Николай Прокудин - Рейдовый батальон
Через некоторое время в пустую казарму, по которой я бродил (казарму роты мне показали по дороге к общежитию, поэтому я знал, где она находится), ввалились несколько грязных пыльных солдат, обвешанных оружием, боеприпасами, вещами. Они уставились на меня, как на «марсианина», и, обойдя стороной, водрузили все свое имущество возле коек. Принялись что-то обсуждать.
Откуда-то прибежал маленький прапорщик-армянин и, разоравшись, послал всех прочь. Солдаты начали носить оружие в оружейку, вещи – в каптерку, а бойцы все прибывали. Разгрузившись, они сели по кругу и принялись ужинать.
Кровати были аккуратно заправлены, но без наволочек и простыней. И только на двух были наволочки. Я подошел ближе и увидел на каждой койке фотографии в траурных рамках, а на белых простынях, завернутых уголком, букеты цветов.
Прапорщик спросил:
– Вы кто у нас будете, товарищ лейтенант?
Я ему объяснил, что я новый зам. командира роты по политчасти. Мы пожали друг другу руки.
– Старшина! Это кто? Что случилось? – обратился я с вопросом.
– Ширков и Спица, наводчик-оператор и механик БМП. В прошлом рейде погибли. На Панджшер ходили. Броня сопровождала колонну «наливняков», погибли геройски. Гранатометчики из «зеленки» расстреляли, пять пробоин в бортах. Механик выполз без ног и умер в госпитале, а наводчик вел огонь из горящей машины и стрелял, пока не взорвалась башня. По полгода всего прослужили в части, весной пришли. Первые потери в этом году в роте.
Старшина вздохнул и нервно постучал по ладони плеткой.
– Новый ротный пришел из дорожного охранного батальона, принес несчастье. Фамилия предыдущего командира – Беда, но он был очень даже везучим. Из-за баб погорел – сняли. Мои слова командиру роты не передавай. Его, правда, во время обстрела не было, пехота сидела вся в горах, а на броне – только техник и экипажи, отстреливаться некому.
– И часто такое? – кивнул я в сторону фотографий.
– В батальоне вообще-то часто, а в роте у нас – нет. Рота счастливая, умелая. Будем надеяться, что и тебе повезет.
К казарме шли офицеры, и старшина побежал им навстречу. Доложил и кивнул на меня, объяснил, кто я и зачем прибыл.
Среди всех выделялся высокий рыжеволосый капитан, он что-то выговаривал двум лейтенантам. Они хмуро взглянули на меня, и я представился.
– Ну что ж, уже хорошо! Будет кому с солдатами заниматься и мероприятия проводить, а то все без зама. У твоего предшественника одна замена была на уме, да как барахло скупать, – и он хмуро продолжил: – А я вот хоть и заменщик, а все в рейды хожу с чокнутым контуженым замом и взводным – «зеленым» лейтенантом. Итак, сейчас быстро знакомимся, укладываешь солдат, завтра на подъем подойдешь, старшине поможешь. Я – Кавун Иван. С остальными знакомься. Прапорщик Федарович, прапорщик Голубев, лейтенант Острогин Сергей. Ну, пока все разговоры отложим. До завтра!
Офицеры, о чем-то переругиваясь, ушли спать, старшина провел проверку, и солдаты захрапели. Был второй час ночи. В казарме клубилась пыль, стоял тяжелый запах пота и грязи. Уныло я побрел в общежитие. Было пусто. Все куда-то убежали. С трудом нашел себе свободную койку, лег и утонул в глубоком сне.
* * *Лучи утреннего солнца пробивались сквозь щели в светомаскировке окон. На моих часах было уже время подъема, и я пошел в казарму. Вид у меня был довольно помятый. Брюки помялись, сапоги пропылились, рубашка пропотела, на щеках – щетина двух дней (побриться нечем). В общем, даже в зеркало смотреть не было желания. Мне было неуютно, но больше всего угнетала неопределенность. Вещи не разобраны – места нет, ходишь в рубашке, как зеленый попугай среди нормально одетых, а я так не люблю выделяться, бросаться в глаза.
Обитатели казармы еще храпели, в том числе и дневальные, я ушел в каптерку к старшине и разбудил его. Взглянув на часы, он с визгом выскочил в коридор и начал орать на бойцов, стоящих в наряде по роте. Сержантов эти крики и вопли разбудили и завели, они принялись поднимать подчиненных и тоже орать.
Постепенно началась утренняя суета с одеваниями, умываниями, заправкой постелей.
Казарма представляла собой щитовое строение с открытым спальным помещением, оружейной комнатой у входа, тут же находились канцелярия, каптерки, бытовка, умывальник. В конце казармы за спальным помещением – ленинская комната! Ну и ну. И тут плакаты, планшеты, портреты. Я думал, что все будет по-походному, чисто символически, а тут все стационарно сделано – капитально! Мороки будет… Не ожидал, не ожидал.
Старшина позвал в каптерку.
