Юрий Корнилов - Горячее сердце
— Назовите фамилию этого вашего однокашника.
— Лавров. Николай… Кажется, Петрович…
Белобородов нахмурился, жестко глянул на Макарова исподлобья:
— Должен предупредить вас, что в распоряжении следствия имеются материалы суда над участниками контрреволюционного заговора в Торске. В частности, показания вашего однокашника Бутырина.
Ни один мускул не дрогнул на лице Макарова.
— Совершенно верно, — сказал он. — Фамилия моего однокашника Бутырин. Николай Константинович Бутырин. Теперь я вспомнил.
— Тот самый, который впоследствии служил вместе с вами в Казаринке командиром другого карательного взвода?
— Совершенно верно.
Большеглазая худенькая девушка в белой кофточке с кружевным воротничком и длинной черной юбке принесла медный закопченный чайник. Пока она ставила его на проволочную подставку возле стола, в кабинет вошел Леонид. Увидев его, Таня опустила глаза и как-то бочком вынырнула из кабинета, бесшумно притворив за собою дверь.
Плеснув из фарфорового чайника заварки, себе — в стакан, Макарову — в алюминиевую кружку, Белобородов долил кипятку и кивком разрешил Макарову взять свою порцию. Макаров отхлебывал понемногу, с видимым наслаждением, обняв кружку свободной ладонью, чтобы тепло не уходило зря.
— Сколько дней вы пробыли в Торске? — спросил Белобородов.
— Около двух недель.
— Где остановились?
— У Бутырина. Он был холост и предоставил мне в своем доме одну из комнат.
— Вы были дружны с Бутыриным, когда учились в торговой школе?
Макаров качнул головой:
— Нет, он принадлежал к другому кругу. Его отец был крупным торговцем. В то время Бутырин не приглашал меня ни к себе домой, ни в свою компанию.
— Что же сблизило вас теперь?
— Полагаю, что изменить ко мне отношение его заставил мой офицерский чин. Теперь он разговаривал со мной как с равным.
Звякнула ложечка о стекло — Белобородов отставил свой стакан.
— Расскажите все по порядку: какой характер носили ваши беседы с Бутыриным, с кем еще из бывших царских офицеров вы встречались у него на квартире?
Макаров кивнул в знак согласия и протянул Белобородову кружку:
— Если можно, — еще, пожалуйста…
Белобородов молча налил ему чаю и обернулся к Леониду:
— Попиши протокол, а мы так поговорим.
Леонид сходил к себе в кабинет за стулом и пристроился сбоку от Белобородова.
11— Когда мы с Бутыриным оказались у него на квартире, — начал рассказывать Макаров, — он сразу повел разговор о готовящемся в Торске восстании и предложил мне принять в нем участие. Он сообщил также, что в Екатеринбурге идет подготовка к операции по освобождению царской семьи. Восстания в Торске и других городах Урала и Сибири были приурочены к моменту проведения этой операции и, в сущности, призваны были ознаменовать возрождение монархии в России. После недолгих размышлений я решил примкнуть к восстанию и сказал об этом Бутырину. В тот же вечер у него на квартире я встретился и с другими участниками заговора…
— Это были военные или гражданские лица?
— Все они пришли в гражданской одежде, но каждый, пожимая мне при знакомстве руку, называл свой воинский чин. Осведомившись о том, согласен ли я участвовать в святом деле освобождения России, и получив утвердительный ответ, они вскоре ушли. В подробности подготовки к восстанию они меня не посвятили, и больше я ни с кем из них не встречался. На протяжении всего времени, что я прожил у Бутырина, его посещали незнакомые мне лица, которых он мне рекомендовал как своих друзей, в большинстве своем это были торговцы или мелкие предприниматели. Пили вино, играли в карты…
— Ругали Советскую власть? — с улыбкой подсказал Белобородов.
— Ну разумеется, — не стал отрицать Макаров. — Но никаких разговоров о предстоящем восстании я не слышал. Не обсуждали мы этот вопрос и когда оставались с Бутыриным вдвоем, каждый раз он уходил от разговора, советовал мне набраться терпения и ждать, покуда не пробьет наш час. Однажды, придя домой поздним вечером, он велел мне быстро одеваться: «Идем получать оружие». Мы тотчас вышли из дому. Дорогою Бутырин сообщил, что восстание назначено на полночь. В нашем распоряжении оставалось всего полчаса. Когда прибыли на место, оружие еще не было подвезено. В темноте я не увидел ни одного знакомого лица. Помню, многие выражали недовольство тем, что среди собравшихся нет руководителей. Так, в полной неясности, прошло около часа. Вдруг кто-то крикнул, что нас окружают красногвардейцы. Бутырин шепнул мне: «Давай быстро сматываться!» Мы благополучно добрались до его дома, а утром я ушел в Казаринку, прожил там месяца полтора, затем вернулся в Торск.
