Николай Прокудин - Рейдовый батальон
– Дубино! На связи! Остаешься вместо меня, и следите за каналом внимательно.
– Понятно.
– Не «понятно», а есть, так точно.
– Есть, товарищ лейтенант. Вы все время к словам придираетесь.
– Ни придираюсь, а к порядку приучаю.
Мы двинулись по длинному извилистому лабиринту дувалов. Ход сюда, ход туда. Арыки, тропа, стены. За стенами – виноградники, огороды, сады, сараи. И никого.
Ни одной живой души. Двор за двором, сарай за сараем, дом за домом, виноградник за виноградником. Никого. По крайней мере никто не стрельнул, ни бросил гранату. Но никто не встретил и хлебом-солью. Нам здесь не рады – это факт.
Растяжки нами расставлены, сюрпризы приготовлены для встречи незваных гостей. Можно возвращаться, отдыхать.
В укреплении бойцы разожгли костер, что-то варили, пахло вкусно. Курятина. Негодяи где-то уже поймали кур, общипали, приготовили. Вокруг благоухало ароматным чаем. Жить уже веселее.
Хороший сытный обед, чай, свежий воздух, тишина… Курорт! Или санаторий. Стало более-менее сносно. А что я ожидал? На войне как на войне. Война – это в основном ужасная тоска. Когда не стреляют. А когда стреляют – тоска с ужасами. В этом месте должен раздаться грустный смех.
Сон… Антракт. Занавес.
– Ник! Ник, черт возьми, ты почему на связь не вышел?
Голос ротного был злой и противный. Связист, гад, проспал.
– Не можешь службу организовать?
– Могу.
– Так организуй! Организуй, иначе всю ночь через каждые пятнадцать минут будешь докладывать лично.
– Все понял, организую, связь будет.
– До связи.
– До связи.
Да, так прямо и разбежался – «каждые пятнадцать минут». Наверное, самого вздул комбат. Точно, наверняка сам проспал. Колесо и я под горячую руку попали.
– Колесо! Проспал?
– Чуть-чуть задремал. Минут пять.
– Может, десять?
– Может.
– Может, двадцать?
– Х-х, может.
– Колесников, черт бы тебя побрал! Не мог проспать в другой раз? Еще уснешь – убью! Спишь днем. Понял?
– Есть спать днем.
Бойцы на постах лениво перекликались. Звездное небо, черная тьма со всех сторон, ни огонька в кишлаках.
Часовые окликают друг друга, связист вызывает экипажи БМП и отвечает роте. Двор, костерок во дворе, часовые, пускающие раз в час ракеты. Мы как бы на островке добра во враждебном безбрежном океане зла, вокруг – только ненависть и смерть.
Утром пришел прапорщик Голубев в сопровождении пулеметчика. Рожа мятая, заспанная, усталая. Все же возраст. Он постарше нас лет на пятнадцать.
– Ну что, досталось ночью от ротного?
– Угу.
– Но ты не слышал, как взгрел его комбат!
– Догадался еще ночью.
– Нам прилетело бумерангом, – хихикнул прапорщик.
– Подорожник сидит у дороги, там хорошие укрепления, у него теплый кунг. «Духовской зеленки» рядом с ним нет. Ему хорошо. Лучше, чем нам.
– Это точно. А как тебе одному тут?
– Мне могло быть и лучше. А ты что, не один?
– Со мной техник, нас двое. Дежурим по очереди. У нас два поста, у каждого – БМП на посту.
– Да, ротному получше, чем нам. С Серегой ему веселей.
– Как Новый год будем встречать? Бутылка есть?
– Ты же знаешь, я не пью и тебе не разрешаю, да и не советую ни тебе, ни Федоровичу.
– Эх, начальники, души старого прапорщика не понимаете.
Что там понимать его душу? Душа старого пьяницы. Вся его беспутная жизнь запечатлелась на лице в виде глубоких борозд, они, словно шрамы, испещрили лоб. Впалые щеки, редкая бороденка, нездоровый землистый цвет лица. Язвенник. Они с техником Тимофеем как близнецы и на лицо, и по привычкам.
Выпитая водка углубляла морщины и увеличивала их число на помятом лице, добивала желудок и печень. А Голубев все пил и жаловался на последствия желтухи и тифа.
– Ну, ладно, я пошел обратно, грусти в одиночку, – вздохнул прапорщик и скрылся в тумане.
С его уходом я задумался. Послезавтра ночью Новый год. Надо хоть как-то отметить его. А чем?
– Владимиров, Дубино! Компот мы сварить способны?
– Способны. А зачем? – спросил «одессит».
– Новый год! Выпьем компот в двенадцать ночи.
– Лучше б водки или самогонки, – вздохнул Владимиров.
– Тебя, «наркоша», «гражданка» быстро сломает с твоими взглядами на жизнь. В Новый год пьют шампанское. При его отсутствии пьем компот.
Бойцы нашли алычу, сушеный виноград, на деревьях висела перезрелая айва. Сахар собрали из пайков. Будет компот!
Дубино грустно посмотрел на бак с компотом и вздохнул.
– Може, брагу сделать?
