Рустем Юнусов - То ли свет, то ли тьма
– По положению о госэкзаменах студентам вообще не следует давать вопросы билетов. Это нарушение. К тому же этот принципиальный вопрос имеется и на экзаменах по теоретической части и студенты должны его знать, – заметил заведующий кафедрой практических навыков. Тем, как прошли экзамены на его кафедре, он был доволен. Организация экзамена превзошла ожидания. «А уж почему студенты получили плохие оценки – над этим пусть ломают голову клиницисты и начальство», – думал он.
– Кардиогенный шок – этот вопрос мы подробно разбираем на практических занятиях. Кроме того, на эту тему студентам была прочитана на шестом курсе лекция. Вопросы по кардиогенному шоку включены в контрольные тесты, на которые студенты отвечали перед госэкзаменами. Поэтому если студенты не знают ответ на этот вопрос, то коль физиономия крива – кафедра не виновата, – сказал Салават Зарифович.
– В принципе да – кафедра не виновата, – согласился заместитель декана. – Что такое кардиогенный шок, студенты должны знать. Замечания студентов мы не принимаем. Нам же сейчас нужно прийти к единому знаменателю и ответить на вопрос: как мы расцениваем первый опыт проведения госэкзаменов на кафедре практических навыков?
– Как передовой положительный опыт. Это же инициатива руководства института. Тем более что на итоговую оценку этот экзамен практически не повлияет, а студентов подхлестнет, пусть зубрят, – сказал заведующий кафедрой рентгенологии.
С его мнением все согласились, и все были довольны тем, что экзамены не затянулись, можно было еще решить в течение дня личные дела. И никто, по – прежнему, не думал о том, какие из наших выпускников получатся доктора.
21
Один раз в пять лет преподаватели вузов проходят переизбрание по конкурсу. Когда подходит срок, мы пишем отчет по учебной, учебно-методической, научной и воспитательной работе.
На кафедральном совещании при переизбрании преподаватель зачитывает отчет, отвечает на вопросы коллег, затем происходит открытое обсуждение отчета и голосование.
Вот и сегодня у нас в повестке дня кафедрального совещания отчет и переизбрание нескольких преподавателей. Среди них Салават Зарифович.
– Если все делать по-честному, то меня должны переизбрать, – сказал мне Салават. – У меня за пять лет четыре научных статьи в центральных журналах плюс тезисы в материалах российских научных съездах и конференциях, к тому же я по миокардитам написал учебное пособие. Ни у кого на кафедре за последние пять лет нет больше, нежели у меня, научных публикаций. От студентов только положительные отзывы, кроме того, я в совершенстве владею английским, а про лечебную работу я и не говорю. У нас на кафедре практически не осталось преподавателей, кто может серьезно посмотреть больного. Это с одной стороны, но с другой – у меня договоры с фармфирмами. Рекламируя лекарственные препараты, я читаю лекции в поликлиниках города, выезжаю в районы Республики и не делюсь с шефом. Посмотрим, что перевесит.
– А почему ты не хочешь с ним поделиться? – спросил я его. – Ведь он почти на каждом кафедральном совещании практически прямым текстом говорит тебе об этом. А в начале учебного года в присутствии не только всех преподавателей, но и бывших твоих студентов – ординаторов и интернов – сказал, что ты не справляешься с обязанностями: научный кружок и работу с ординаторами завалил, что ты балласт для кафедры. Тебе нужно было встать и ему сказать, что он заметил в твоем глазу соломинку, а в своем – бревна не видит, или же просто хлопнуть дверью, ведь он же тебя при всех, обдумав все заранее, не в первый раз унизил. Такие люди как он, если встречают жесткий отпор, то сразу идут на попятную.
– Я так не могу, – отвечает Салават, – хотя мог бы сказать очень многое: и то, что он не читает лекции студентам, на учебный процесс ему наплевать. За последние годы он не провел ни одного занятия ни с ординаторами, ни с интернами. А я с ординаторами занимаюсь каждую неделю. Беру из отделения больного и провожу клинический разбор.
– Для этого, кстати сказать, нужна квалификация преподавателя.
– Работаем мы, а он себе часы приписывает. И так по всем разделам работы. На первом плане у него свой меркантильный интерес. Мне он говорит: пусть представители фармфирм ко мне подойдут. Я их озадачу. Ему только сунь в рот палец, он сразу руку отхватит.
Когда на кафедральное вошел шеф, то сразу же, как удав на кролика, взглянул на Салавата Зарифовича. Что ни говори, а сила воли у шефа есть. Он всех, как осьминог, держит в своих липких щупальцах.
