Михаил Скороходов - Всех помню…
Чем дальше уходили от своего дивизиона, миновав посты охранения, тем ниже пригибались к земле, вслушиваясь в каждый ночной шорох. Впереди — ефрейтор Кустов, разведчик. Кустов шел неровно — то ускорял шаг, то еле двигался, а то и вовсе останавливался, припадал к сухой траве, долго всматривался в темноту. Сразу за лейтенантом катился ноликом «снайпер эфира» — маленький, верткий радист Абашкин с рацией за спиной. Этот непоседливый, беспокойный солдат был до самозабвения влюблен в свою походную радиостанцию, никогда, даже на отдыхе, не расставался с нею, очищал от каждой пылинки и берег пуще глаза. Батарейцы добродушно называли его однолюбом. Кустов шутя говорил, что Абашкин на фронте семейственность разводит, повенчавшись с рацией.
Лейтенант Маюров шел осторожно, неподвластная ему тревога все глубже проникала в душу. Временами он был уверен в том, что высота Круглая занята самураями и трагедии не миновать. Противник, конечно же, попытается взять их живыми — ему нужны «языки». Все что угодно — только не это! С ним опытные бойцы, они не дадутся в руки живыми. Эта мысль успокаивала, а тревога за судьбу монгольского эскадрона толкала вперед, заставляла спешить. До рассвета надо выбрать хороший НП. Иначе… Воображение мгновенно нарисовало огненный смерч минных взрывов, перекрещенные трассы вражеских пулеметных очередей, окровавленное лицо Дамдиндоржа…
Высота оказалась никем не занятой, они забрались на нее перед рассветом. На скате вырыли глубокий окоп с местом для укрытия рации, установили стереотрубу, наладили связь.
Светало. Маюров наконец различил в продолговатой низине серые шевелящиеся пятна, похожие на скопления японской пехоты. С востока по долине ползли какие-то точки. Может быть, артиллерия? Вот точки стали расползаться, и опытным глазом артиллериста Маюров определил, что орудия врага занимают огневые позиции, чтобы начать — почти в упор — расстреливать эскадрон. Пехота довершит разгром…
— Связь?.. — сдерживая дрожь голоса, потребовал Маюров.
Абашкин быстро установил радиосвязь с командным пунктом.
— Принимайте команду, принимайте команду, — повторил он и выжидающе смолк.
Не отрываясь от стереотрубы, Маюров передал целеуказание… В мутном небе прошелестел снаряд и гулко разорвался на гребне, левее долины. Между предполагаемыми позициями эскадрона и серыми пятнами взметнулся вверх черный фонтан земли и дыма.
— Правее ноль-ноль-пять. Прицел сто двадцать, — срывающимся голосом внес поправку Маюров, видя в стереотрубу, как расползаются в стороны серые пятна и исчезают в складках местности, как суетливо задвигались артиллерийские запряжки.
Батарейная очередь накрыла цель. Вместе с комьями земли в воздух взметнулись обломки, повалил черный дым.
— Четыре снаряда, беглым!.. — звонко крикнул лейтенант, отчаянно радуясь точности своего глазомера и мощи огня родной батареи. Лишь теперь он отер ладонью мокрый лоб.
Долину стало заволакивать бурым дымом. В нем копошились люди, артиллерийские запряжки. На бугор вынеслись перепуганные лошади и помчались на восток. В дыму и пыли вспыхнул слепящий взрыв — видно, сдетонировали вражеские снаряды. Маюров глянул в центр всхолмленной долины, где, по его предположению, окопались монгольские цирики, яростно крикнул:
— Держись, Дамдиндорж, держись, нохур!..
Абашкин горбился над своей рацией, ничего не видя и не слыша, кроме нее. Кустов переползал от восточного склона высоты к западному: он следил за врагом. Маюров подавал все новые и новые команды, жадно наблюдая в стереотрубу за разрывами снарядов. Вдали показалась колонна автомашин. Маюров начал рассчитывать поправку, чтобы перенести огонь туда. Неожиданно к нему подполз Кустов, тревожно крикнул:
— Нас окружают!..
Лейтенант высунулся из окопа, оглядел восточный склон и заметил у подножия неприятельских солдат. Они спешили с винтовками наперевес к вершине высоты. Маюров этого ждал. Противник должен был догадаться, что поблизости находится корректировщик, и попытаться уничтожить его. Только лейтенант не предполагал, что обнаружат их так рано. Или самураи обшаривают сразу все подозрительные высоты?..
— Задержите их! — крикнул он Кустову и кинулся к стереотрубе: вражеские артиллеристы вышли из-под огня, и надо было передать на огневые позиции поправку. Он подал команду и не услышал голоса радиста. Обернувшись, увидел испуганное лицо Абашкина.
— Рация забарахлила, — пролепетал тот растерянно.
— Что?! — вскинулся Маюров. — Да ты понимаешь?..
