Рагнар Редбёрд - Сила есть Право

В эволюции нет завершённости. В какой-либо форме она работает всегда, стараясь вычеркнуть низшие организмы и увековечить более совершенные типы. Как боги древности, она одновременно разрушительна и созидательна. Сильные прошлого были низвергнуты более сильными настоящего, и, как прямое следствие этого, сильные сегодняшнего дня должны быть низвергнуты — более сильными завтрашнего дня.

Все «моральные» догматизмы и религиозности являются несомненными препятствиями эволюции высшей мужественности, поскольку те люди, которые незамедлительно хватаются за мораль, не так энергично хватаются за силу — существо силы по сути аморально. С моралью, следовательно, борьба между имущими и неимущими классами не так остра, как предполагает её природа. Моральный человек является слабым противником аморального властителя. Он глупо позволяет словоохотливым личностям (с более коварными приспособленческими чертами) обладать неограниченной властью над ним — посредством бесчисленных благовидных предлогов — и обдуманно присваивать его собственность.

Слишком, слишком много плаксивой mae culpa[333] у среднего человечка. Отсюда следуют все горести мира! Отсюда происходят отвратительные желания вырожденцев того, что они называют «мирным решением социальной проблемы». Слабые существа ужасаются при мысли о том, «что может произойти» в смертельной схватке с обороняющимися противниками — равными им по силе, а то и сильнее их. В этом кроется истинная причина того, почему богатые люди во все времена так страстно избегают дискуссий и «поддерживают мир», и почему бедные люди «голодают при изобилии вокруг них и умирают от жажды, хотя вода течёт рядом с ними, ибо закон божий и евангелие прокляли их, и страхом притупили все их чувства».

Несомненно, обе стороны боятся друг друга — боятся единственного здравого решения.

Моё проклятие малодушным и покорным, позорным вырожденцам — которые называют себя «добродетельными», «законопослушными», «праведными», «благочестивыми» и «покорными»! Да накачает цивилизация своим отвратительным наркотиком дряблые желудочки их голубиных сердец! Да навдыхают они мозговую проказу через открытые окна своих храмов сажи,[334] и да будут их вонючие свинарники и роскошные хоромы прижизненными могилами! Да будут они «зарабатывать» свой хлеб (и ещё для своих завоевателей) в липком поту, выступающем на их обесчещенных лбах, и да погибнут они, наконец, как вышвырнутые дворняжки! Да будут они прозябать в бедности, да умрут они в позоре. Да будет злобная работа их «гения» уничтожена вместе с Вавилоном и Ниневией, Анахуаком[335] и Римом! Да станут летописи их мрачного владычества сказками о страшном кошмаре, который однажды прокрутился в мозгу человечества — и в конце концов рассеял сам себя «среди грома и молний и разверзнутой великой бездны!» Истинно! Истинно! Пусть они получат своё вознаграждение!

Для отравленных атропином умов (подобно Блюнчли[336]) привычно убеждать, что обнародование таких мрачных мыслей «подвергает опасности основы общества». Даже если предположить, что это так, то что есть общество, чтобы его «основам» нельзя было угрожать? Является ли «общество» чем-то безупречным, чем-то божественным, чем-то помазаннически сверхчеловеческим — чем-то, что следует защищать, правильно оно или неправильно? Это очередная Гора Мориа, урим и туммим, Ковчег Завета, Sanctum Sanctorum[337] или просто «голова осла, укрывшаяся за вуалью»? Почему фраза «общество в опасности» должна быть эквивалентна провозглашению сурового табу или фанатического крестового похода? Почему?

В целом общество есть вопрос удобства — средства — практической целесообразности. Это создание человека, и то, что человек создаёт, он может подправить или разрушить.

Общество может быть определено как объединение плотоядных и травоядных животных, соответственно ищущих свою естественную жертву и ощипывающих всё, что можно съесть. Это не более, чем «стадо» двуногого скота, и в этом стаде нет никакой сверхъестественной богоподобности. Несомненно, слово «стадо» всегда предполагает Гадару.[338] Человеческие толпы интегрировались и дезинтегрировались десятки тысяч раз центростремительной и центробежной энергией индивидуумов.

Общества возносились и общества рушились, но человек, единица — зародышевая плазма — продолжает существовать с каждым восходом солнца, с каждым приливом и отливом. Человек не только «глина», но также и «гончар», главнейший фактор. Его судьба всецело в его руках, в длине его привязи.

«Для сильных все законы — паутины» (Солон), и когда общество становится утомительным для сильных, они должны разрушить его, в противном случае оно становится их хозяином и, следовательно, их врагом и угнетателем. «Общество в опасности», следовательно, обычная истерия больных манией величия.