– У нас на переизбрание идут четыре человека. К трем из них у меня вопросов нет. Им нужно оформить протокол заседания, – в нарушение всех процедурных вопросов сказал он, – а вот с Салаватом Зарифовичем проблемы. Отчет свой он мне не показал. К своим обязанностям он относится спустя рукава. От работы с научным кружком я его освободил. В отделе ординатуры на него жалуются. С работы он уходит раньше рабочего времени.
Салават Зарифович стал робко в свое оправдание говорить, что в отделе ординатуры на него не жалуются, но шеф его перебил:
– Сделаем так, – авторитетно сказал он, – пойдем Салавату Зарифовичу навстречу: дадим проработать ему еще год, а там посмотрим.
После кафедрального шеф Салавату сказал:
– Ищи себе место.
В защиту Салавата не выступил никто, в том числе и Раис Идрисович, за которого Салават в свое время замолвил слово при апробации его докторской. Я встал и, в ряду прочего, сказал, что Салават Зарифович – это золотой фонд кафедры, что у нас сместились понятия, и лучший преподаватель теперь тот, кто сам в жизни не вылечил ни одного больного.
Но плетью обуха не перешибешь.
На следующий день к Салавату Зарифовичу пришли ординаторы и в знак благодарности за то, что он проводил с ними на высоком профессиональном уровне занятия, сказали ему много теплых слов и подарили на добрую память о себе букет цветов и бронзовую статуэтку.
Салават Зарифович пошел искать правду-матку к ректору. Впоследствии о своем визите он рассказывал:
– Захожу в приемную. Секретарь мне, ни о чем не подозревая, говорит: «Подождите, я сейчас о вас доложу, и вы войдете». Она вошла в кабинет, а дверь оставила полуоткрытой, и я слышу, как ректор ей строго наказал меня к нему не впускать. Затем он вышел, сухо со мной поздоровался и сказал секретарю, что уезжает по делам. А ведь мы с ним вместе, когда я был секретарем приемной комиссии, а он проректором по учебной работе, рука об руку работали. С шефом они друзья. Его дочь под руководством шефа делает докторскую и они уже меж собой, судя по всему, все порешили – меня на ноль помножили.
Салавату Зарифовичу ничего не оставалось, как покинуть медуниверситет и устроиться на кафедру терапии института усовершенствования врачей. А ведь как непросто поменять место работы, когда ты проработал на одном месте не один десяток лет. Там его приняли с распростертыми объятиями. Для них Салават Зарифович был все равно что манна небесная. Заведующий кафедрой сразу же поделился с ним половиной часов лекционного курса. Салават стал читать лекции врачам по двадцати пяти темам. Это очень большой материал, который не смог бы осилить ни один из наших преподавателей. А коммерческую группу студентов из Индии, которую по кардиологии должен был вести на английском языке Салават, подхватила на первых порах ординатор первого года. Она всего лишь в прошлом году окончила шестой курс и звезд с неба, будучи студенткой, учтиво говоря, не хватала. Английским языком она владеет с грехом пополам, а уж про знания и говорить нечего. В конечном итоге индусы стали роптать, и непонятно было, кто же за этот цикл получил коммерческие деньги. Да и некому стало преподавать на уровне кардиологию нашим студентам. Ставка освободилась, но, как исстари на Руси говорят: «Было бы корыто…»
Теперь уж не с кем мне на кафедре поговорить о больных, обсуждая тот или иной интересный клинический случай.
22
Государственный экзамен по теоретической части проходит у нас в Шамовской больнице. Она, помимо РКБ, исстари является базой кафедры. Официально она называется Первой городской, а в народе – по фамилии купца-мецената Шамова. Купец Шамов выстроил ее на свои средства еще до революции, в начале двадцатого века.
Стены у больницы метровые, из красного кирпича. Прошло сто лет, а кладка сложена словно вчера, только кирпич от времени стал темнее; окна большие, потолки высокие. Сейчас так больницы не строят: вместо трех сделали бы пять этажей. В течение века крышу перекрывали железом несколько раз, но она протекает в нескольких местах – таковы современные мастера. В отделениях же больницы из года в год – хронический ремонт. То перекраивают палаты – из больших делают маленькие для престижных пациентов, то делают в кабинете главного врача и шефа евроремонт. А когда рабочие на втором этаже вскрыли пол, чтобы удостовериться в каком состоянии потолочные перекрытия, то увидели толстенные из корабельной сосны балки. Они не то чтобы не сгнили, а пахнут еще смолой.
