен высокой правительственной наградой — орденом Трудового Красного Знамени.
«Я НЕ ОШИБСЯ В ВЫБОРЕ…»
В практике полковника Каражанова, заместителя начальника ОБХСС УВД Алма-Атинского горисполкома, не было двух дел, абсолютно похожих одно на другое. Разумеется, схожесть преступлений — недаром же они группируются и квалифицируются по совершенно четким статьям кодекса, — ситуаций, сопровождающих расследование, однотипность характеров людей, привлеченных по уголовному делу, — все это не редкость. И все же Мейрам Абдрахманович признает, что несмотря на огромный опыт работы в органах внутренних дел-двадцать шесть лет-он, возбуждая очередное дело, чувствует себя, словно перед испытанием.
Кроме разнообразных знаний и опыта от человека, ведущего дело, требуется то, что мы определяем емким словом талант: интуиция, умение мгновенно сориентироваться в непредвиденных условиях, способность разгадывать головоломки, на которые щедр хитрый человеческий ум.
Колосов работал главным бухгалтером в пригородном сельпо. Через его руки проходили все документы, касающиеся строительства магазинов. Махинации были организованы предельно просто, даже нагло. Копосов систематически завышал размеры строящихся магазинов и объем работ, а деньги, полученные за стройматериалы, за работы, которые никем не выполнялись и только значились выполненными, присваивал. Своим «заработком» он делился с двумя или тремя лицами. Остальные сослуживцы ни о чем не подозревали. Уж очень скромен был Колосов. В обеденный перерыв он съедал два-три пирожка, которые запивал газированной водой, в доме его как стояла кое-какая довоенная мебелишка, так и осталась стоять до нынешних дней, А костюмы свои он носил почти так же, как гоголевский Акакий Акакиевич: десятилетиями. В глазах большинства сослуживцев Колосов выглядел честнейшим, но, к сожалению, очень скупым человеком. «Детей нет, живет вдвоем со старухой, зарплату получает неплохую, мог бы позволить себе хоть полтинничек на обед потратить», — такие неодобрительные разговоры возникали порой за сапной старого бухгалтера.
