Джек Келли - Порох. От алхимии до артиллерии: История вещества, которое изменило мир
На заре его истории порох считали порождением дьявола. Справедливость этого мнения неоднократно подтверждалась в ходе истории: люди с успехом использовали это взрывчатое вещество, чтобы устроить настоящий ад на земле. Одной из иллюстраций того, насколько жутким стало огнестрельное сражение в XIX столетии, была битва, произошедшая под Геттисбергом, штат Пенсильвания, в первые три дня июля 1863 года. Генерал Роберт Ли снова вселил надежду в сердца южан, когда в поисках решающей победы перенес боевые действия на территорию Севера. Две армии почти случайно встретились недалеко от патриархального университетского городка, куда конфедераты выслали отряд, чтобы раздобыть обувь, в которой отчаянно нуждались. В первый день северяне укрепились на протяженном Кладбищенском хребте к югу от города. Их позиция и на левом, и на правом фланге опиралась на холмы. На второй день Ли бросил свои силы в атаку сразу в нескольких местах этой позиции, и ему почти удалось прорваться. На третий день обе армии, разделенные милей открытого поля, стояли на своих позициях, с ненавистью глядя друг на друга. С наступлением утра перестрелка на правом фланге северян стихла, и глубокая тишина воцарилась вокруг. Где-то с час или чуть больше единственным врагом, с которым приходилось бороться солдатам с обеих сторон, был все усиливающийся летний зной.
Но генерал Ли еще не закончил. Он жестоко атаковал северян два дня подряд, он не мог просто так взять и отступить. Казалось, еще одна атака — и линия северян будет прорвана. И тогда славное дело Конфедерации победит. На самом деле это было невозможно, и у Роберта Ли хватало стратегического чутья, чтобы осознавать это. Однако по рядам конфедератов уже пополз шепоток: победа близка, все, что требуется, — лишь немного отваги.
Ли начал артиллерийскую подготовку. Действие артиллерии в середине XIX века продолжало производить то же впечатление, какого Эдуард III пытался добиться при Креси пять столетий назад: шок и потрясение. Грохот пушек оставался важнейшей составной частью их мощи, он мог лишить присутствия духа наступающую пехоту, даже если ядро не попадало непосредственно в солдат. Выстрел двенадцатифунтового орудия, заряженного двумя с половиной фунтами высококачественного пороха, каждый ощущал своим нутром. Ядро было способно убить лишь нескольких человек, однако неумолимый рык пушек, от которого подкашивались колени, мог обратить в бегство целые роты, которые, в свою очередь, заражали паникой остальные части. Один артиллерийский офицер конфедератов заявлял, что предпочитает стрельбу литыми ядрами даже на близкой дистанции, поскольку они «более эффективны, если нужно расстроить порядки наступающих, чем шрапнель или картечь: последние выводят из строя вдвое больше солдат, но зато не производят такого сокрушительного грохота».
Под Геттисбергом орудийные расчеты состояли из десяти человек. Они по-прежнему управлялись со своими пушками примерно так же, как и старинные пушкари: забивали в ствол порох и метательный снаряд и подводили пламя к взрывчатке через узкий запальный канал в казенной части. Правда, к тому времени химики изобрели капсюль, который позволял производить выстрел, резко дергая за вытяжной шнур.
Вылетая из жерла со скоростью 1200 миль в час, литое ядро все еще летело быстрее звука, когда достигало цели, находящейся на расстоянии полумили. Если траектория была пологой, то ядро шлепалось на землю примерно через 400 ярдов, после чего рикошетило и, отскакивая от поверхности, прыгало по полю еще несколько сот ярдов. Все это время оно сохраняло убойную силу. Кроме того, при каждом отскоке взлетал фонтан обломков, которые сами по себе могли убить или серьезно покалечить находившихся рядом.
Командир расчета мог приказать стрелять не только ядрами, но и картечью — емкостями из тонкого металла, в каждой из которых находилось 85 больших свинцовых пуль. Емкость разрывалась, когда вылетала из дула, и картечь летела дальше, сохраняя в полете форму конуса. На близкой дистанции такой град металла был убийственным для плотного строя.
Разрывными снарядами — гранатами — стреляли еще из мортир самых первых дней артиллерии. Ко времени Гражданской войны конструкцию таких снарядов усовершенствовали, и это позволило стрелять ими также и из обычных пушек. Двенадцатифунтовый снаряд с литой оболочкой содержал шесть унций пороха. Перед выстрелом канонир прикидывал расстояние и отмерял фитиль соответствующей длины. Фитиль поджигало пламя выстрела. Время старались рассчитать так, чтобы снаряд взорвался над целью и осыпал людей, лошадей и пушки кусками железа. Короче говоря, полевая артиллерия стала столь смертоносна, что могла полностью истребить атакующих пехотинцев или кавалерию.