Абашкин, не поднимая больше головы, торопливо копался в рации. Сзади трещал автомат Кустова. Лейтенант метнулся к радисту. И вдруг:
— Работает! Работает!.. Есть связь!
Маюров передал в дивизион новую команду, кинулся к стереотрубе, чтобы проследить разрывы снарядов, и опять услышал хриплый голос Кустова:
— Они совсем близко… У меня кончились патроны. Дайте ваш автомат.
Схватив автомат, ефрейтор выполз на бруствер, послал две короткие очереди и тут же бросился к западному склону: там, за низкорослыми кустами шиповника, промелькнула японская каскетка. Значит, враг появился и с другой стороны… Разведчик лежа, отвалясь на бок, метнул вниз гранату. Вверх полетели комья земли, иссеченные прутья кустарника. Снизу захлопали винтовочные выстрелы, враг, видно, залег.
Теперь Кустов бросился к восточному склону. Приподнявшись, он тут же и присел, вобрав голову в плечи. И по этому движению его лейтенант, передававший целеуказания, догадался, что враг рядом.
Одна за другой вниз полетели гранаты, внизу опять захлопали винтовочные выстрелы, потом донесся злой голос:
— Росскэ, сдаваисса!
После короткой паузы — совсем близкий топот ног… Кустов бил длинными очередями, и цепь врагов отпрянула от вершины.
— Абашкин, патроны!.. — ефрейтор кинулся к радисту, видно, за автоматом и упал, настигнутый нулей. «Конец», — с холодным отчаянием подумал Маюров и тут же яростно швырнул гранату в атакующую цепь, потом, вырвав автомат у Абашкина, стал стрелять длинными очередями.
Они снова отбились, на одну минуту, чтобы оглядеться. В долине рвались снаряды — то в самом центре, то левее, возле высоты.
— Товарищ лейтенант! Требуют данных! — словно издалека донесся голос радиста.
Цепи противника подползали. Все ближе и ближе. Уже видны, словно деревянные, злые лица и ножи вороненых штыков.
— Передавай, Абашкин: окружен противником — огонь на меня! — крикнул Маюров и прыгнул в глубокий окоп.
Орудийный гром недолго сотрясал изрытое темя сопки. Потом стало тихо. Маюров открыл глаза, шевельнулся и почувствовал, как с затылка беззвучно осыпаются струйки земли. Придавленные руки и ноги не слушались, ныла спина. Попробовал пошевелить плечами — зашуршала земля, стало полегче. С огромным усилием выгнул спину, начал карабкаться вверх. Увидев наконец задымленную степь, прошептал:
— Жив… Пощадил бог войны. А вот Абашкин…
Да, не тронули лейтенанта снаряды своих батарей. Но уцелел от смертоносных осколков он не один. Из воронки неожиданно вынырнул засыпанный землей низкорослый японский офицер и бросился на лейтенанта… Контузия сильно ослабила Маюрова, но так уж бывает в трудные минуты: опасность вызвала в нем все оставшиеся силы. Он резко встал на колени и сильным ударом столкнул самурая в разбитый окоп. И тотчас снова увидел своего противника. Тот выбирался наверх с винтовкой в руках. Маюров, холодея, огляделся и с облегчением увидел поблизости японскую винтовку с погнутым стволом. Вскочил, выдернул ее из земли.
Начался штыковой бой, тот самый, в котором не бывает ничейного исхода.
Противник все время норовил зайти сбоку и столкнуть ослабевшего лейтенанта в развороченный окоп. От ярости он весь взмок. Черные с синеватым отливом волосы антрацитово блестели, руки заметно дрожали, глаза сверкали ненавистью. Несмотря на страшную усталость и контузию, Маюров успешно отбивал удары. Вот уж никак он не думал, что на этой войне ему, артиллерийскому офицеру, понадобится штык.
После неудач самурай начал выманивать противника на себя, к малоприметному бугорку. Едва ли он догадывался, что имеет дело с чемпионом гарнизона по штыковому бою. Быть может, что-то и понял в последний момент, когда лейтенант внезапным выпадом заставил его отпрыгнуть и споткнуться о бугорок…
Но недалеко от поверженного врага Маюров тоже свалился, подкошенный страшной слабостью…
Лишь через несколько минут, поборов тупую, ноющую боль в теле, он приподнялся на локтях, кинул взгляд на восточный склон сопки. У подножия ее по-прежнему копошились японцы. Опять идут. Но с этими ему уже не сладить…
Он уронил голову, полежал минуту бездумно и снова приподнялся, услышав сквозь гул стрельбы пронзительные крики врагов. Они бежали почему-то не к вершине, а от нее — прямо на восток. Ничего не понимая, Маюров растерянно глянул на юг: там что-то стремительно катилось по степи, в пыли и дыму непрерывно и остро сверкало.