Общество (в какой-либо форме) должно существовать до тех пор, пока остаются хотя бы два человеческих существа, потому что объединение так же естественно для человека, как роение — для пчёл. Когда, однако, слово «общество» превращается в синоним социального ограничения, тогда оно становится угрозой для эволюции личности и должно быть незамедлительно разрушено — без особых церемоний. Дружба необходима, она облагораживает, но безличный деспотизм разрушителен для всякого величия и мужественных добродетелей.

Истинная опасность заключается в том, что безвредные и естественные объединения, созданные ради взаимного удовольствия, дружбы, выгоды и защиты, могут постепенно трансформироваться в организованную тиранию избирательной урны — порабощающие институционализмы самого что ни на есть диктаторского и предосудительного характера. Когда общество превращается таким образом в огромные корпорации шантажа, жизни и собственность составляющих его единиц оказываются абсолютно в его власти, и, следовательно, оно должно быть раздроблено — осмысленно, намеренно, безжалостно, и любой ценой. Свобода не может быть куплена слишком дорого, ибо жизнь без свободы есть ад.

Правительство и общество есть две различные сущности, и следует заботиться о том, чтобы они не смешивались. Общество есть плод взаимной толерантности, дружбы и долга, но «правительство» возникает из физической силы, применённой сильными для управления и эксплуатации побеждённых врагов. Санкция правительства та же самая, что во все времена должным образом удерживает все зоологические и гелиоцентрические иерархии — санкция материальной силы. Эта «санкция» должна постоянно подвергаться испытанию, потому что даже самое презренное ничтожество может угрожающе размахивать мечом, но мы не узнаем, что оно ничтожество, пока другой меч, зажатый в руке мужчины, не направится к его горлу.

Беовульф,[339] саксонский бард, обращаясь к «мечу», провозглашает первичную систему познания, которое инстинктивно осознавалось нашими предками.

«Вещь для войны! Друг! Отец чести и даритель королевского сана! Слава кузнеца! Певец! Прозрачно поющий! Чисто режущий! Сладко говорящий! Мягко завершающий! Делающий смерть прекрасной — жизнь не стоит гроша, чтобы быть пронзённым во время потехи! Тот, чья игра больше, чем перемещение бытия. Архивождь! Главный строитель! Князь и евангелист! Я есть воля Бога! Я — Меч!»[340]

Лишь в века, пропитанные атмосферой разрушающей мозг искусственности — в презренных сообществах, погрязших по самое горло в элементарных ошибках — эти дряхлые, деградировавшие, антропоморфные мифы и мании заменили собой тяжёлый, горький здравый смысл. (Все великие истины «тяжелы» и «горьки», но ложь ради болезненных отклонений слаще, чем дикий мёд).

Один за другим мы отвергает реализм — чтобы следовать fata morgana.[341] Мы закладываем наши судьбы ростовщикам упадка. Узрите! — мошенничество Востока, обесценивающее мужественность Запада!

Мы сражаемся, как женщины, и чувствуем так же,Помыслы наших сердец мы защищаем —Которые едва ли презрение бога может достать,Насмешка глупца бьёт больно,Коварный язык и трусливое перо,Оружие ничтожеств решает —Они встречались друг с другом и боролись, как люди,В те дни, когда мир был велик.[342]

Но всё же мир прекрасен, как смущённая девушка, мечтающая о своём первом возлюбленном. «Красавица смеётся, словно дует утренний нежный бриз», а мужчины ждут лишь того, чтобы главенствовать, чтобы — пленять и обладать.

Этот маленький памфлет был издан не ради личной выгоды, но для того, чтобы способствовать искоренению чуждых пагубных идеалов, которые долгие века гноили кровь и разъедали мозг[343] Европы и Америки.[344] Общепринятые моральные догмы и политические стандарты ценностей, как и деревянные идолы, есть работа человеческих рук. У них нет никакой реальной основы в природе, и нет никакого сверхъестественного одобрения. Каждый из них был вырезан из поеденной червями лжи, из бесстыдного притворства и из мечтаний безумца. Они обманывают необычайно нагло. Почему мы обязаны склоняться даже в формальном подобострастии перед имбецильными и неестественными принципами, выдуманными тысячи лет назад для порабощения опустившихся людей Востока? Разве не достаточно мы выражали лицемерную преданность фальшивому героизму и глупым евангелиям? Зачем притворяться в обладании рабскими добродетелями? Почему следует продолжать прославлять неправду, зная, что это неправда? Почему люди подлинного достоинства должны подчиняться любым «делай так» других? Позвольте нам вернуться к природе и нашим моральным стандартам!