– Васька, дома в деревне будешь брагу и самогон гнать, а здесь – компот. На войне трезвость – норма жизни солдата!
Сержант вздохнул и побрел к костру.
Среди ночи меня разбудил ехидный голос ротного:
– Спишь опять?
– Нет, брожу по кишлаку!
– Шутишь, ну-ну. Шути. Через полчаса снимаемся. Сначала прохожу я со взводом, затем – Голубев, а потом после нас уходишь ты. Понял?
– Понял. Чего ж не понять. Куда идем? Домой?
– Скажут, когда выйдем из «зеленки». Тишину ночи растревожим шумом техники, как бы засаду нам «духи» не организовали на выходе. Хорошо хоть то, что сейчас три часа ночи и уходим на предельной скорости, перехватить не должны.
– Зам. комвзвода! Буди солдат, только тихо! – принялся я тормошить сержанта.
– А, шо! Товарыш лейтенант, «духи»? Напали? – сонно запричитал Дубино.
– Нет, все в порядке, просыпайся скорее.
Сержант Дубино понемногу приходил в себя, начинал соображать.
– Нэ напали? Тады шо?
– Тады-тады, туды-сюды. Уходим через полчаса. Солдат буди без криков, тихо-тихо. Собрать шмотки – и к машинам. Один дозорный на крыше. Как техника пойдет мимо нас, тогда и мы заведем машины, пусть дозорный быстро спускается, на мою БМП садится.
– Поняв, поняв. Усе поняв.
– Ну, раз «поняв», командуй, «бульба»!
Взвод зашевелился. Хорошо, что уходим, а то «духи» наверняка Новый год испортили бы обстрелами. А так домой, дома лучше праздновать.
Мимо нас, растревожив ночной сон кишлака, помчались БМП. Вот ротный прошел, вот ГПВ проехал на машинах, мы рванулись следом. Наконец застава, на этот раз пронесло – без засады. Не останавливаясь на посту, уходим к дороге и дальше в поле, к КП полка. Артиллерия сразу начала обрабатывать «зеленку», прикрывая наш отход.
Офицеры забрались к ротному на его БМП. Поздоровались, переглянулись и засмеялись очень дружно.
Очень уж Недорозий выглядел ошарашенным, взъерошенным и напуганным. Тяжело быть взводным после тридцати пяти.
– Ну как, Серега? Понравилось? – спросил Острогин.
– Да в общем-то ничего, но могло быть и лучше, главное – почище. Да и народ встречает не ласково, нет теплоты и дружелюбия.
– Ну ничего, вернешься в ЗабВО, там тебе будет и дружелюбие, и взаимопонимание, – улыбнулся Сбитнев. – Ребята, идем домой пить шампанское?
– Неужели командир? – спросил Недорозий.
– Идем. Только чуть позже. Ты, Серега, пока только туристом ездил на БМП и в грязи чуть-чуть повалялся. Теперь твой турпоход переходит в новую фазу. В новые острые ощущения. Идем в горы в район Ниджараба. Это рядом, совсем рядом. Горы невысокие. Прикрываем с высоты ущелье, в кишлаках будут работать десантники.
– Ни хрена себе! – крякнул Острогин. – Новый год в горах, в снегу! Бр-р-р! Я, как южный человек, протестую! Я не выдержу. Сколько издевательств, и сразу все одновременно! И подрыв, и горы снежные!
– Ладно, Серега, живи. И помни мою доброту! Останешься с техникой и с техником, а я покомандую твоим взводом, – сказал ротный.
– Хороший каламбур, он мне нравится так же, как и твоя идея. Я буду мысленно с вами, ночами не спать, за вас переживать, страдальцев.
– Во, гад! Уже издеваться начинает. А как его взвод без него? – поинтересовался я. – Может, я броней порулю. Еще ни разу не сачковал, все время на себе кого-нибудь тащу да за взводных работаю.
– Не переломись, Ник! – похлопал меня по спине Острогин. – Мы тебе памятник при жизни поставим, стихи посвятим, а если что, то и песню о тебе, герое, сложим.
– Шутки в сторону, – оборвал ротный. – Солдатам обязательно взять спальные мешки, шапки, теплые вещи, рукавицы! В горах ночью будет дикий холод, вершины в снегу. Я – с первым взводом, замполит – со своим взводом.
– Не со своим, а со вторым.
– Хорошо, со вторым. Недорозий – с третьим, ГПВ идет со мной. Пулеметчиков ПК отдаю во взводы. Радуйтесь! Занимаем всего три высоты.
– Радуемся, радуемся, – воскликнул я. – Твоя щедрость великого и могучего султана безгранична!
– Идем от предгорья и до задачи пешком. Нам дают миномет.
– О-о-о, боль наша невероятна, грусть наша безмерна. Надеюсь, мины взводы не несут? – осторожно поинтересовался я.
– Несут! Несут до моей задачи, оставляют вместе с лентами к «Утесу» и АГС и идут дальше, все дальше и дальше. Радуйтесь!
– Серега не умеет, а Остроге все равно. Доволен я один. Радуюсь!..
– Ники, хватит радоваться. Иди к замполиту полка и не вздумай сказать, что командуешь взводом. А то нажалуешься, а мне втык будет за это.
