Юрий Феофанов - Пестрая лента
А вообще-то демонстрации преступной изощренности сопутствует экспозиция поразительной беспечности, отсутствия обыкновенного житейского здравого смысла. Многие экспонаты прямо-таки иллюстрируют старую истину насчет того, что простота хуже воровства. Жертвы будто сами лезут в расставленные им силки.
Со стенда сквозь дымчатые очки смотрит на вас импозантный мужчина. У него, между прочим, приговоров на 136 лет отсидки. Это Борис Венгровер, «культурный вор», как его называли. Этот ничего особенного не выдумывал, особенно не изощрялся. Привлекательная внешность и определенная эрудиция, приправленная изрядной долей нахальства, делали свое дело. Увы, экспонаты констатируют тот печальный факт, что жертвами проходимца становились представительницы лучшей половины человечества. Легкое приятное знакомство, имитация любви и… квартира обчищена.
Напротив, некто Денискина не обладала ни внешностью, ни манерами, ни эрудицией. Тем не менее, выдавая себя за инженера, она совершала десятки махинаций, обманывая доверчивых простаков. Жила под разными фамилиями. Но как доставать документы? В последний раз решила инсценировать ограбление. Села в такси, а потом, когда расплатилась, закричала, что шофер ее ограбил. В милиции заявила, что у нее взяты деньги и документы. Сообщила свои анкетные данные. Составили протокол. Дали подписать дипломированному специалисту. И Денискина начертала (я вижу на стенде увеличенный, как под лупой, текст): «Пратакол мине прачитан».
— Странно, — пожал плечами инспектор, — неужто Денискина такой «узкий» специалист, что грамоты не знает?
Установить личность мошенницы не составило особого труда. А ведь скольких действительных инженеров обвела она вокруг пальца! Впрочем, примитивность еще не обозначает легкости разоблачения преступника. Некто Рябова совершила 60 преступлений: устраивалась работать кассиршей, получала в банке деньги и давала тягу. Жила под разными личинами. Вот один из подделанных ею паспортов. Он был выдан Прохоровой. Рябова сделала искусную подделку — изменила лишь несколько букв. Было: «Прохорова». К букве О добавила палочку, приписала в конце Н и получилось: «Прохдрован». Сравните — всего несколько штрихов и совсем другая фамилия.
Ротозейство и доверчивость бывают субъективно чистыми, так сказать, непорочными — та самая доброта, которая хуже воровства. Увы, нередко потерпевший оказывается если и не преступником, то и не совсем добросовестным гражданином. Сколько преступлений совершается под девизом: «вор у вора дубинку украл».
В коридоре перед входом в музей висит цветная фотография, названная шутником «натюрморт с золотом». На ней изображены кувшины, из которых текут золотые монеты. Это был клад. Его нашел случайно гражданин из Калужской области. Решил сделать бизнес: вынес монеты на «черный рынок». Конечно, попался. И только на следствии узнал, что сдай он свое сокровище государству, получил бы тысяч тридцать вознаграждения, да еще бы в газете, глядишь, напечатали не под рубрикой «Из зала суда».
Увы, липнут к сомнительным материальным благам иные наши сограждане. В музее стоит «стол мошенника». Обыкновенный стол с выдвижным ящиком. Его изготовили трое «фармазонщиков». Они приезжали в город, снимали комнату и искали того, кто хочет выгодно сбыть драгоценности. Следовала встреча заинтересованных сторон. Договаривались о цене. После того один мошенник отправлялся «за деньгами», второй сгребал на глазах у клиента драгоценности в выдвижной ящик, поворачивал ключ. Клиент сидит перед закрытым ящиком, где лежат его драгоценности. Но их уже там нет. Одна из боковых стенок выдвижного ящика болтается на петлях. Закрывая ящик спереди, фармазонщик сбоку под скатеркой запускает руку в этот самый ящик — и бриллианты уже у него в кармане. Под благовидным предлогом он выходит «на минутку», а клиент сидит перед пустым ящиком, куда на его глазах положили драгоценности. При известном навыке проделать эту операцию не так трудно. Ну, а в случае чего стопроцентная гарантия, что потерпевший особенно шуметь не будет — у самого рыльце в пушку.
Когда прокурору доложили, что из автоматов газированной воды извлекают трехкопеечные монеты, он не дал санкции на арест подозреваемых — мелочь же! Работники службы БХСС не отступили. По их предположениям, пахло тут не мелочью. Но как уличить воров? На помощь пришла наука: монеты специально обработали и пустили в автоматы. Потом задержали механиков автоматов. Нашли горсть монет.
— Что ж, в кармане мелочь нельзя носить?
— Можно, мы только проверим, откуда эта мелочь.
