Марио Варгас Льоса - Сон кельта. Документальный роман
Чтобы от реки подняться до „Буэн-Ретиро“, надо было одолеть крутой глинистый откос, где ноги вязли по щиколотку. Когда же Роджер смог наконец разуться и лечь на топчан, все тело у него ломило. Вновь начались неприятности с глазами: обострился конъюнктивит. На правый глаз, особенно сильно горевший и слезившийся, пришлось наложить повязку с мазью, так что Роджер сам себе несколько дней напоминал пирата. Этого оказалось недостаточно, чтобы умерить воспаление и слезотечение, и Роджер до конца экспедиции каждую свободную минуту — выдавалось их немного — старался лежать в гамаке, с примочками на обоих глазах, что на время отчасти снимало неприятные ощущения. В такие минуты и по ночам — а спал он не более четырех-пяти часов — Роджер мысленно составлял свой отчет для министерства. Основные направления были уже ясны. Прежде всего — раздел о том, как лет примерно двадцать назад пионеры обосновались на землях этих индейских племен. И как, придя в отчаяние от нехватки рабочих рук, начали облавы, не опасаясь наказания, потому что в этих краях не было ни судов, ни полиции. Колонисты-первопроходцы являли собой единственную власть, державшуюся на силе огнестрельного оружия, против которого не выстоять было с арканами, копьями и духовыми трубками.
Затем надо внятно изложить всю систему добычи каучука — систему, основанную на рабском труде и на угнетении туземцев и приводимую в ход алчностью управляющих, которые ради увеличения добычи, благо работали сдельно, за процент от стоимости собранного латекса, увечили, мучили и убивали туземцев. Безраздельная власть и полная безнаказанность развили в этих людях страсть к мучительству, которую здесь можно было удовлетворять за счет совершенно бесправных индейцев.
Пригодится ли его отчет? По крайней мере, у „Перувиан Амазон компани“ будут очень большие неприятности. В этом можно не сомневаться. Британское правительство попросит правительство Перу отдать под суд ответственных за преступления. Но решится ли на такое президент Аугусто Легия? Хуан Тисон был уверен, что решится непременно: когда станет известно все, что здесь творится, грянет скандал и в Лиме, и в Лондоне. Общественное мнение потребует наказать виновных. Все так, но Роджера одолевали сомнения. Что сможет сделать перуанское правительство здесь, в Путумайо, где нет ни единого представителя власти и где компания Хулио Араны, опираясь на отряды своих головорезов, считает с полным на то основанием, что это именно она оберегает суверенитет Перу в этих краях? И все окончится бесплодными словопрениями, никчемным сотрясением воздуха. Племена амазонских индейцев будут подвергаться новым и новым мучениям, пока их не истребят вовсе. От такой перспективы Роджер впадал в уныние, но отнюдь не в столбняк: напротив — она подхлестывала его, заставляла еще ревностней опрашивать, уточнять, сопоставлять и записывать.
Из „Буэн-Ретиро“ переместились в „Энтре-Риос“: сперва плыли по реке, потом целый день пробивались сквозь густейшие заросли. И Роджеру Кейсменту это телесное соприкосновение с дикой природой дарило нежданную отраду, воскрешало в памяти молодые годы и долгие экспедиции по Африканскому континенту. И все же, хотя за эти двенадцать часов пути по сельве, когда порой приходилось брести по пояс в болотной жиже, спотыкаться на кустарниках, покрывающих крутые спуски, плыть на каноэ, которые, повинуясь усилию весла, скользили под сплошным, затемняющим солнечный свет куполом листвы, его не раз охватывали прежние, давние радость и возбуждение: он убедился, что ход времени сказался на нем губительно и разрушил его изрядно. И дело было не только в том, что болели спина, руки и ноги, но и в неимоверной усталости, которую, чтобы не заметили спутники, приходилось перебарывать невероятным напряжением всех сил. Луис Барн и Симор Белл были в таком изнеможении, что с середины пути их пришлось нести в гамаках и выделить на каждый по четыре индейца из тех двадцати, что сопровождали комиссию. Роджера поражало, как легко их проводники — на тонких ногах, худые как скелеты — тащат на плечах их багаж и продовольствие, по многу часов обходясь без еды и питья. На одном из привалов Хуан Тисон по просьбе Кейсмента приказал разделить между индейцами несколько коробок сардин.
По пути видели стаи попугаев и игривых, с живыми глазками обезьянок, самых разнообразных птиц, игуан, распластывающихся на ветке или стволе так, что их бороздчатая кожа сливалась с ними. И огромные круглые листы виктории-регии, колышущиеся на глади лагун наподобие плотов.
