Александр Лепехин - О Туле и Туляках с любовью. Рассказы Н.Ф. Андреева – патриарха тульского краеведения

1874 г. Хорош да туляк (Записки старика)

Типография Т.Резина на Садовой Тверской части в д. Медынцева. Москва 1874 г.

«Физиономия здешних развалин, ещё не измучена литераторами и живописцами, которые или в нее не всмотрелись или ее поняли. Они истинный клад для меня. Чтобы перенести эти развалины на полотно, недостаточно изучить самый факт, надобно передать и впечатление, производимое этим фактом, выразить совершенно особое чувство»

(Это отрывок из скромных мемуаров провинциала, интерес и значение его заключается в том, что действительные и не вымышленные мемуары). Мы хотим пополнить пробел в Тульской городской хронике, в которую в своё время грамотеи забыли записать все любопытное, относящиеся к истинно монументальному зданию в нашем городе, старинному четырёхэтажному дому. Само-собою разумеется, что за неимением письменных свидетельств, мы волею или неволею, должны были прислушиваться к единственному источнику изустным сказаниям добросовестных глашатаев старины, малочисленные остатки которых год от году редеют, делаются молчаливее, потому что они один за другим отходят в страну отцов своих.

С того начать, что тот дом, кто стоил его и чрезвычайно благоразумно бы сделал, если б соорудил это здание 80 саженями ближе к Успенскому девичью монастырю и на той же линии, параллельно улице, на которой теперь находится, тогда вид на него с главного проспекта кремлёвского бульвара был бы превосходный. Он удален от многолюдных городских сборищ, от которых заслонен 2 рядами каменных строений и 2-мя каменным оградами, утратившими железные решетки свои; а потому в комнатах его царствует постоянное безмолвие, что также придает этому зданию некоторую торжественность, как какому-нибудь уединённому замку, давным-давно оставленному владельцами.

Любопытство наше затрагивается еще при первом взгляде на высокие со сводами ворота, напоминающие несколько форму триумфальных ворот; на построение их употреблено было, по крайней-мере 15 тыс. кирпичей, а массивные столбы, поддерживающие арки, обложены с трёх сторон толстыми чугунными плитами, каждая в четыре аршина длинною. Эти ворота лишены лучшего своего украшения фаянсовых или гранитных ваз, что заметите по шпилям, вделанным в подушки на столбах. Подъезжая к воротам, которых тяжёлый груз арки будет висеть над головою вашею, вы догадаетесь, что они ведут к зданию несравненно обширнейшему обыкновенных домов, но стиль которого ничего не должен иметь общего с последними. Вы не ошибетесь, потому что оригинальность его заключается в разительном контрасте с новейшими зданиями. И вот издали вы увидите его на широком дворе, заросшем густою травою, окруженного каменными полуразвалившимися флигелями и многими другим надворными строениями, размещенными в почтительном от него расстоянии, посреди которых он, поражаемый временем и губительным климатом, но невредимый, стоит как будто задумавшись о прошедшем. И как ему не думать о прошедшем! Все изменило ему: люди оставили его; убранство, роскошь и заботливый надзор исчезли, а из каменных современников ближайшие разрушаются, на месте отдалённых, существуют уже новые, но в высшей степени безобразные строения. Мы сказали, что люди оставили его, как обыкновенно оставляют они искренних своих друзей и приятелей, которые стоят гневом рока злого, только один привратник, артиллерийский солдат уволенный в «чистую», живущий в каменной караульне у ворот есть ещё единственное существо, здесь обитающее. Он был сын кучера, принадлежавшего одному из владельцев этого дома. Возвратившись в Тулу, отставной солдат пожелал умереть там где родился. Место привратника доставляло ему ничтожные деньжонки, далеко, впрочем, не удовлетворявшие его необходимостям.

Дом, о котором мы повели речь, известен в городе под именем дома покойного купца Плахова (прежде отца, а потом сына), но это не справедливо, потому что первым его владельцами были именитые граждане Лугинины; после Плахова (сына) он принадлежал покойному купцу Слатину, а в настоящее время этот дом состоит в заведывании конкурса. Он построен в Итальянском стиле времен возрождения по чертежу и рисунку знаменитого графа Растрелли, современника Императрицы Елизаветы и Екатерины II. Это доказывали два медные кружка с вырезанной на них монограммой на одном и годом сооружения Тульского полаццио на другом. Они вдавлены были в предназначенные для них углубления на верху ворот, по обе их стороны. Старожилы, заслуживающие доверия, рассказывают, что в начале нынешнего века упомянутые медальоны, как они называют их, были сняты для золочения, а после того, к сожалению, вероятно, утрачены. Неоспоримым же доказательством служит мастерски снятый рисунок с этого дома даровитым тульским архитектором И.А.Волосатовым. Известно, что граф Растрелли был изобретателен в зодчестве: он был в строгом смысле слова художник, и потому фантазии его угодно было дать такие легкие, милые формы этому зданию, что они доступны всякому, кто хотя немного имеет понятие об архитектуре. Впрочем, оно не лишено той величественной физиономии, которая поражает вас и задерживает внимание ваше, несмотря на то, что в настоящее время суровый вид строения внушает тоскливое чувство сожаления. Но время не успело стереть с него следы искусства. Нам не один раз случалось слышать восторженные похвалы этому дому, высказанные знатоками дела; по мнению их Тульский полаццио имеет много сходного с Московским Кремлевским дворцом.

