Гении разведки - Николай Михайлович Долгополов
— Под контролем ООН СССР демонтирует и вывозит с Кубы ракетные установки. США снимают блокаду и публично берут на себя обязательства не вторгаться на Кубу. США также вывозят свои ракеты из Турции.
Феклисов все записал дословно, повторил, чтобы затем не ошибиться при переводе, и Скали подтвердил, да, все правильно. Для русского слова «высочайшая власть» звучали не совсем привычно, и полковник переспросил, что это обозначает. Скали отчеканил каждое слово: «Джон Фицджералд Кеннеди — президент Соединенных Штатов Америки».
И Феклисов помчался в посольство, заверив Скали: переданное ему предложение будет немедленно телеграфировано в Москву. Быстро составив телеграмму за подписью Добрынина о двух встречах со Скали — утренней и послеобеденной, полковник отдал послу депешу на согласование. По всем правилам сообщение должно было быть отправлено в Москву за подписью посла.
Но Добрынин, потратив минимум часа три на изучение проекта подробнейшей телеграммы, не захотел ее подписывать. Сослался на то, что МИД не давал дипломатам полномочий на ведение таких переговоров. В кабинете посла произошла обидная для Феклисова-Фомина сцена. Про нее мне писать Александр Семенович запрещал. Возьму на себя смелость его ослушаться.
Если очень коротко, то Добрынин в присутствии еще трех видных дипломатов поставил чересчур инициативного, по его мнению, резидента легальной разведки на место. Посол формально был прав. Действительно, абсолютно не принято разведчику брать на себя функции дипломата. Но не за несколько же часов до возможного начала третьей мировой! Могут же быть исключения.
И Фомин развернулся, рванул к себе, в резидентуру. Здесь, наплевав ради дела на все дипломатические тонкости, он от собственного имени отправил через своего шифровальщика телеграмму на имя начальника разведки. И вскоре члены Политбюро во главе с Хрущевым, уже жившие в преддверии войны на казарменном положении в Кремле, это послание изучали.
Тут я попросил бы уважаемых читателей вспомнить (или представить), в какие годы происходил последний акт разыгрывавшейся трагедии. Хрущевская «оттепель» завершена, бюрократия и чиноподчинение — полные, а уж тем более — за границей, где любой посол считался если и не помазанником Божьим, то хрущевским — точно.
Утром Феклисов получил телеграмму из Центра: его сообщение получено.
27 октября 1962 года Скали вновь встретился с Феклисовым, а Роберт Кеннеди дважды — с послом Добрыниным. При одной из таких встреч присутствовал и советник Фомин. Александру Семеновичу показалось, что Кеннеди-младший смотрел на него изучающе.
Пошел обмен официальными посланиями. Удовлетворивший обе стороны ответ Хрущева пришел утром 28 октября.
Мир был спасен. Не буду утверждать, что только усилиями журналиста Скали и резидента советской внешней разведки Феклисова. Но, бесспорно, их роль в решении Карибского кризиса огромна.
В Штатах часто пишут, что это Феклисов вместе со Скали сумели во многом предотвратить войну, казавшуюся неминуемой неизбежностью. У нас этот подвиг оценивается намного скромнее. Неординарность Феклисова находит понимание не у всех.
О некоторых операциях, задуманных и осуществленных Александром Семеновичем, еще только предстоит рассказать.
Феклисов был безукоризненно интеллигентен. Ни единого бранного слова за годы знакомства от него не слышал. Даже рассказывая о том самом случае, который мог бы завершиться и новой мировой войной, Феклисов обходился некими тщательно подобранными оборотами речи. Безусловно, Фомин был обижен. И, знаете, как эта обида постоянно прорывалась и десятилетия спустя? Неоднократно пересказывая мне в деталях этот эпизод, Александр Семенович возмущался: «Ну, сделали тогда из меня мальчика. Ну, сделали».
Феклисов вскоре вернулся домой. Заслуженного, по общему мнению коллег, звания генерала ему не присвоили. Он недолго потрудился на оперативной работе в Первом главном управлении, а затем как-то незаметно его перевели на преподавательскую работу. Руководил теми, кто передавал свой богатый опыт будущим разведчикам.
Мы были откровенны
Однажды Александр Семенович приехал ко мне на работу в расстроенных чувствах. В европейской стране издали его книгу и ничего не заплатили. Я спросил, через кого издавали, и, услышав ответ, посоветовал больше не беспокоиться. На гонорар — никаких надежд.
Первый раз я видел Александра Семеновича таким удрученным.
— Но это же непорядочно, даже нечестно, — выдавил он.
Я удивился наивности великого человека. Нас, писателей, пытался объяснить я, всегда дурят именно так.
— Да? — поразился Феклисов. — Но я буду бороться. Всегда боролся. И теперь тоже.
Мы написали и отправили DHL (лат.) письмо в иностранное издательство. Феклисов при встречах кивал седой головой:
— Странно, еще не ответили.
Не ответили никогда.
Зато, должен сказать, на русском языке вышли две хорошие, им самим написанные книги. Одна у меня с добрым пожеланием от автора, вторую с автографом отца подарила дочка Наталия Александровна. Она же самостоятельно уже после его кончины издала еще одну книгу Александра Семеновича.
Не всё и не до конца в этих легко читаемых изданиях совпадает с Феклисовым мне рассказанным.