До фактории „Энтре-Риос“ добрались во второй половине дня. Там все было вверх дном, потому что ягуар загрыз индеанку, которая вышла за частокол и — по обычаю, в полном одиночестве — отправилась рожать на берег реки. На поиски хищника двинулась партия охотников во главе с управляющим, но зверя так и не выследили и под вечер вернулись с пустыми руками. Управляющий Андрее О'Доннелл, молодой, красивый мужчина, сказал, что он ирландец по отцу, однако Роджер, расспросив его и обнаружив, как слабо тот осведомлен о своих корнях и об Ирландии вообще, сообразил, что вероятней все же первым ирландцем в семье, чья нога ступила на землю Перу, был его дед или даже прадед. И Роджер пожалел, что его соотечественник служит у Хулио Араны в Путумайо, хотя по всем свидетельствам О'Доннелл был не так кровожаден, как остальные управляющие: если ему и случалось хлестать индейцев бичом или забирать их жен и дочерей в свой гарем — у него было семь наложниц и целая туча детишек, — то все же он никого своими руками не убивал и убивать не приказывал. Колодки, разумеется, на видном месте стояли, и с бичами все надсмотрщики не расставались (некоторые ими подпоясывались). И у множества туземцев обоего пола на спинах и на ногах горели рубцы.
Пренебрегая тем, что ему было предоставлено право опрашивать только подданных Британской империи, то есть барбадосцев, Роджер еще в „Оссиденте“ начал беседовать со всеми прочими, склонными отвечать на его вопросы. В „Энтре-Риосе“ его примеру последовали остальные члены комиссии. В те дни показания ему дали, помимо барбадосцев-надсмотрщиков, сам управляющий и значительное число его „мальчиков“.
Почти неизменно выходило одно и то же. Поначалу все запирались, увиливали или бесстыдно лгали. Однако достаточно им было на миг зазеваться, потерять бдительность, как обнаруживалась правда, которую они так тщательно пытались скрывать, но тотчас принимались выкладывать, рассказывая даже больше того, о чем спрашивали, впутывая в свои истории и самих себя — как бы в доказательство истинности своих слов. Но ни единого прямого свидетельства от индейцев Роджер, как ни старался, получить не смог.
Шестнадцатого октября 1910 года, когда члены комиссии в сопровождении Хуана Тисона, трех барбадосцев и двадцати индейцев-носильщиков во главе со старейшиной направлялись по узкой тропе из „Энтре-Риоса“ в „Матансас“, Роджер занес в дневник мысль, которая засела у него в голове еще с тех пор, как они прибыли в Икитос: „Я пришел к непреложной убежденности, что туземцы Путумайо могут вырваться из того чудовищного положения, в котором обречены на вымирание, единственным способом — взяться за оружие и восстать против своих хозяев. Беспочвенной иллюзией было бы считать, подобно Тисону, например, что положение это изменится, когда перуанское правительство придет сюда и установит здесь свою власть, поставит судей и полицейских, а те заставят чтить законы, еще в 1854 году запретившие в стране работорговлю и невольничий труд. Чтить? Не так ли, как чтут их в Икитосе, где горожане за двадцать-тридцать солей покупают детей, похищенных работорговцами? И кто будет заставлять? Не те ли самые власти, судьи и полицейские, получающие жалованье от Араны, потому что у государства нет денег, а если есть, то их разворовывают по дороге их же коллеги-бюрократы? В подобном обществе государство — неотъемлемая часть машины эксплуатации и уничтожения. Туземцам ничего не следует ожидать от него. Если хотят свободы — должны завоевать ее собственными руками и отвагой. Как Катенере, вождь племени бора. Но в отличие от него, не приносить себя в жертву своим чувствам. Драться до конца“. Повторяя эти фразы, выведенные на страничке дневника, Роджер споро и ходко шел вперед, прорубая мачете просеку в путанице лиан, ветвей, кустарников, закрывавших тропу, а однажды подумал так: „Чем мы, ирландцы, отличаемся от племен индейцев уитото, бора, андоке, муйнане и других? Мы тоже завоеваны, покорены, угнетены и обречены оставаться такими до тех пор, пока будем по-прежнему верить, что свободу сможем получить лишь благодаря законам, институциям и правительству Англии. Да никогда они нам ее не дадут. Никогда не пойдет на это империя, пока не ощутит такой нажим, против которого не сможет устоять, и тогда просто вынуждена будет дать нам свободу. А нажим этот невозможен без силы оружия“. И мысль, которая за будущие дни, недели, месяцы и годы укрепится и отшлифуется, — мысль о том, что если Ирландия, как и индейцы Путумайо, хочет обрести свободу, она должна сражаться за нее, — захватила Роджера столь полно, что за весь восьмичасовой путь он даже и не вспомнил, что совсем скоро лицом к лицу встретится с Армандо Нормандом, управляющим факторией „Матансас“.