– Лейтенант! Давай знакомиться! Гога Веронян. Старшина этой славной боевой роты. Уже полтора года как в Афгане, скоро домой поеду. Ротный у нас нормальный, тоже ветеран, и ему скоро домой. Он тут четыре месяца, до этого был в третьем батальоне, перевели, когда старого ротного сняли. А Беда теперь зам. начштаба батальона. Взводных пока двое, «зеленые» только-только прибыли. Зам. ротного и командир ГПВ, как и я, полтора года отвоевали. Техник роты с весны, – гортанно тараторил прапорщик. – Рота в рейды ходит каждый месяц, солдаты боевые, но сейчас много дембельнется, вместо них на днях молодежь прибудет. Как вы воевать будете, не знаю! Одного взводного еще не хватает, скоро придет.
Так, за кружкой чая, я понемногу узнавал, куда я попал и с кем служу.
В дверь постучали, и заглянувший в каптерку солдат выпалил:
– Нового замполита в штаб вызывают!
* * *В штабе полка меня и Миколу отправили в партком. В кабинете сидел седой, с сильными залысинами майор.
– Секретарь парткома майор Цехмиструк! – представился он. – Заходите, хлопцы, заходите, садитесь, разговор есть к вам малоприятный. Вы чего дисциплину нарушаете, водку пьянствуете?
– Шо? Кто набрехал? – возмутился Микола.
– Сорока на хвосте принесла! Все только за стол сели, а батька Цехмиструк уже об этом знал! Вы, молодые люди, сюда прибыли выполнять интернациональный долг, воевать. А что творите? Сразу, с первого дня пьянствовать. Не хорошо это.
– Так ведь с заменщиками по чуть-чуть, – продолжил Микола робкую попытку оправдаться.
– А-а, не пьянства ради, а для укрепления воинской дисциплины и сплочения воинского коллектива?
– Ага! – глупо ухмыльнулся Мелещенко.
– Ты хоть и хохол, как и я, а спуску не получишь, учти, – продолжал майор нас распекать. – Я вам пока даю дружеский совет, между нами, «мальчиками». Указ вышел о борьбе с пьянством и алкоголизмом – знакомы?
Мы дружно закивали. Башка с утра слегка трещала, было душно в кабинете, желудок был пуст, и организм требовал завтрака, а нотаций слушать не хотелось.
– Так вот, трезвость – норма жизни политработника! Зарубите на носу. Исправляйтесь! Еще спасибо позже мне скажете. Ну, шагайте на завтрак и крепко подумайте о своей службе в полку!
Мы угрюмо вышли из штаба.
– И какая сука успела стукнуть с утра? – возмущался Николай.
– А может, не с утра, а еще с вечера? – спросил я, размышляя вслух. – Долго ли умеючи. Тем более стучать – не воевать. Легче и для карьеры полезнее. Может, орден или медаль получит…
– Дать бы в рыло, ведь за столом, гад, наверняка с нами сидел и пил вместе.
– Ну, о себе он в парткоме, наверное, промолчал из скромности.
В канцелярии роты сидел веселый и довольный ротный.
– Что, уже взгрели?
– Да вот, вчера по чуть-чуть для приличия и знакомства, а стук на весь полк.
– Эти крысы штабные что-что, а стукачество хорошо организовали. У нас на полк два замполита полка, партком, начальник особого отдела и особисты в батальонах. Наш особист уже месяц как ловит меня, хочет «Беретту» отобрать трофейную.
– «Беретту»? Пистолет, что ли? Трофейный? Ну-у!
– Показываю один раз, и ты ее никогда не видел. Понял?
– Понятно.
Из металлического ящика ротный извлек небольшой вороненый пистолет, я такого действительно не видел. В армии, кроме ПМ, на вооружении в линейных частях других пистолетов не встретишь.
– Мне его спецназовцы подарили еще на заставе, когда стоял на Джелалабадской дороге в третьем батальоне. Кто-то натрепался, вот пытаются изъять, но где пистолет, не знают. Потом Растяжкин особисту какому-нибудь проверяющему от себя подарит как сувенир. А мне жалко, как память хочу оставить, да отдать придется, в Союз не вывезешь. Жалко, был бы наградной, провез бы, а то так просто подарили.
Иван загрустил.
– А ты мне перед заменой подари.
– Ну, ты что-нибудь учудишь с ним, а за мной хвост в Союз потянется. Нет. Я лучше нашему особисту отдам, когда что-нибудь в роте случится. Но пока время не пришло.
– Ваня! Давай сегодня вечером после отбоя за знакомство мою вторую бутылку водки приговорим с офицерами. Надо ж представиться коллективу.
– Никифор! Знаешь, я сам не пью, печень болит после желтухи. Нагрузки в горах большие, тяжело. Офицеры – взводные молодые, оба, как и ты, только из Союза, обойдутся, а с прапорщиками не надо. Лучше заму отдай, Сереге Грошикову, он это дело любит, свою контуженую голову поправляет. Вчера из госпиталя возвратился.