В ультрафиолетовых лучах монеты выдали себя: никак они не должны были оказаться в карманах механиков. Начали следствие. И «трехкопеечное дело», как оно именуется, обернулось 80 тысячами рублей, похищенных у государства. После разоблачения шайки автоматы в ГУМе, Лужниках стали давать в день больше на 400—500 рублей.
Мы привыкли к тому, что милиция ловит и разоблачает. Но при этом главная ее забота — найти истину, то есть разоблачить виновных, однако же и спасти от подозрения непричастных к преступлению.
На стендах, посвященных профилактике, много, скажем так, обнадеживающих экспонатов.
В холодильнике были обнаружены крупные излишки лососевых рыб. Излишки, это знают работники торговли, более неприятны, чем недостача. Недостачу можно объяснить как-то. Но откуда лишние центнеры? Ясно — подготовка к хищению. И на работников холодильника пала тень. Но эксперты не спешили с выводами, милиция — с санкциями. Анализ показал, что рыба имеет свойство увеличивать вес, будучи в холодильнике — впитывает воду, за месяц на 8 килограммов прибавляется примерно 300 граммов. Подозрения людей были сняты. Последовало представление и был изменен порядок учета…
Мой друг столь долго перечислял экспонаты этого уникального музея, что не хватило бы места их описать. И все они лишний раз свидетельствуют, что преступники живут в мире иллюзий. Каждому из них кажется, что уж он-то сделает все чисто, не оставит визитной карточки. Упорное и извечное заблуждение. Поэтому музей, о котором я рассказал, можно вполне назвать музеем «утраченных иллюзий». Грубо ли работает, тонко ли, неуч или эрудит, в одиночку или группой — он, преступник, будет всегда разоблачен и возмездие наступит неотвратимо.
Это, пожалуй, самое яркое впечатление, которое получил мой друг в музее криминалистики.
Через пару дней Порфирий Зетов зашел ко мне с лицом, о котором говорят: «Лица на нем не было».
Под мышкой он нес связку каких-то книг.
— Все, — сказал мой друг, плюхнув книги на пол, — «финита ля комедия».
— Что случилось? — встревожился я не на шутку. — Уж не грипп ли? (Про себя я подумал нечто худшее, Ибо мой друг не отличался железной психикой.)
— Я здоров, — ответил Порфирий. — Но я уже не я.
(Мои худшие опасения, кажется, подтверждались.)
— Ты сядь, я сейчас чайку согрею. Может, стопочку? — захлопотал я.
— Я здоров, если не считать того, что душа болит. Не беспокойся, я в норме. Просто я ухожу из криминалистики.
Зеркала поблизости не было, поэтому я не могу увидеть ту гамму чувств, которая отразилась на моем собственном лице. Я мог ждать чего угодно, только не этого. Я лихорадочно обдумывал, как бы незаметно позвонить в соответствующий диспансер.
— Да и не уговаривай! Мое решение твердо, принято в здравом уме и бесповоротно. Я понял, что великий Холмс умер. Умер, как, принцип. Его место заступают наука и техника, система методов, коллективный поиск. Нет, нет, не возражай! Я знаю, что ты скажешь. И все-таки сыщик-кустарь, детектив-одиночка умер. Его уже нет. Шерлок Холмс и профилактика преступности. О-о-о! Это взаимно исключено. Шерлок Холмс и вычислительная машина! Мир не знал таких парадоксов. В музее криминалистики я понял, что мы с великим Холмсом — музейные экспонаты, не больше! Что ж, мы уступаем дорогу новому, — и мой друг рассмеялся столь зловеще, что дрогнули бы стальные нервы великого англичанина.
Он повел блуждающим взглядом по мне, по мебели, по стенам, махнул рукой, поднял воротник «болоньи» и вышел…
К счастью, все обошлось. Порфирий с головой ушел в сантехнику и вскоре сделался видным специалистом в своей важной области. Его отмечают грамотами, дают премии и избирают в президиумы совещаний и собраний.
Сослуживцы замечают лишь одну странность: как только в руки ему попадает детективная повесть или газета с судебным отчетом, он отбрасывает ее презрительно, и сослуживцы слышат зловещий смех: хе-хе-хе! — точно, как смеялся Фантомас.
Послесловие. Прощание с синей шинелью
В 1969—1970 годах личный состав органов внутренних дел менял форму одежды. Синяя шинель сдавалась в архив. Журналисты лишались очень звонкой метафоры — «человек в синей шинели». Не напишешь, в самом деле, очерк о милиционере с заглавием «Человек в пальто цвета маренго» — подумают не о том, кто ловит, а о тех, кого ловят. Пройдет совсем немного времени и синюю шинель будут разглядывать с таким же любопытством, как милиционера в буденовском шлеме и долгополой кавалерийской шинели с поперечными шевронами.