Сто лет с лишком тому назад, как гласит изустная хроника, этот дом был построен именитым Тульским купцом Максимом Лугининым (сказание забыло отчество его за давностью времени). Однакож достоверные акты свидетельствуют, что родоначальник Лугининых имел 3 сыновей Ивана, Николая и Иллариона. Они все трое служили в Лейб-Гвардии сержантами и получили чины капитанов, но из какого именно сословия они поступили в военную службу и какими правами пользовались по происхождению, о том в архиве тульского дворянского депутатского собрания нет никаких документов; да и в патентах на чины 3-х братьев также ничего об этом не упоминается. Но в «форменном или семейном списке, доставленном в дворянское собрание тульским уездным предводителем, показано, что они Иван, Николай и Илларион Лугинины владели наследством и покупным имением в количестве 4779 душ крестьян состоящих в губерниях Тульской, Калужской, Смоленской и Уфимском наместничестве (что ныне Оренбургская губерния). В разных уездах, из которых в Алексинском уезде при селе Аленине прежде была полотняная и бумажная фабрики, а в настоящее время устроена Суконная и принадлежит одному из потомков Николая Максимовича, потому что оба брата его Иван и Илларион не были женаты, кроме того они владели в нынешней Оренбургской губернии обширными медными и железными заводами. Из этих скудных данных видно, что родоначальник Лугининых прежде был именитый почётный гражданин и принадлежал к купеческому званию, но без всякого сомнения, ему по заслугам его, как Н.Д. Демидову, пожаловано было дворянское достоинство в конце царствования Императрицы Елизаветы Петровны, или вскоре, при вступлении на престол Екатерины II. В противном случае сыновья его не могли бы служить в Лейб-Гвардии сержантами и не наследовали бы от своего родителя крепостные имения состоявшего в таком значительном количестве крестьян, что доказывает, что он уже имел право, как дворянин, приобретать их на законном основании. Вот все, что только сохранилось фактического в означенном архиве; не думаем, чтобы и в фамильном архиве Лугининых могли быть рукописи более удовлетворительные, относительно их личности.

Теперь мы опять обращаемся к изустной хронике которая гласит, что Николаю Максимовичу принадлежал весь квартал каменный домов в Туле, примыкавших к главному его жилищу, господствовавшему над ними, подобно горе над холмами. (Заметим кстати, что та же изустная хроника гласит о следующем романтическом происшествии, которое придает интереса характеристическая черта времени и драматическая развязка. Во второй половине прошлого столетия Николай Максимович Лугинин более 3-х лет жил в Париже единственно для воспитания своей дочери красоты очаровательной. Она не равнодушна была к учителю, родом французу, ремеслом музыканту, что надобно понимать в смысле артиста: иначе и быть не могло. Артист пламенно любил русскую красавицу. Кончилось тем, что они скрылись и обвенчались. Оскорблённый отец, немедленно оставил Париж и возвратился в Тулу. Вскоре приехали и тайнобрачные, которые, разумеется, желали испросить себе прощения. Но Николай Максимович был неумолим, он не только не принял их к себе на глаза, но еще разлучил молодых силою родительской своей власти. Этого было мало: если верить изустной хронике, (а ей верить-не-верить беда), то мстительный отец, заключил свою дочь в одно из отделений 4-го этажа, где она под строгим надзором провела скорбные дни до окончания процесса возникшего по тому же предмету. Мы уклоняемся от дальнейших подробностей, слишком, по-видимому, поэтических, в некоторых преобладает невероятное. Н.М.Лугинин принадлежал к Тульским миллионерам, жил роскошно, не хуже Демидовых, имел знакомства с вельможами, а потому ему было легко завести процесс против брака для него ненавистного. Началось дело. Услужливые юристы доказали, как дважды-два-четыре, что брак его дочери с иностранцем, совершенный по обряду католической церкви, без свидетелей, без позволения отца, есть брак не действительный; вследствие чего его и расторгнули. Зять с отчаянья застрелился и разведенную дочь свою Лугинин выдал замуж с огромным приданым).