Роберт Ли знал, что наступать в лоб на позиции на Кладбищенском хребте было немыслимо. План генерала заключался в том, чтобы вывести из строя возможно большее число орудий противника или заставить вражескую артиллерию отойти — тогда у его людей появился бы шанс. Для этого Ли выставил на поле боя столько пушек, сколько смог собрать, — 135 стволов. Это была наивысшая концентрация артиллерии, какой удалось добиться конфедератам за все время войны.
Голубая эмаль небес простерлась над широким полем. Воздух был напоен июльской жарой. Точно в 1.07 пополудни — некий пунктуальный учитель математики записал время — тишину разорвал условный сигнал: два выстрела. Отчаянное дело началось.
«Столь же внезапно, как вступает орган в церкви, — записал один из офицеров Конфедерации, — великий грохот раздался из всех орудий разом».
Даже выстрел из одной-единственной пушки — это внушительный звук, эхо которого раскатывается на мили кругом. Но грохот батарей конфедератов, которым скоро, словно эхо, стали отвечать пушки северян, быстро превратился в кромешный ад, который трудно себе даже представить. На пике бомбардировки, рассказывал один солдат, когда орудия делали сотни выстрелов в минуту, «нельзя было различить отдельных звуков, но лишь продолжительный ужасный рев. Почва, казалось, колеблется под ногами». У канониров скоро потекла из ушей кровь — результат контузии. Некоторые солдаты по-прежнему ничего не слышали даже спустя два дня после битвы.
Дым — наиболее характерная примета любого поля боя с применением пороха — тут же начал застилать сцену. Канониры работали практически вслепую. «Неподвижное марево, — записал один очевидец, — превратилось теперь в темную, бушующую, насыщенную серой стихию». Рты солдат наполнил едкий вкус пороха. «Солнце сквозь клубы дыма казалось гигантским красным шаром».
Солдаты по обе стороны поля искали укрытия где только могли. Майор Уолтер ван Ренселир из Восьмидесятого Нью-Йоркского полка описывает «безостановочное движение железных снарядов, визжащих, словно демоны, на лету приветствующие друг друга». Снаряды свистели в воздухе. От деревьев летели щепки. Фонтаны грязи взлетали из-под ударявшихся о землю и тут же отскакивающих ядер. Один из участников боя почувствовал толчок воздуха от ядра, пролетевшего у него над головой, обернулся и увидел, как оно «рассекло тела двух человек из моей роты, разорвав их буквально пополам».
Солдаты видели, как над их головами разрываются гранаты. «Вспышка была словно проблеск молнии, расходящейся лучами из одной точки, — рассказывал один ветеран. — А через тысячную долю секунды на этом месте возникло маленькое белое плотное облачко, похожее на клок легчайшей, белейшей шерсти». Каждый такой взрыв засыпал все вокруг осколками железной оболочки снаряда. Старшина Джон Даин из Первого Делавэрского говорил, что это «было похоже на жуткий кошмар, в котором человека ошеломляет устрашающее величие бури».
Но, невзирая на весь этот грохот и неистовство, бомбардировка, предпринятая конфедератами, не смогла ни подорвать мощь, ни поколебать решимость северян, на что надеялся генерал Ли. Пушки северян в центре позиции были повреждены — взорвалось несколько орудийных передков, учинив кругом большие разрушения. Но часто конфедераты брали слишком высокий прицел, и ядра ложились далеко позади позиций северян. Прусский капитан, который присутствовал при сражении в качестве наблюдателя, назвал эту канонаду «напрасной тратой пороха» — eine Pulververschwendung.
Перед лицом этой пороховой бури инстинкт самосохранения подсказывал одно: немедленно окопаться. Но подобные предосторожности по-прежнему считались недостойными отважного человека. Южанин Эразмус Уильямс из Четырнадцатого Вирджинского полка, попав под ответный огонь янки, начал рыть себе мелкий окоп при помощи ножа и штыка. Лейтенант сделал ему замечание: «Что это, Уильямс? Вы трус!» — «Можете обзывать меня, как вам угодно, сэр, — отвечал Уильямс, — но, когда придет время, я покажу вам себя с лучшей стороны».
Лейтенант объявил, что сам он останется стоять, и будь что будет. Ядро сразило его, и кровь офицера, вспоминал Уильямс, «забрызгала меня с головы до ног».