— С какой целью? — спросил Белобородов. Макаров пожал плечами:
— В Казаринке мне просто нечего было делать. В Торске я рассчитывал при содействии Бутырина подыскать подходящую работу.
— Вам это удалось?
— Нет, поскольку город вскоре был захвачен белыми войсками.
— А не потому ли вы поспешили в Торск, что белогвардейские войска находились уже на подступах к городу?
— Это лишь ускорило мое возвращение, — сказал Макаров.
— Были и другие мотивы?
Макаров словно не слышал вопроса, молча уставился взглядом в пол, о чем-то задумался. Наконец коротко обронил, не поднимая глаз:
— Были…
Подождав немного, Белобородов высказал догадку:
— С Василием не поладили?
Макаров махнул рукой:
— Если б один Василий. Петька, младший, еще почище был…
— Ссорились?
— До ссор не доходило. Но говорить нам было не о чем.
— В Торске вы и на этот раз воспользовались гостеприимством Бутырина? — спросил Белобородов.
— Разумеется.
— До захвата города белыми вами лично предпринимались какие-либо активные действия против Советской власти?
— Нет. Но при подходе к городу белых войск, буквально за несколько часов до их вступления в Торск, к нам на квартиру явился один из бывших царских офицеров и объявил, что в городе произошел переворот, что Советская власть свергнута и что нам с Бутыриным надлежит немедленно явиться по указанному адресу для получения оружия. Мы поспешили на сборный пункт. Там нам сказали, что мы поступаем в распоряжение капитана Шмакина. В тот же день мы приступили к формированию роты особого назначения…
— Вы были поставлены в известность о том, какие функции должна выполнять ваша рота?
— В общих словах. Капитан Шмакин сказал нам, что командование придает особое значение таким подразделениям, как наше, в искоренении большевизма.
— Вы знали, что ваш старший брат Василий — большевик?
— Да, знал.
— И не попытались отказаться от назначения вас командиром карательного взвода?
— Когда поступил приказ о размещении нашей роты в Казаринке, я уже был командиром взвода и мне оставалось только выполнить этот приказ, — ответил Макаров.
12 Из протокола допроса:«В о п р о с: Будучи командиром карательного взвода, какое личное участие вы принимали в выявлении и аресте среди населения Казаринки коммунистов и лиц, которые им сочувствовали?
О т в е т: Мне приходилось этим заниматься по долгу службы.
В о п р о с: Каким образом это делалось?
О т в е т: Припоминаю такой случай. Вместе с прапорщиком Фарафонтовым и группой солдат я был послан командиром особой (карательной) команды, в составе которой находился мой взвод, капитаном Шмакиным на поиск и арест балтийского матроса-большевика, фамилии которого не помню. Был донос о том, что этот матрос, прибывший в Казаринку для связи с большевистским подпольем, скрывается в одном доме по улице Нагорной.
Мы произвели обыск и обнаружили матроса в погребе. При этом он оказал сопротивление — бросил гранату и отстреливался из маузера. Нам не удалось взять его живым: по моему приказу в погреб были брошены гранаты. Хозяин дома, его жена и старший сын были расстреляны.
В о п р о с: Сколько человек было расстреляно в Казаринке летом 1918 г. при вашем непосредственном участии?
О т в е т: При моем непосредственном участии летом 1918 г. было расстреляно в Казаринке около ста человек».
— Во время допросов применялись пытки?
— Насколько помнится — нет.
— Следствие располагает на этот счет достоверными фактами.
— Я хотел бы уточнить: арестованных били плетьми или шомполами, но такие меры телесного воздействия не считались пытками.
— Избиение арестованных производилось по вашим личным приказаниям?
— В некоторых случаях. В те дни, когда я был дежурным офицером.
— При каких обстоятельствах была арестована Мария Макарова?
До сих пор Макаров — кто знает, каких усилий ему это стоило, — старался сохранять внешнее спокойствие и достоинство. Лишь в самой глубине серо-голубых холодных глаз таилась смертная тоска и чувствовалась напряженная работа мысли. Подходил к концу второй допрос, и хотя к делу не добавилось, можно сказать, ни одного существенного факта, которым не располагало бы следствие, однако и ничего из того, что было известно по рассказам свидетелей, Макаров в общем-то не отрицал. Он знал, какой приговор его ждет, и, похоже, не рассчитывал на снисхождение.